На свободе

     В 1913 г. я учительствовала в Тамбовской губернии, в селе Лысые Горы. Мама и две сестры — Маруся и Галя — жили летом у меня. К нам приехал и Воля.
     На нем была яркокрасная кумачевая рубаха, а на голове студенческая фуражка, которая ему была мала. Он нам рассказывал, что в этой красной рубашке танцевал в Каинске в клубе со знакомыми девушками и вызывал неприязнь их мамаш и представителей полиции.

     Помню, что Воля приехал в рваных башмаках. Денег у нас у всех было очень мало. Мама получала маленькую пенсию, я — небольшое жалованье учительницы, а Маруся и Галя тогда еще не работали. На покупку ботинок не было денег, пришлось отдать в починку старые, а пока ходить в деревенских лаптях, которые дал Воле школьный сторож.
     Красная рубашка, длинные, вьющиеся, почти до плеч волосы, маленькая студенческая фуражка и в довершение всего лапти — портрет замечательный!
     Но Волю это обстоятельство мало огорчало и смущало. В селе у него нашлось много друзей: местные учительницы, студенты, работавшие над исследованием почвы. Все полюбили Валериана. Он умел сплотить вокруг себя дружную компанию. Устраивались веселые прогулки по оврагам и лесам.
     Валериан был очень сильный и ловкий.
     Как-то раз гуляли мы вдали от села. Нужно было перейти глубокий овраг с крутыми обрывами. Обходить овраг было далеко, и Валериан скомандовал всем:
     — Смелее! Спускайтесь!
     Все осторожно стали спускаться по крутой стене оврага; ноге трудно было где-нибудь зацепиться, держаться руками тоже было не за что. Из-под ног сыпалась сухая глина, а иногда и большая глыба сползала в овраг.
     Вдруг сильные руки Валериана хватают меня. Подняв меня почти наравне со своими плечами, он быстро бежит вниз по крутизне оврага. У меня замерло сердце. Я не смела ни отбиваться, ни даже крикнуть. Но это все длилось какой-то миг. Сбежав о крутого откоса, Валериан на мгновение потерял равновесие, встал на одно колено, не выпуская меня из своих рук. А потом поставил меня на ноги и, поворачиваясь к ползущим товарищам, стал им раскланиваться, прикладывая руки к груди.
     Все товарищи в тот момент, когда Валериан бежал со мной по откосу, остановились и затаили дыхание от страха, думая, что Валериан не сумеет удержать равновесие и свалится в овраг.
     Одна из учительниц так взволновалась, что осталась на круче откоса и не могла продвигаться дальше.
     Валериан крикнул ей:
     — Помочь вам?
     Она так испугалась перспективы, что и ее Валериан подхватит на руки и побежит с кручи, что быстро, быстро стала спускаться с откоса, крича:
     — Нет, уж я сама, я сама!!!
     Все, находившиеся на дне оврага, уже оправившись от страха за нашу судьбу и от тяжелого спуска, стояли и громко смеялись над последней спутницей. Но вот сошла и она и, неожиданно для всех бросившись к Валериану, стала колотить его по спине кулаком, сквозь слезы говоря:
     — Никогда так не делайте, никогда... Так нельзя рисковать и своей жизнью и жизнью других...
     Валериан, смеясь, подставлял свою спину под ее удары и вдруг подхватил ее на руки и стремглав взбежал на другую сторону оврага уже по менее крутому склону.
     Все громко хохотали, а наша бедная спутница, овладев собой от пережитого страха, глядя на Валериана, сказала:
     — Ну и сила же у вас и ловкость, а все-таки я больше с вами никогда не пойду гулять.
     Конечно, она не сдержала своего слова и ходила с нами не раз на прогулки, но как только попадался на пути овраг, она старалась дальше держаться от Валериана. Да, признаться, и я побаивалась этих глубоких оврагов с крутыми глинистыми берегами.
     Странный вид Валериана все же смутил покой местного пристава. При встрече со мной он однажды многозначительно заметил: «Сразу видно, что ваш брат нигилист». А в другой раз попросил меня уговорить брата надеть другую рубашку и снять лапти: «Смущает он всех. Вопросов много около него, да и про вас говорят...»
     Из Тамбова в июне 1913 г. Валериан уехал в Петербург, но там не сумел связаться с партийной организацией и направился в Вологду. Здесь Валериан прожил лето, установил связь с политическими ссыльными, вел революционную работу в обществе «Просвещение». Осенью 1913 г. он, получив явку, уехал в Харьков.
     В Харькове Валериан вел партийную работу, участвовал в первомайской демонстрации 1914 г. Заметив за собой слежку полиции, он в начале мая уехал в Петербург, где поступил рабочим в рессорную мастерскую Мохова.
     К этому времени работа Петербургского комитета партии уже наладилась, и Валериан легко связался с партийной организацией.
     Валериан весь ушел в работу. Его выбрали секретарем больничной кассы завода Гейслер, а затем завода «Треугольник».
     Валериан вникал в нужды каждого рабочего, защищал его интересы, учил членов правления, как они должны действовать, добиваясь принятия и проведения предложений, выдвинутых правлением больничной кассы.
     В больничной кассе шла яростная борьба между большевиками и меньшевиками. Валериан красноречивыми примерами убеждал даже беспартийных рабочих вести борьбу с меньшевиками. Он учил, как надо выступать на собраниях, отстаивая тот или другой вопрос.
     — Помните, что вы будете говорить не перед правлением и не перед правленцами, поставленными администрацией, а перед всеми рабочими, и вы должны сделать доклад так, чтобы доказать правду своего дела, и, если кто выступит против вас, вы должны уметь защитить свой взгляд, разбить в пух и прах доводы своих противников.
     Валериан скоро заслужил доверие рабочих. Ему удалось добиться увеличения пособий семейным, организовать контроль над врачом больничной кассы, который зачастую отсылал больного работать, даже не осмотрев его. После организации контроля больные стали освобождаться от работы.
     Кроме больничной кассы Валериан вел большую партийную работу. В декабре 1914 г. он был избран членом Петроградского комитета РСДРП и руководил пропагандистской работой в петроградской партийной организации. Тут же в стенах завода под видом работы по больничной кассе Валериан писал и редактировал листовки, прислушиваясь при этом к советам старых рабочих и стремясь так писать листовки, чтобы они дошли до сознания каждого рабочего.
     Был такой случай.
     Один старый рабочий-большевик привел к Валериану молодого рабочего.
     — Вот, товарищ секретарь, привел я к вам хорошего парня, а только не хочет он понимать истины...
     — Что такое? — спросил Валериан.
     — Да вот сегодня на своем станке я нашел прокламацию. На что она мне? Я и пошел ее старшему мастеру отдать.
     — А зачем мастеру-то? — спрашивает Валериан.
     — Пусть он разберется, что в ней написано... Я тут не при чем, а кто положил — догадываюсь. Так вот и пусть мастер с тем поговорит.
     Парень как-то недоверчиво смотрит на Валериана и на рабочего, который его привел.
     — У тебя семья есть?
     — Жена и ребенок да мать старуха, больная. А что вам до этого?
— А ты говоришь, что тебе не нужны листовки. Вот ты прочел бы ее и увидел, что там про твою жизнь написано, про твою семью, про твою больную мать.
     Парень совсем недоверчиво смотрит на Валериана, а тот продолжает тихо и внимательно расспрашивать парня о его житье-бытье. Беседа их затянулась. Парень уже не смотрит на Валериана недоверчиво. Он уже сам задает ему вопросы, сам рассказывает о своих нуждах и о том, что привело его в Питер. А уходя застенчиво попросил:
     — А вы, того... если нужно, так я тоже смогу разбросать листовки... Уж меня-то никто не увидит, я сумею.
     И этот рабочий стал активным помощником партийной организации. Валериан умел так искренно убеждать рабочих в правоте дела партии, что число сторонников ее росло с каждым днем.
     Наступало трудное время. Шла война. Правительство выпустило военный заем. В больничной кассе было несколько тысяч рублей, которые администрация предлагала вложить в заем: «Правительство нуждается, нужно ему помочь вести войну».
     Валериан отвечал:
     — Деньги рабочих; они нужны для нужд самих же рабочих. Взять эти деньги — значит оставить голодать сирот и не помочь больным.
     На предстоящем собрании нужно было подготовить выступления самих рабочих. Валериан инструктировал подготовляющегося к выступлению рабочего:
     — А ты составь себе план, как ты будешь говорить, чтобы не забыть ничего. Ты ведь глубоко согласен с тем, что деньги, которые скопила больничная касса, принадлежат рабочим, они должны итти на нужды рабочих, а не на нужды правительства, чтобы вести войну да еще втянуть в эту войну этих же рабочих, у которых отнимают последнюю копейку... Деньги эти нужны детям, женам и матерям... Ты согласен с этим, вот и защищай эту мысль, чтобы никто тебя не мог разбить.
     Рабочий выступал на собрании, его поддерживали сначала правленцы, а потом поднимались и все рабочие против военного займа.
     Администрация чувствовала, что не сами рабочие дошли до этой мысли. Меньшевики говорили, что в тяжелое время, когда враг наступает на родину, надо помочь правительству. Большевики отвечали, что рабочим война не нужна, драться мы не хотим и денег на это не дадим. Рабочие поддержали предложения большевиков.
     Работа Валериана была замечена полицией. Началась слежка. Начальник Петроградского охранного отделения 5 июня 1915 г. в письме к приставу 3-го участка Нарвской части предложил «немедленно произвести тщательный и всесторонний обыск в помещении больничной кассы завода русско-американской резиновой мануфактуры «Треугольник» и подвергнуть безусловному задержанию в случае присутствия там В. П. Куйбышева».
     Валериан в течение месяца скрывался от агентов охранного отделения. В июле 1915 г. его все же арестовали.
     Досадно было садиться в тюрьму, чувствуя, что бливится революция, что ей нужны твои силы.
     Каждый день в тюрьму приводили все новых и новых арестованных. Поздно ночью, когда уже в камере укладывались спать, Валериан полушопотом задавал вопросы вновь прибывшим товарищам о текущих событиях в Питере, о настроении рабочих и т. п.
     Новые арестованные приносили сведения о забастовках, которые вспыхивали все чаще и чаще. Весть эта разносилась по всем камерам и давала повод для споров между большевиками и меньшевиками.
     Валериан и в тюрьме не переставал работать, учиться, учить других и вести ожесточенную борьбу с меньшевиками.
     Товарищи, сидевшие с Валерианом в тюрьме, рассказывали, что на прогулках Валериан сиял радостью и мимоходом, как бы нечаянно сообщал всем, что революция близка, зажигая своими словами веру в ее победу.
Проходя мимо меньшевиков, он, посмеиваясь, говорил:
     — А вы говорите, что революционное движение не может развиваться во время войны. Утверждаете, что надо дожидаться победы царя над немцами. А вот массы опрокидывают вверх ногами все ваши меньшевистские прорицания.