Российские Медичи: династия Морозовых

Михаил Гавлин

Глава из книги Михаила Гавлина «Российские Медичи. Портреты предпринимателей». – М.: ТЕРРА; Издательский дом «Экономическая газета», 1996.

Одной из наиболее ярких иллюстраций в этом отношении является путь становления одной из самых знаменитых предпринимательских династий России – династии Морозовых, родословная которых представляет, по сути, всю историю российской промышленности. В истории этой династии есть многое, что кажется исключительным и необычайным: масштабы достигнутого успеха, удивительная сила и предприимчивость родоначальника династии – старого Саввы, драматическая судьба, взлет и падение его сына Тимофея, симпатии к революционному движению его внука – молодого Саввы и его трагический конец. Но в гораздо большей степени в истории Морозовых присутствует то, в чем выражается облик времени и история русского предпринимательства; крестьянское происхождение Морозовых, их связь со старообрядчеством, упорство в достижении цели – все эти факторы очень типичны для крупного предпринимательства России.

Основателем династии знаменитых фабрикантов стал Савва Васильевич Морозов (1770 – 1862) из села Зуево Богородского уезда Владимирской губернии, крепостной крестьянин помещиков Рюминых. Свою фамилию «Савва сын Васильев» получил после того, как разбогатев и выкупившись на волю, он вступил в старообрядческую общину при Рогожском кладбище в Москве, одним из условий вступления в которую была перемена фамилии. О детстве «Саввы Первого» сведений очень мало. Известно, что с ранних лет ему пришлось переменить немало работ. Сперва он помогал отцу в рыбачестве, был пастухом, извозчиком. Но ввиду малого заработка и скудости земли занялся шелкоткацким делом.

Тимофей Саввич Морозов. Фото: 1870-е гг. (?)

Один из его биографов приводит довольно трогательную, но вряд ли во всем достоверную историю возвышения Саввы. Согласно ей вначале он работал ткачом на небольшой шелковой фабрике Кононова, получая пять рублей ассигнациями в год. На Савву выпадает жребий идти в солдаты, но он желая откупиться от рекрутчины, делает крупный заем у местного фабриканта, попав к нему в кабалу. Казалось, что избавиться от нее при таком жалованья немыслимо, но Савва думал иначе. Твердо решив отделаться от долга, он перешел на сдельную оплату и выплатил его, работая со всею своею семьею, в два года. Окрыленный этим успехом, он решает открыть свое собственное дело. Женившись к этому времени на красильщице Ульяне Афанасьевой, славившейся своим искусством красить товар, Савва Васильевич, с капиталом в пять рублей, которые он получил в приданое за женой, открывает в 1789 г. в селе Зуеве небольшую шелкоткацкую и красильную мастерскую. Савва трудится в мастерской день и ночь, производя шелковые кружева, ленты и другой красный товар для московских барышень. Успеху дела способствовало и то, что Савва был выдающимся пешеходом. Он приносил свою работу в Москву в один день: выходил со светом, и к вечеру был уже в столице. Рассказывают, что после Отечественной войны 1812 года Савва Васильевич носил несколько лет из села Зуева за 100 верст в Москву на себе в котомке свои ажурные изделия и продавал их в дома именитых помещиков и вообще жителям столицы, накапливая таким образом капитал. Согласно этим рассказам, честность Саввы Васильевича и чистота его работы, а вместе с тем и прочность краски его ткацких изделий вскоре сделали то, что скупщики, зная дни его приезда, выходили далеко по дороге к нему навстречу, чтобы перехватить выдающийся товар (Иоксимович Ч. Мануфактурная промышленность в прошлом и настоящем. Т. 1. М., 1915, с. 3).

Внук «Саввы Второго» и тоже Савва, советский писатель, писал об этом периоде карьеры своего далекого предка, пытаясь воссоздать его портрет в молодости: «Как зрительно представить себе далекого прапрадеда? Портретов его не сохранилось. Но судя по тому, что запросто хаживал он пешком из деревни Зуево в Москву с коробом товаров за плечами, был тот мужик стати богатырской, длинноногий, рукастый. И надо думать, крепко в себе уверенный, дальновидный, домовитый» (Морозов Савва. Дед умер молодым. Документальная повесть, М., 1988, с. 7). Наверное все так. Но этот портрет все же нуждается в дополнении. Конечно же, не только умение ходить пешком помогло разбогатеть предприимчивому и ловкому коробейнику. Важное значение имело его умение налаживать связи с крупными московскими купцами-перекупщиками. Торговал в Москве он не только своими товарами. По свидетельствам очевидцев, Савва Морозов, собирая у местных крестьян-кустарей готовую продукцию для продажи московским торговцам, нередко задерживал под тем или иным предлогом оплату тем, у кого скупал товары, увеличивая тем самым свой оборотный капитал. Это косвенно подтверждается и другим автором: окрестные крестьяне, пишет он, давали деньги на хранение Морозову, что было ему средством для оборота В голодные годы он вносил помещику денежный оброк за обедневших крестьян, которые они были обязаны отработать на ростовщических условиях, залезая в долговую кабалу к Савве. Практиковал он раздачу работы на дом. Так, постепенно происходило первоначальное накопление морозовского капитала. Если в 1797 г. открытая им с дозволения помещика Рюмина собственная шелкоткацкая мастерская, работала с одним станом, то в 1811 г. в ней насчитывалось уже 10 станов, где трудилось 20 наемных рабочих, вырабатывая до 200 кусков шелковых кружев на сумму 1,2 тыс. руб. Успеху мануфактурного дела Морозова в немалой степени способствовала и война 1812 г. с Наполеоном. Разорение французами Москвы и окружающих ее районов привело к огромному спросу на льняные и хлопчатобумажные изделия. Требования на миткаль и ситец, сообщал Вестник Владимирского земства, были просто изумительны. Фабрики росли день и ночь, и капиталы их росли. В 1820 г. фабрика Морозова насчитывала уже 20 станов с отдельной красильней, с 40 рабочими и оборотом до 5 тыс. руб. Доходы его возросли настолько, что он мог позволить себе в том же году заплатить огромный по тем временам выкуп 17 тыс. рублей, чтобы получить от помещиков Рюминых долгожданное освобождение от крепостной неволи.

В своем необузданном стремлении к обогащению ранние русские капиталисты, как и первые Рокфеллеры в Америке, использовали все средства, зачастую и недозволенные законом. Был неразборчив в средствах и «Савва Первый». Среди населения окрестных с Гуслицами деревень давно распространялись упорные слухи, что наряду с законной торговлей он тайно промышлял фальшивыми ассигнациями. Именно о Гуслицком уезде власти издавна были осведомлены, как об одном из центров этого «воровского промысла». Сбывались фальшивые деньги, обычно, в различных отдаленных окраинах империи, или на крупных многолюдных ярмарках: Нижегородской, Ирбитской, Макарьевской и др.

Большую роль в дальнейшем росте морозовского капитала сыграло и вхождение Саввы Васильевича в состав Рогожской общины московского старообрядчества (с которой он был связан и раньше) после получения им «вольной» от помещика. Старообрядчество в России, по мнению некоторых исследователей, имело почти такое же значение, как кальвинизм в Западной Европе, и лось одним из важных источников накопления крупных капиталов. Из среды старообрядцев вышли крупнейшие династии текстильных фабрикантов Москвы: Морозовы, Гучковы, Солдатенковы, Хлудовы, Коноваловы, Рахмановы, Рябушинские, Горбуновы, Шелапутины, Кузнецовы и др. Савва Морозов быстро занял главенствующие позиции в Рогожской общине, став одним из ее попечителей. Попечители были своеобразными казначеями общин, сосредоточивая в своих руках крупные средства. Купцы старообрядцы могли рассчитывать на разветвленную сеть посредников из числа старообрядцев для перевозки и охраны товаров и их продажи. Они могли прибегать к услугам содержателей постоялых дворов, торговых агентов, перевозчиков из ямщицких артелей – членов старообрядческой общины, связанных суровой дисциплиной и послушанием. К этому времени родоначальник династии фабрикантов Морозовых был уже первогильдейским купцом. Он покупает дом в Москве в Николоямском переулке, недалеко от Рогожского кладбища – центра старообрядческой общины, – стоимостью 12 285 руб. серебром, и вступает в московское купечество.

Портрет купца. Художник Г. А. Крылов, 1830-е гг.

Важным качеством первого Саввы является то, что он не предается бездумному накоплению, а все более смело вкладывает капитал в дело, неудержимо расширяя свое производство. Первоначально Савва Васильевич «работал» лишь шелковый товар. Затем дело было переведено на шерстяное, и лишь с 1847 г. было поставлено чисто хлопчатобумажное производство, ориентирующееся не только на зажиточные слои населения, но и на широкий рынок. Еще в 1807 г. он перевел частично свое дело из села Зуево через Клязьму в местечко Никольское Владимирской губернии, где было основано товароотбелочное заведение, положившее начало знаменитой Никольской мануфактуре. Здесь в 1830 г. Савва Васильевич покупает у своего бывшего помещика Рюмина около 200 десятин земли на берегу реки Клязьмы, куда окончательно переводит Зуевские отбелочную и красильную фабрики. На этом он, однако, не успокаивается и в 1837 г. выстраивает каменное здание Никольской суконно-прядильной и ткацкой фабрики, на которой ставит в 1840 г. один из первых на русских текстильных фабриках паровых двигателей. Савва Морозов становится крупным текстильным фабрикантом России. Богатство приносит ему, бывшему крепостному крестьянину, общественный и официальный престиж и признание. В 1842 г. Морозовы становятся потомственными почетными гражданами. Однако, примечательно, что дожив до глубокой старости и сколотив огромное состояние, в чем проявил недюжинные способности, Савва так и не одолел русской грамоты. Об этом свидетельствует справка из статистической переписи 1858 года о составе семьи купца 1-ой гильдии С. В. Морозова: «По безграмотности Саввы Васильевича расписуется сын его Иван». Подытоживая итоги его жизненного пути, знаменитый внук его, «Савва Второй», говорил о нем: «Взять хотя бы моего деда. Фигура. Родился крепостным, а умер фабрикантом. В молодости бегал пешком с товаром из Орехова в Москву, а в старости ездил в атласной карете, как Иверская. Печатал фальшивые деньги, а на них строил часовни да фабрики. Таков патриарх рода».

У Саввы Васильевича и Ульяны было пять сыновей: Елисей, Захар, Абрам (Аврамий), Иван и Тимофей. Все они были связаны со старообрядческими общинами Москвы – Рогожской и Преображенской. Старшие сыновья, Елисей и Захар, женились на дочерях богатых преображенских предпринимателей. Самый ревностный из братьев, Елисей, стал главным попечителем и казначеем одной из наиболее многолюдных молелен в Москве, Покровской, объединявшей общину старообрядцев-беспоповцев поморского толка. Он основал кроме того еще несколько молелен в Москве и Орехово-Зуеве. Трое младших сыновей – Абрам, Иван и Тимофей – были связаны с Рогожской общиной старообрядцев. В предреформенные годы под контролем Морозовых было несколько молелен в Москве и Орехово-Зуеве, куда входили люди разных званий, но в большинстве своем крестьяне окрестных деревень. Такое положение Морозовых в старообрядческих общинах Москвы в огромной степени способствовало использованию ими финансовых и человеческих ресурсов общин староверов, накоплению крупных капиталов. Сыновья Саввы Васильевича стали основателями нескольких морозовских фабричных династий: Елисеевичей (Викуловичей), Захаровичей, Абрамовичей, Тимофеевичей, которые имели в своем владении крупные фабрики в Московской, Владимирской и Тверской губерниях: Богородско-Глуховскую, Тверскую, Никольскую и др. Наиболее крупной из них стала Никольская мануфактура в Орехово-Зуеве Владимирской губернии, основанная еще родоначальником династии Саввой Васильевичем. Примерно с середины 40-х годов XIX в. все более активно включается в управление коренным морозовским предприятием любимый младший сын «Саввы Первого» – Тимофей Саввич (1823 – 1889). Он сыграл важную роль в капитальной модернизации и расширении морозовских предприятий, что принесло изделиям Морозовых всероссийскую известность.

Тимофей Саввич Морозов. Фото: 1850-е гг. (?)

В 1839 г. в Москве появляется в качестве помощника представителя Манчестерской торговой фирмы «Джерси», вывозившей в Россию хлопчатобумажную пряжу, мало кому известный молодой иностранец, сын мелкого бременского торговца, только что окончивший коммерческое училище, Людвиг Густавович Кноп. Будучи человеком очень инициативным, энергичным и общительным, Лев Герасимович (так он стал называться в России), сумел быстро завязать знакомства в торговой среде, войти в доверие к старому Савве, а через него и к другим Рогожским фабрикантам: Хлудовым, Малютиным, Якунчиковым. Злые языки, правда, говорили, что ему очень помогло в общении с московскими купцами железное здоровье, его редкое умение пить много, не пьянея. Так или иначе, но именно благодаря Л. Г. Кнопу Морозовские фабрики, первые в России, оснащаются новейшим текстильным машинным оборудованием, выписанным из Британии. В 1842 г., когда английский парламент разрешил вывоз текстильного оборудования, именно молодому Л. Г. Кнопу поручил в виде опыта Савва Васильевич, недавно построивший громадную по размерам Никольскую бумагопрядильную фабрику, поставить из Англии все необходимые машины и даже выписать мастеров для нее. Блестящее исполнение Л. Кнопом морозовского заказа стало началом широкой модернизации текстильной промышленности в Москве и за ее пределами и отправной точкой головокружительной предпринимательской карьеры самого Кнопа и его наследников. Не было практически ни одной сколько-нибудь значительной текстильной фабрики в центральной России, которую бы ни оснастил машинами и даже зарубежным персоналом барон Кноп. К концу жизни насчитывалось до 120 фабрик, обязанных ему своим существованием. По этому поводу сложилась даже поговорка: где церковь – там поп, а где фабрика – там Кноп. Молодой Тимофей Морозов, став ближайшим помощником отца в деле, не раз выезжал с Кнопом в Англию для изучения новейшей организации фабричного дела, глубоко вникая во все тонкости новой технологии. В 1847 г. при его непосредственном участии почти рядом с ткацким корпусом был выстроен специальный прядильных корпус небывалых до того времени размеров. А три года спустя, в 1850 г., отец его Савва Васильевич, будучи уже в преклонных годах, передает своему младшему сыну ведение всеми делами. Начиная с этого года и почти вплоть до своей смерти в 1889 г. Тимофей Саввич является единственным руководителем наследства С. В. Морозова, которое он вел сперва под фирмой «Торговый дом Саввы Морозова сын и Во», а в 1873 г. учредил паевое товарищество под тем же названием. Тимофей Морозов в своей промышленной деятельности проявил неуемную энергию в деле улучшения производства своих фабрик. Он не жалел средств на приглашение опытных и знающих дело мастеров – англичан и русских инженеров. Для подготовки последних к фабричной деятельности им были учреждены стипендии при императорском техническом училище для командировок молодых инженеров за границу. Он сам же их брал к себе на фабрику.

Тимофей Морозов был убежденным приверженцем ускоренного развития национальной промышленности и национальных технических кадров, водил дружбу со славянофилами и был под сильным влиянием их идей, но убеждения эти носили патриархальный характер. Примечательно, что если в начале его предпринимательской карьеры, еще при жизни отца, главной фабрикой управлял английский инженер Штикрос, которому помогали еще пять английских специалистов, заведовавших отдельными производствами, то впоследствии Тимофей Морозов, первый из фабрикантов, отказался от практики найма дорогих заморских мастеров. Распрощавшись с заграничными наставниками, он стал нанимать на службу молодых инженеров «отечественной формации», которых к тому времени стало выпускать техническое училище в Москве. Щедро платя молодым специалистам, он селил их на той самой «англичанской» улице в Орехово-Зуеве, на которой когда-то поселяли иностранных мастеров. T. С. Морозов основал также на фабрике при школе грамоты ткацкий класс для подготовки мастеров ткацкого дела. При его же материальном содействии в русской технической литературе появился капитальный труд А. И. Шорина (его управляющего) «Опыт практического руководства по ткачеству хлопчатобумажных тканей».

Тимофей Морозов первым нанес удар и по монополии Л. Г. Кнопа на поставки текстильного оборудования, впервые начав делать отечественные ткацкие станки у себя на предприятии. В 1881 – 1882 гг. механические мастерские Никольской мануфактуры изготовили целую серию механических ткацких станков на Московскую выставку 1882 г.: станки для плисовой, подкладочной и другой ткани. И хотя сборка станков обошлась дороже, чем выписка их из Англии, Тимофей Саввич доказал, что в России ткацкие станки строить можно. С этого времени началось развитие отечественного текстильного машиностроения.

Льняная мануфактура в Лорене (Прядильщицы льна). Художник М. Либерман, 1889 г.

Продолжатель дела основателя династии Тимофей Морозов был, безусловно, сложной и противоречивой личностью. Некоторое представление о чертах его характера и внешнего облика дают ряд воспоминаний и литературных очерков, хотя, конечно, их нельзя считать достоверными во всех деталях. Так, например, в воспоминаниях Александра Сереброва и в книге С. Т. Морозова – правнука фабриканта – его характеристика дается со слов знаменитого сына Тимофея Саввича – Саввы: «Ну, второе поколение, как всегда, вышло сортом пониже, а все-таки... Дед сеял, а отец мой, Тимофей Саввич, жатву собирал. Капитал при нем увеличился в 10 раз» (Серебров А. Время и люди. М., I960, с. 193). Тот же литературный прием используется для описания внешнего облика Тимофея Морозова со слов его сына: «Тимофей Саввич – седой бородач с медальным профилем. Зорко смотрят большие глаза. Черты лица типично славянские. Такому бы на плечи – поддевку, рубаху с вышитым воротником, на ноги – сапоги бутылками» (Морозов Савва. Дед умер молодым. Документальная повесть. М., 1988, с. 8). Ему, как никому из братьев, было присуще стремление во всем быть первым, жажда лидерства и власти. Его сокровенным желанием было поставить производство Никольской фабрики на первое место в России. И он достиг этой цели. Качество и дешевизна изделий морозовских фабрик ценились по всей России, а многие образцы тканей завоевывали призы на международных выставках. Много сил и энергии Тимофей Морозов отдавал общественной и благотворительной деятельности. Крупнейший в России фабрикант пользовался большим авторитетом в купеческой среде. В 1866 г. он избирается гласным Городской Думы, а в 1868 г. – председателем Московского Биржевого комитета. Значение его все растет. Он – основатель и руководитель Московского отделения общества для содействия русской промышленности и торговле. В 60 – 70-е гг. Морозов входит в число учредителей Московского купеческого и Волжско-Камского банков, Акционерного общества Московско-Курской железной дороги. По свидетельству крупного дельца и славянофильского деятеля Ф. В. Чижова, в эти годы T. С. Морозов является одним из деятельных участников московского кружка крупных предпринимателей (куда входили В. А. Кокорев, К. Т. Солдатенков, И. Ф. Мамонтов и др,), регулярно обсуждавших текущие проблемы экономической жизни. T. С. Морозов принимает активное участие в сближении со славянофилами и создании газеты «Москва» во главе с И. С. Аксаковым и Л. К. Бабстом, отражавшей и интересы московских предпринимателей в экономической деятельности. У него на квартире осенью 1866 г. обсуждались условия издания газеты. T. С. Морозов вместе с И. А. Ляминым, П. Малютиным, К. Т. Солдатенковым внесли более половины всей суммы, собранной на издание газеты.

В эти годы крупнейший текстильный магнат выступает от имени всего московского купечества, ходатайствуя перед правительством о поддержке требований предпринимателей об усилении покровительственных протекционистских сборов, льготных тарифах, строительстве новых железных дорог на окраинах империи и активизации политики на Ближнем и Среднем Востоке и на Балканах с целью расширения экономического влияния и рынков сбыта. Он стоял за учреждение «прямого защитника интересов торговли и промышленности в лице особого министерства», поддержав предложение об этом Д. И. Менделеева на Торгово-промышленном съезде в 1882 г. К этому времени Тимофей Морозов находится на вершине своей славы, почета и экономического могущества. По свидетельству Н. А. Найденова, он пользовался расположением всесильного министра финансов H. X. Рейтерна (Найденов Н. А. Воспоминания о виденном, слышанном и испытанном. М., 1905. Ч. 2. С. 119). По ходатайству министерства финансов был награжден орденом Анны за «особые труды по Всероссийской промышленно-художественной выставке в Москве 1882 г.». Правительство за его выдающиеся заслуги пожаловало ему, первому в империи, титул «Господин Мануфактур-советник». Председатель московского биржевого комитета Найденов, отмечая заслуги T. С. Морозова на предпринимательском поприще, писал в 1898 г., почти через десять лет после его смерти: «Мануфактур-советник Тимофей Саввич Морозов отличался замечательной энергичностью в развитии хлопчатобумажного дела и довел производство принадлежавших ему фабрик до высокого положения и тех громадных размеров, какие оно имеет в настоящее время. Выделяясь по природному уму из той среды, из которой происходил, он хорошо понимал насущные современные потребности торговли и промышленности, содействовал распространению среди промышленного сословия и рабочего населения соответствующего тем потребностям образования, следил зорко за современными усовершенствованиями, многократно принимал меры к отысканию для сбыта русских произведений новых рынков путем сопряженного с пожертвованиями снаряжения экспедиций в сопредельные России части Азии и исследований положения торговли в странах Балканского полуострова» (ЦГИАМ, ф. 143, on. 1, ед. хр. 17, л. 244).

Всероссийская художественно-промышленная выставка 1882 года в Москве на Ходынском поле. Литография. В кн.: Москва 850 лет. Северный административный округ / Под общ. ред. В. А. Виноградова. – М.: АО «Московские учебники и картолитография», 1997

Счастье и удача, казалось бы, сопутствовали Тимофею Морозову в эти годы и в семейных, личных делах. В 1848 г. он женился на дочери состоятельного московского купца-старообрядца, владевшего фабриками и домами в Москве Ф. И. Симонова. В приданое за ней была дана бумагопрядильная фабрика. Марья Федоровна состояла также в ближайшем родстве и являлась наследницей богатейших рогожских миллионеров Рахмановых и Солдатенковых, Тимофей Саввич любил жену, называл ее «душечкой». «При всем к нему наружном, людям приметном, женином почтении он ни одно решение по фабричным делам не принимал, не посоветовавшись со своей «душечкой». Со своей стороны Мария Федоровна не только не уступала супругу своему, первому в империи мануфактур-советнику, в деловых качествах, но кое в чем и превзошла его. Прежде всего, в знании людей. По ее совету в 1873 г. он преобразует свой торговый дом в паевое товарищество под тем же названием, однако сохранив его семейный характер. Из 5000 паев товарищества Никольской мануфактуры 3462 пая принадлежали Тимофею Морозову, 1095 паев – его жене, остальные 10% – торговому дому Л, Кнопа (100 паев) и близким родственникам Морозовых – К. Т. Солдатенкову, Г. А. Крестовникову, Ф. Ф. Пантелееву, А. А. Назарову. Создание товарищества дало дополнительный капитал для развития морозовского предприятия. Морозовы имеют громадный особняк в Москве, в Большом Трехсвятительском переулке, перекупленный у известного откупщика и друга семьи В. А. Кокорева. Двухэтажный дом с мезонином насчитывал 20 комнат, включал зимнюю оранжерею и большую молельню. Дом был окружен обширным садом с беседками и цветниками. Неподалеку в большом многоэтажном здании находилась главная контора морозовского товарищества. В распоряжении семьи Тимофея Морозова также большая усадьба во Владимирской губернии в «Усадах» близ Орехово-Зуево и Мисхорская дача в Крыму. Благоденствие, мир и процветание, казалось, царят в семье и в душе московского фабриканта.

Однако, в его лице перед нами во весь рост встает, как отмечали многие современники, тип купца-самодура, черствого, жестокого, не терпящего возражений человека. «Я так хочу» – было основным принципом его взаимоотношений с людьми. В дни приездов хозяина на фабрику, на ней все трепетало, как перед грозою. Из служащих имели цену лишь бессердечные и черствые исполнители его воли. Платил хозяин щедро, вспоминали работавшие у него, квартиры давал. Однако, не предлагал присаживаться никому из тех, кто ежедневно докладывал в директорском кабинете. Даже Василий Михайлович Кондратьев, главный механик, сколько бы ни продолжался доклад – час, два, – стоял перед хозяином. Конечно же никто не осмеливался при нем закурить: знали Тимофей Саввич как истый старообрядец не терпит табачного дыма.

30 марта 1885 г. на первом собрании Московского отделения общества для содействия русской промышленности и торговле T. С. Морозов заявлял: «Среди органов государственного управления нет ни одного, который защиту русского народного труда считал бы главным, а не второстепенным своим делом» (Московские ведомости, 1885, 1 апреля.). Однако, «народный труд» понимался фабрикантом очень своеобразно. На его фабрике были заведены суровые порядки. Управляющими, мастерами и разными служилыми назначались только верные люди, как правило, из рогожских старообрядцев. В Орехово-Зуеве в эти годы насчитывалось до 6 тысяч старообрядцев, что накладывало отпечаток на облик этого фабричного городка. Первые Морозовы вместо того, чтобы строить квартиры жившим в бараках рабочим семьям, выстроили здесь несколько мрачных молельных домов и часовен, приучая народ к смирению. Поддерживали Морозовы и православное духовенство, получавшее от фабриканта щедрые дары ко всем церковным праздникам. Начальник Московского губернского жандармского управления писал в 1886 г. по следам событий на морозовской фабрике: «Имея возможность близко наблюдать жизнь фабричного рабочего, я мало нахожу разницы в его положении и положении бывшего крепостного». Сами рабочие называли T. С. Морозова не иначе как колдуном и вампиром, на которого нет управы. Он буквально заморил рабочих штрафами. Один из главных фабричных специалистов Морозова, «покорнейший исполнитель его воли» X. И. Шорин, впоследствии, давая показания на «морозовском процессе» в качестве свидетеля, признавал, что хотя в начале 80-х гг. хозяин повысил, сравнительно с соседями, расценки на работы у себя на фабрике, он в то же время ввел систему штрафов, которые шли в его пользу. Распоряжение о том, за что и как штрафовать, утверждал X. И. Шорин, всегда шло из Москвы: «мало штрафуете – прогоню!» При таких порядках в иной месяц у рабочих заработка не хватало даже на харчи, У самых хороших рабочих было штрафов до 15% суммы заработка. У основной массы рабочих, конечно же, гораздо больше. Один из биографов Морозовых справедливо замечал в связи с этим: получив дьячковское образование, Тимофей Саввич не мог понять, что улучшением фабричного оборудования и надлежащим подбором технических сил он скорее бы достиг тех результатов, которые ему были желательны; но его вера в палку и уверенность в кулаке оставили темный след в истории Никольской мануфактуры в виде тех беспорядков и забастовки, которые произошли на ней в 1885 г.

На территории морозовской мануфактуры в Орехово-Зуево. Источник: https://superman2014.livejournal.com/

Все эти темные черты морозовского характера, его деспотические действия стали роковыми для него. На вершине успеха действительность преподнесла жестокий урок самонадеянному фабриканту. Событие это было тяжелым семейным воспоминанием в роду Морозовых. Вот как рассказывает о том, по свидетельству А. Сереброва, сын Тимофея Морозова Савва: «...скуповат был родитель и суетлив не в меру, на этом и сорвался... заморил рабочих штрафами, а они ему забастовку. После этой стачки порядочные люди перестали со мной здороваться, а в народе распевают зазорные песни... Старик испугался. До тех пор в России настоящих стачек не бывало. А тут еще суд нарядили. Судили, конечно, не отца, а забастовщиков, но адвокаты так ловко дело повернули, что настоящим-то подсудимым оказался отец. Вызвали его давать показания. Зала полнешенька народу. В бинокли на него смотрят как в цирке... Кричат: «Изверг!», «Кровосос!». Растерялся родитель. Пошел на свидетельское место, засуетился, запнулся на гладком паркете – и затылком об пол. И, как нарочно, перед самой скамьей подсудимых!.. Такой в зале поднялся глум, что председателю пришлось прервать заседание. Приехал отец из суда – и прямо в постель. Целый месяц пролежал в горячке. Встал совсем другим человеком: состарился, озлобился, о фабрике и слышать не хочет. Продать ее, а деньги в банк – там спокойнее и никаких рабочих! Кабы не матушка моя, Марья Федоровна, быть бы мне теперь банкиром! Она его уговорила составить из родственников паевое товарищество, а директором назначить меня!» (Серебров А. Время и люди. М., 1960, С. 194)

Тимофей Саввич долго не мог оправиться от тяжелого удара. На всю Россию ославили Морозовых фабричные беспорядки. Хотя зачинщики были высланы из Орехово-Зуево по этапу, бастовавшие рабочие были оправданы судом присяжных. Истинным виновником забастовки тысяч ткачей и прядильщиков предстал в глазах общества сам Тимофей Морозов – мануфактур-советник, председатель Московского биржевого комитета и Купеческого банка. О Морозовых пошла «дурная» слава. Чтобы спасти репутацию, на фабрике были изменены прежние порядки: были резко сокращены штрафы, повышена заработная плата, введены наградные, назначены новые управляющие, стали строиться новые просторные дома для рабочих, школы, больницы... Проводником этих новых порядков стал сын Тимофея Саввича – Савва Морозов. По решению правления Товарищества Никольской мануфактуры старый хозяин оставил свой кабинет, передав бразды правления и пост директора недавнему выпускнику Московского университета, двадцатилетнему Савве, который в связи с этим вернулся из-за границы, где он совершенствовал свои познания в Манчестере и Кембридже.

Тайные червоточины, отклонения и разлад все более проявлялись и под внешним благополучием в семье Тимофея Морозова. Деспотическая обстановка в семье тяжело сказывалась на детях, оказывала влияние и наследственность. По некоторым свидетельствам, предки Симоновых, родственников по линии жены, происходили из казанских татар, принявших крещение. Эта семейная наследственность впоследствии проявилась не только во внешнем облике детей, но и имела более скрытые последствия. С Марией Федоровной Симоновой, пишет хорошо знакомый с историей рода их отдаленный предок, проникла в морозовскую славянскую породу вся эта азиатчина: скуластые лица, малость раскосые глаза, желтоватый оттенок кожи. И не только эти внешние признаки. Где-то в глубине засела дурная наследственность. Неспроста ведь Саша, старшая дочь, потеряла рассудок и наложила на себя руки, не успев дожить до седых волос. Сашин сын оказался на пороге желтого дома почти одновременно со своей матерью... Да и сама-то Мария Федоровна со всеми ее причудами, самодурством, строго говоря, заслуживала внимания врачей-психиатров.

О жене Тимофея Саввича, Марии Федоровне, нужно сказать особо. Это была женщина во многих отношениях неординарная, с твердым характером, соединявшая в себе многие крайности. С виду барыня, говорил о ней ее сын, романы читает, со славянофилами знается. В тоже время эта прародительница обширного клана не интересовалась современным печатным словом и другими проявлениями общественного мнения. Маниакальная религиозность отлично уживалась с жестокостью и властолюбием. С годами ее фанатичная религиозность приобретала все более темный и дремучий характер. Занимая со своими приживалками особняк в 20 комнат, она не пользовалась электричеством, не проводила его в дом, считая, что это бесовская сила. В доме Морозовой была обширная моленная, в которой ежедневно отправляли службу священники из Рогожской старообрядческой общины. Характер этой женщины дополняет и такой маленький штрих: не решаясь из боязни простуды мыться горячей водой с мылом, Морозова предпочитала протираться всевозможными одеколонами.

Портрет Марии Федоровны Морозовой. Художник В. А. Серов, 1897 г.

По свидетельству А. Сереброва Савва Морозов с горечью говорил о характере своей матери: «Занимается благотворительностью, а никого не любит. Отец в ней души не чаял. Все «душечка», «душечка»! Умер он – она даже из приличия не поплакала! Умри я – бровью не поведет». Говорят, что в молодости была у нее какая- то роковая любовь. Может быть от этого все пошло. После смерти мужа, однако, она прожила последние два десятилетия своей жизни в особняке на Большом Трехсвятительском переулке безутешной вдовой, усердно молясь за упокой души супруга Тимофея Саввича. С потомками своими, сообщает автор семейной хроники, чадолюбивая Мария Федоровна была неизменно щедра: каждому, кто подходил к бабушкиной ручке, полагался империал – золотая монета достоинством в 15 целковых.

Много волнений и неприятностей доставлял Тимофею Морозову и его строптивый сын, которого он за его характер называл «бизоном». Новые порядки, которые завел на фабрике молодой Савва, были не по душе патриархально-крепостнически мыслившему отцу. «Пришлось мне попотеть, – вспоминал Савва, – оборудование на фабрике допотопное, топлива нет, а тут конкуренция, кризис. Надо было все дело на ходу перестраивать. Однако, все это стоило немалых денег, а родитель мой дрожал над каждой копейкой, ссорились мы с ним до седьмого пота. Он топал на меня ногами и ругал социалистом, а в добрые минуты гладил меня по голове и приговаривал: «Эх, Саввушка, сломишь ты себе шею!» (Серебров А. Время и люди. М., 1960, с. 194). Отец оказался провидцем. Судьба его знаменитого сына закончилась трагически. Он покончил жизнь самоубийством вскоре после революции 1905 г., не выдержав внутреннего разлада и противоречий времени. Будучи одним из крупнейших фабрикантов России, Савва Тимофеевич Морозов не только увлекался художественным, театральным меценатством, но был полон грандиозных замыслов. Он материально поддерживал революционную партию большевиков, хотя вполне твердо оценивал ее направленность на разрушение существующего строя. В одной из бесед с М. Горьким он прямо определил статьи В. И. Ленина, хотя и был его убежденным приверженцем, как «Курс политического мордобоя» или «Философию и технику драки». Однако, его увлечение революцией отнюдь не было абсурдным и бесцельным, как это кажется на первый взгляд, и во многом вытекало из его незаурядной натуры, диктовалось логикой его обширных замыслов. В конечном счете они в крайней форме отражали стремления наиболее радикальной части крупной буржуазии, рвущейся к власти, выраженные им более смело и решительно, чем кем-либо еще из его круга. Когда М. Горький спрашивал Морозова: скажи, наконец прямо, чего тебе надо от революции, тот ответил – твердой власти и порядка. – Для этого существует самодержавие. – Прогнило насквозь. Россию можно перестроить только снизу. Савва Морозов серьезно считал, что только революция расчистит путь к власти предпринимателям. Он мечтал о настоящей реальной власти российского капитала, усилении его мощи и влияния не только внутри, но и за пределами страны. Одно из его высказываний ярко иллюстрирует эти его стремления. «Я хозяин! – кричал он автору воспоминаний, донесшему до нас эту сцену. – Лучшая фабрика в Европе! Им мало барышей? Плевать мне на барыши! Я могу прожить и на сто рублей в месяц. Мне власть нужна... Власть... Знаете ли вы, что это такое?.. Россия!.. Турция... Персия!.. Восток... Вот, что это такое! Я покажу этим белоручкам англичанам кузькину мать! Мне бы только...»

Савва Тимофеевич Морозов. Фото: 1890-е гг. (?)

Савва Морозов верил в силу денег. Когда однажды Максим Горький сказал ему: «Бросить бы тебе фабрику. Боюсь я за тебя», Морозов ответил не сразу: «Бросить, говоришь, – повторил Савва медленно, как бы рассуждая сам с собою. – Лишиться денег?.. Пока что – это единственная сила... Другой не вижу... А кому я буду без денег-то нужен?» Но деньги он рассматривал как активную, преобразующую силу, как орудие достижения цивилизованных форм предпринимательства. Он мечтал о скором превращении России в мощную и цивилизованную индустриальную державу, способную конкурировать на равных с ведущими державами мира и встать на один уровень с европейской культурой и цивилизацией. Эти идеи он прежде всего стремился проводить у себя на фабрике. Одним из его смелых, во многом опередивших время, проектов был план превращения рабочих своей фабрики в совладельцев предприятия, их участие в прибылях. Этот проект вызвал гнев его матери, которой принадлежало большинство паев предприятия по завещанию мужа. Она объявляет сына чуть ли не безумцем, отстраняет от управления фабрикой и организует с помощью жены Саввы его отъезд за границу для лечения. Сам Морозов действительно испытывает в это время сильнейшую депрессию. Его замыслы и проекты рушатся один за другим. Обострены отношения с женой и родными. Он чувствует разрыв не только с ближайшим окружением, но и дистанцию непонимания, отделяющую его от большинства людей его круга. Это внутреннее одиночество переживается им крайне болезненно, что усугубляется опасениями роковой семейной наследственности. Примеры из жизни некоторых членов семьи Морозовых у него перед глазами. В одном из разговоров этих лет он как-то заметил: «Одинок я очень, нет у меня никого! И есть еще одно, что меня смущает: боюсь сойти с ума». Этот внутренний разлад приводит в конечном счете младшего Морозова к трагическому концу. Таково пока еще отдаленное будущее беспокойного сына Тимофея Морозова.

Но сейчас он доставляет крупные неприятности своему отцу еще при его жизни. Тяжелым ударом для стареющего Тимофея Морозова была скоропалительная женитьбе сына Саввы на безродной, по мнению родителей, и «разводке» Зинаиде Григорьевне Зиминой (1867 – 1947 гг.), которую он «увел» у двоюродного брата Сергея Викуловича Морозова. По свидетельству П. А. Бурышкина, автора книги «Москва купеческая», Зинаида Григорьевна когда-то была простой работницей на одной из морозовских фабрик. Мимо этой версии не проходит и Максим Горький, который в своем очерке «Савва Морозов» упоминает, что «мадам Морозова, кажется, бывшая шпульница на фабрике Викулы Морозова». Однако внук Саввы Морозова, современный советский писатель и тоже Савва Тимофеевич Морозов, которому по-видимому лучше знакома семейная родословная и который еще застал в живых свою бабку, указывает в своей книге, что она была дочерью богородского, а позднее московского купца 2-ой гильдии Г. Е. Зимина, родом из того же села Зуева, где хозяйничали Морозовы. Тем не менее очень вероятно, что одна версия не противоречит другой. Будучи дочерью небогатого купца, Зинаида Григорьевна вполне могла начать свою жизненную карьеру с работы на фабрике. Во всяком случае тот же внук Саввы в книге о своем деде прямо указывает на ее невысокое образование и привычки девушки из народа: «...дальняя по морозовскому родству. Дочь купца 2 гильдии, еще недавно щелкавшая семечки на завалинке, она писала, конечно, с ошибками, даже будучи замужем; в первом замужестве за двоюродным племянником Саввы Сергеем Викуловичем». Максим Горький и много лет спустя едко подметил мещанские наклонности, обычно не свидетельствующие о привычке к роскоши, этой «владелицы обширного собрания легко бьющихся предметов» и «устрашающего количества севрского фарфора», что «немножко напоминало магазин посуды». Она «с напряжением, которое ей не всегда удавалось скрыть, играла роль элегантной дамы и покровительницы искусств» (Горький М. Литературные портреты. М., 1959, с. 303).

Зинаида Григорьевна Морозова с дочерьми Марией и Люлютой. Фото: 1903 г.

Бракоразводный процесс, по-видимому, привел к громкому скандалу в семье Морозовых. По старообрядческим традициям это считалось большим грехом и позором. Ради этой «разводки» сын преступил каноны религии, «древнее благочестие» старообрядцев, и чуть не рассорился с родителями, добиваясь их благословения на брак. Существует даже свидетельство отца невесты, что ему лучше было умереть, чем видеть такой позор. Родителям, однако, пришлось смириться с желанием молодых. В 1887 г. они сочетались браком и уехали за границу. Но стоило это Тимофею Морозову немало бессонных ночей, переживаний и огорчений, и конечно не прошло для него бесследно. Позор в обществе после Морозовской стачки дополнился позором семейным. Вся родня была возмущена. Его непоколебимый авторитет в купеческой среде был окончательно подорван. Фамилия Морозовых склонялась по всей России, обрастая скандальными слухами. Это не могло не сломить престарелого фабриканта. Дело всей его жизни, его огромный авторитет были развеяны в какие-то несколько лет. После одного крупного разговора с сыном, насаждавшим после возвращения из-за границы новые порядки на фабрике, Тимофея Саввича хватил первый удар. Едва оправившись от него, сломленный судьбой фабрикант навсегда уезжает из своей усадьбы в «Усадах», расположенной неподалеку от созданного им ненасытного Минотавра – Никольской мануфактуры, – пожирающего своих детей, в крымское поместье в Мисхоре, чтобы укрыться там. Но болезнь, связанная, главным образом, с душевными потрясениями последних лет, подтачивала его. Тимофей Саввич скончался на своей мисхорской даче в Крыму в октябре 1889 года, на 67 году жизни. Существует предание, что второй, последний, удар хватил его наповал, когда он стоял на коленях перед древним старообрядческим киотом, истово замаливая свои грехи в этой жизни. Так заявила о себе, перечеркнув все заслуги покойного, его жестокая несправедливость по отношению к рабочим своей фабрики, по отношению к тому народу, из которого собственно пошли корни рода Морозовых и труду которого они были обязаны своим состоянием. В своем духовном завещании фабрикант выделил несколько сот тысяч рублей на благотворительные цели, в том числе 100 тыс. руб. для «призрения душевнобольных» в Москве. Курская железная дорога, совладельцем которой он был, оказала последние почести покойному и выделила, учитывая его заслуги, специальный поезд для перевозки в Москву тела первого в империи мануфактур-советника. Похоронили Тимофея Морозова в семейном склепе на Рогожском кладбище.

Портрет семьи Морозовых. Савва Тимофеевич в центре. Фото: 1880-е гг.