Липец Р. С. Эпос и древняя Русь Город в былинах

     Основное ядро былин содержит воинские сюжеты и соответственно действие былин происходит в значительной части на заставах — в пограничных укреплениях и в «чистом поле»; но возвращаются богатыри в Киев, а нередко и выезжают оттуда на свои подвиги.
     Во многих же «киевских былинах (о ссоре Ильи Муромца с князем Владимиром, о Хотене, о Соловье Будимировиче и др.) и полностью в новгородских (о Василии Буслаевиче, Садко, госте Терентьище) действие былины целиком протекает в городе. Новгородские былины слагались также в крупнейшем древнерусском городе, куда киевские князья имели обыкновение посылать на княжение одного из своих сыновей, причем именно он позднее нередко оказывался на «златом столе» в самом Киеве.
     Центры городской жизни Древней Руси — Киев и Новгород прославляются и воспеваются в былинах. Красота Киева, роскошь его убранства и высокая культура привлекают приезжих. О нем «идет слава великая» «по всем землям» (Р., 2, 208) и даже «в далеке-далече чистом поле» (Р., 2, 318):
А приехал посмотреть вашего города.
Скажут, ваш город на красы стоит, на угожестве,
Скажут, солнышко Владимир князь богато живет.
(Р., 2, 195)

     В другом варианте:
Славен Киев град на красы стоит,
На красы-б асы на великия.
(Р., 2, 663)
     Дюк объясняет матери, что должен повидать Киев, так как хотя в других городах и странах он бывал,
А во стольном городе не бывано,
Стоялы там питья не пиваны,
И крупивчаты калачики не éданы,
И ласкового князя Владимира не видано.
И дашь прощеньица — поеду я,
И не дашь благословеньица — поеду я
Во Киев-град.
(ВПК, 401)
     Мать Дюка предупреждает его об опасностях, подстерегающих приезжего в большом городе, движение в котором и неисчислимый людской поток даны через образ текучей воды в полноводной реке:
Ведь много во Волхове воды течёт,
А много во Киеве людей живёт.
(Там же)
     Наиболее конкретно описан в былинах Новгород, так как до нас былины дошли в новгородской интерпретации,
через сказителей, живших в пределах бывших владений Великого Новгорода, а реальные черты Киева, например, оказались сильно стертыми, как и черты Галича. Но для эпоса вообще характерны условность, обобщенность явлений и образов реального мира.
     Жилища в былинах — гридница, палаты (часто «белокаменные»), терема, сени — отличаются сложной развитой архитектурой и большими размерами, разнообразным и богатым декором.
     Сказочная роспись индийского города передана в образе сияющих золотых кровель, зарево от которых над городом прибывшие иноземцы принимают за пожар. Но и сам Киев в былинах украшен такими же «златоверхими» зданиями.
Не пожар-то и был ведь в Индии,
Тут ведь и крыши золочёные
Вот от соньца гони свéтиют.
(Кр., I, 635)
     Полы в этих зданиях — металлические («пол-середа одново серебра». — КД, 91) или «кирпищатые» (видимо, керамические, из майоликовых плиток); стены расписаны, убраны мехами. Мебель из дуба, с инкрустациями из резного «рыбьего зуба» (как называли в Древней Руси моржовые и мамонтовые клыки) или «слоновых костей»; она «потянута» рытым бархатом и пр. Гридница в былинах — «светлая», т. е. с большими оконными проемами, к тому же застекленная; постоянно упоминаются «стекольчатые оконенки». Круглые оконные стекла с закраинами, найденные в Киеве и других городах, были роскошью даже в городах Руси. С уверенностью можно сказать, что в деревнях X — XII вв. оконных стекол еще не знали.
     Привозные ткани, которые «в злате-серебре не погнутся» (КД, 11), аксамит, камку, рытый бархат употребляли только в городах. В городах изготовляли и роскошную одежду из них, какая описана в былинах: «немного на ней шелку: вся в серебре» или «в красном золоте», «в скатном жемчуге», «вся в каменьях драгоценных» (Р., 2, 650—651).
     Эпические ювелирные украшения, металлическая пиршественная утварь, вооружение из лучшей стали, украшенное драгоценными металлами, в былинах могли быть сделаны только искусными руками городских ремесленников; едва ли можно видеть во всем этом лишь эпическую идеализацию повседневного быта.
    Владимир Святославич обратил особое внимание на благоустройство стольного Киева с самого начала княжения. С этим, видимо, было связано и устройство заново языческого капища, где статуя Перуна была отделана драгоценными металлами, как и в храмах прибалтийских славян. После победы над Корсунью Владимир вывез оттуда художественные скульптуры — две статуи и квадригу бронзовых коней — и в ладьях их доставили в Киев, что должно было составить немалые трудности, так как при переходе через пороги приходилось выходить на сушу, делать перегрузку и пр.
     Владимир Святославич, а особенно сын его Ярослав придавали украшению Киева особое значение. Они стремились уравнять свою столицу не только в политическом отношении, но и в культурном с Константинополем, «соперником» которого не случайно впоследствии назвал Киев Адам Бременский (См. текст с комментариями Б. А. Рыбакова в его книге «Ремесло Древней Руси» (стр. 480)). Мастера-греки и их русские ученики непрерывно украшали Киев храмами и светскими зданиями с обильной живописью, «мусией» — мозаикой, мрамором, драгоценной утварью, майоликой и металлом (Эрих Лассота писал о Киеве в XVII в.: «Город этот весьма обширен, укреплен и был украшен прекрасными церквями и зданиями tarn publicis quam privatis, как можно ныне еще заметить по древним развалинам и по стене, «построенной на высотах, окружающих его, и простиравшейся, как говорят, на девять миль» (Лассота, 17)).
     На первый план при описании городов в былинах выступает «стена городóвая», делающая его «крепким» для врагов, с башнями, с запертыми и охраняемыми стражей воротами:
А углицки мужики были лукавыя;
Город Углич крепко заперли
И (в)збегали на стену белокаменну.
(КД, 178)
     (Вспомним, что в летописях при описании осады существует устойчивая формула «затворишася» в граде — ПВЛ под 912—915 гг., 24.) Изредка упоминается в былинах и земляной вал. О городе говорится,
Что стоит он широкими рвами окопавшися,
Земляным валом огородившися.
(ACT., Б-НЫ, 206)
     За валами прячет свою дружину царь Солóман в былине о нем.
     Ставер «похваляется» в первую очередь не роскошью убранства своего феодального двора-замка «на семи верстах», а тем, что тот «крепче города Киева» (КД, 91).
Что это за крепость во Киеве,
У Беликова князя Владимера?
У меня-де, Ставра-боярина,
Широкой двор не хуже города Киева.
(КД, 90)
     В другом варианте вместо «крепость» стоит «ограда» (Т.— М., И, 197 — 198).
     Эта опасная похвальба, возможно, отчасти и привела в развитии сюжета к заточению Ставра, соединившись далее с общефольклорным мотивом о мудрой жене, выручающей мужа.
     Ворота городских стен — символ их неприступности — играют в эпосе заметную роль:
Ворота у города железные,
Крюки-засовы все медные.
(КД, 43)
     В одном варианте упомянуты даже знаменитые Золотые ворота Киева.
Поехал тут Василий ко городу ко Киеву,
И стречает тут Василья
Владимир князь у Златых ворот.
(Р., 1, 433)
     О том, что в былинах «главные ворота золотые», писал еще Л. Н. Майков. П. В. Владимиров, ссылаясь на тот же текст из собрания П. Н. Рыбникова, напоминает об исследовании А. Н. Веселовского о Михайлике и Золотых воротах (в «Южнорусских былинах», ч. I). В наши дни образу Золотых ворот в восточнославянском эпосе посвятил специальное изыскание M. М. Плисецкий (в книге «Взаимосвязи..», стр. 84 — 109). Богатырям обычно удается проникнуть в Киев или преодолев сопротивление стражи — «приворотников» и «придверников», или перескочив на своем чудесном коне через стену. Так же поступают и дерзкие послы враждебных государств. В своеобразном пудожском варианте 90-летнего сказителя Н. Е. Родина мнимый посол — жена Ставра как бы берет приступом город, ударив кулаком в ворота (ВПК, 413).

Памятники каменного зодчества Х—ХIII вв. в Киеве
1 — Десятинная церковь;
2 — дворцовое здание, раскопанное в 1908 г.;
3 — дворцовое здание, раскопанное в 1911 г.;
4 — дворцовое здание, раскопанное в 1914 г.;
5 — собор Софии;
6 — дворцовое здание, раскопанное в 1913—1914 гг. на углу Б. Владимирской и Ирининской улиц

 Бронзовая пластина с рисунком золотом

     Недаром летописное речение «отворити ворота» было синонимом сдачи города; в былинах оно означает и снятие осады:
Выходили мужички да тут черниговски
И отворяли-то ворота во Чернигов град,
А й зовут его в Чернигов воеводою.
(Г., II, 12)
     Таким образом, древнерусский город в эпосе — прежде всего крепость, и за стенами этой «крепости — и княжой двор, и святыни, и дружина князя; там сосредоточена и вся дипломатическая жизнь. Это соответствовало раннему периоду жизни стольного города Киева, как и других древних городов Руcи: «Территория русских городов IX — X вв. в основном вмещалась в пределы небольших крепостей — детинцев; в этот период только намечается формирование городов как центров сосредоточий не только княжеских слуг, но и купцов и ремесленников» (ДГ, 44).
     «Владимиров город» был расположен на высотах над Днепром, почему и называется иногда в летописях Гора; в X в. он, по мнению М. К. Каргера, еще только слился в одно целое из трех поселков. Лишь позднее к укрепленному детинцу постепенно примкнуло «предградье», или Подол, выросший внизу, у «подола» днепровских высот, ближе к воде, — центр торговли и ремесел, так как торговля шла в основном по водному пути. В городе, внутри стен, а частично и вне их («бе вне града двор другый» — ПВЛ под 945 г., 40) помещались уже в конце X в. княжеский дворец, языческие капища и церковь. При Владимире I собственно «город» был еще невелик (остатки древнего рва, а значит и вала, проходят вблизи Десятинной церкви). Не случайно по былинам богатыри, перепрыгнув на коне прямо через стену, оказываются у гридницы. Расширен город был уже при сыне его Ярославе, который заложил в 1037 г. «город великый» Киев и Софийский собор на месте, бывшем за чертой прежнего, Владимирова города.

 Любеч. Реконструкция

 

Киево-Софийский собор Реконструкция

     Судя по плану древнего Киева, данному в книге М. К. Каргера, подтверждается положение, сформулированное М. Г. Рабиновичем: «...Можно думать, что феодальный центр города до XV в. имел преимущественно кучевую планировку» («Из истории городских поселений», 139).
     Вскоре Киев уже бурно разросся, и M. Н. Тихомиров называет его «городом-гигантом» (ДГ, 140) — для средневековья, конечно. Б. А. Рыбаков, в отличие от обычных воззрений на роль Киева, утверждает, что, «судя по литературной жизни и архитектурному строительству... Киев сохранял свое значение крупнейшего и культурнейшего русского города на протяжении всей второй половины XII в.» (Рем., 243).
     «Широкий двор» князя Владимира, постоянно упоминаемый в былинах, основное место действия в них в городе, по своим функциям очень походит на «княж двор», известный в Киеве по археологическим и историческим данным. «„Княж двор",— пишет Тихомиров,— был центральным местом политической и административной жизни города. Сюда вели на расправу воров..., здесь разбирались князем... тяжбы между горожанами, сюда сходилось городское ополчение перед выступлением в поход — одним словом, „княж двор" ...был местом, вокруг которого сосредоточивалась городская жизнь» (ДГ, 214). На княжеском дворе устраивали празднества и пиры «с различными развлечениями, конскими ристаниями; на нем хранилась княжеская казна.

 Руины западных галерей Киево-Софийского собора

     Аналогии всему этому легко найти в былинах. Соответственно, двора эпического Владимира не минует ни один приезжий, сюда Илья Муромец привозит Соловья Разбойника; на княжеский двор приходят с жалобой на Чурилу «незнаемые люди» — толпы огородников, кречетников, охотников и рыболовов; здесь богатыри могут выбрать себе коня и взять оружие из княжеских запасов; на дворе Владимира собираются богатыри, созванные на военный сбор; тут происходят пари Владимира и состязания на конях Ивана Гостиного сына, Чурилы и Дюка; сюда Илья Муромец привозит золото, полученное от разбойников, а Василий Казимирович и Добрыня — дань от иноземных королей, В былинах княжеский двор вмещает огромное число воинов-всадников,— кроме обычных коновязей упоминается и «конюшня белодубова» (Гул., 141 и др.). Картина, как видим, сходится и в целом, и во всех деталях.
     Большое место уделено в былинах и торгу — центру посада в древнерусских городах. Особенно ярко это сказалось в новгородской былине о Садко; в лучших вариантах былины Садко признает свое бессилие перед мощью новгородских купеческих корпораций (См. об этом подробнее: Р. Липец. Местные мотивы в былине о Садко у М. С. Крюковой и других сказителей. «Былины М. С. Крюковой», т. II, М., 1941, стр. 720 и др.) товары которых ему так и не удалось скупить на торгу:
Ай не выкупить как товаров ведь
Со всего да со бела свету.
Ай как лучше пусть не я да богатее,
А как Садке купец да новгородскиий,
Ай как пусть побогатее меня славной Новгород.
(Г., I, 648)
     По былинам, на торгу можно совершать самые различные сделки: продать в рабство беспутного сына заморским купцам (былина об Иване Гостином сыне) и купить «сердечный гвоздь» (Р., 2, 67) для казни Потыка; наполнить драгоценным грузом — начиная с бочек жемчуга — трюмы судов и в «темном ряду» скупить глиняные горшки (КД, 189), а в «червленом ряду» запастись свинчатой палицей, как это сделали скоморохи в былине о госте Терентьище (КД, 19). Былину о Садко Б. А. Рыбаков привлекает для образного описания богатства и разнообразия товаров на древнерусском рынке, где он мог и снарядить корабль, и наполнить его всевозможными товарами, и одеть себя и свою дружину (см. ИКДР, I, 363).
     Наиболее полно отражена в былинах заморская торговля Руси. В былинах о Соловье Будимировиче, Глебе Володьевиче, Садко — богатом госте показано оживление на речных и морских пристанях, где теснятся суда, украшенные резьбой и росписью, со сложной снастью и белоснежными парусами. Описаны морские караваны в открытом море, гостиные дворы, полные товаров и золотой казны.
     «Гости», т. е. купцы, ведшие торговлю с иноземными странами, а частично — иноземцы, приходившие на Русь из этих стран,— постоянные участники княжеских пиров в былинах.
     Вспомним, что Владимир Мономах в своем «Поучении» особенно настаивал на необходимости ласкового обращения с этими «гостями» — купцами, по мнению исследователей, разносящими по всем землям добрую или худую славу о князе (и пополняющими, конечно, его сокровищницу) (Однако, может быть, под «гостем» в «Поучении» Владимира Мономаха нужно видеть не купца, а именно проезжего гостя, посещающего разные страны по различным причинам; см. текст: «боле же чтите гость, откуда же к вам придеть или прост (не привилегированный? — Р. Л.|), или добр (привилегированный? — Р. Л.) или сол (посол? — Р. Л.)» (ПВЛ под 996 г., 158)). Былины пестрят названиями иноземных стран и городов — «земли Лабской» (Аст., Б-ны, 195) (Прибалтийского Приморья с рекой Лабой — Эльбой?), Леденца (Венеции?), Царя-града, Ерусалима и др., а также морей — Хвалынского (Каспийского), Верейского (Балтийского) и др. «Гости» были одной из самых подвижных социальных групп населения Руси и невольно служили проводниками на Русь культуры Востока и Запада (как и культуры Руси в чужих странах).
     Знакомство с этой иноземной культурой явственно и многообразно выступает в эпосе, не случайно и узоры на заморской ткани — камке (в былине о Соловье Будимировиче) и «тонцы» — мелодии гусляров-виртуозов, по былинам, связаны с далекими странами и городами (Г., I, 598; П, 188; III, 22, и др.), а на ювелирных изделиях в былинах излюбленный орнамент — львы, чудовищные звери и т. п.
     «Посадские мужики», «посадские люди» — в числе эпизодических, безымянных, но постоянно упоминаемых лиц в былинах (см. КД, 51, 60). Действуют они организованно и нередко настроены оппозиционно к социальным верхам. Так, посадские мужики противостоят Василию Буслаевичу. Садко, в одном из вариантов приехавший в Новгород с Волги, должен устроить («доспеть ») обед для посадских людей, чтобы быть принятым в городе (КД, 186).
     Вообще, если говорить о социальной среде, в которой слагались и бытовали былины, надо полагать, что это были довольно широкие слои населения — горожан, в первую очередь. Это сказывается в насмешках над феодальной знатью — «князьями-боярами» и борьбе с ними любимцев эпоса — богатырей, в двойственном, критическом отношении к князю Владимиру его дружинников и пр.
     Осуждается в былинах и ростовщичество, «резоимание», ведшее к закабалению «гражан», превращению их в холопов и стимулировавшее ряд восстаний XI — XII вв. Чесова вдова в былине о Хотене, закабалившая множество должников, хочет с помощью их бороться с Хотеном, сватовством которого к своей дочери она оскорблена, так как он, по ее словам, «роду нищетного кошельчата» (Р., 2, 15), т. е. якобы его родные ходили с кошелем побираться. Если видеть в этой былине, как представляется нам, отражение городского восстания, вызванного непомерным «резоиманием», то действия Хотена, когда он «уродует», по выражению своих врагов, ездя по городу, становятся понятными. Гротескный характер былины, осуждение Хотена сказителями могли позднее заместить первоначальную идею былины. Хотен захватывает в плен или убивает сыновей Чесовой вдовы в ответ на ее глумление над ним и его матерью. Тогда Чесова вдова высылает против него своих должников — «силу подневольную» (Р., 2, 22), которых пытается соблазнить аннулированием их долговых «записей» в случае победы над Хотеном, которая для нее необходима:
Бросалась в сундуки окованыя,
Вымала ведь записи крепкия,
По которым были денежки раздаваны,
Собрала мужиков своих должников:
«А вы мужики, мои должники!
Убейте Хотея во чистóм поли —
Во всех-то вас денежках господь простит».
(Г., III, 567—568)
     Но Хотен, жестоко отомстив сыновьям богатой вдовы, отпускает ее должников, не вступая с ними в бой, и объясняет причину этого:
И вас, мужики, не трону я не единого,
Ваше дело поневольнёё.
(Г.. III. 449) (В одной из поздних записей былины четко выступает отношение этих должников к навязанной им вооруженной борьбе с Хотеном (на стороне Часовой вдовы стоит ее родственник — князь Владимир), когда они решают сдаться ему в плен:
Смертный бой держать нам ведь непочто,
Княженецкий род нам защищать незачто.
(ВПК. 366))
     Так как лишь уничтожение кабальных грамот или возврат их должникам дает им свободу от взятых обязательств, он заботится о том, чтобы вынудить Чесову вдову возвратить должникам эти грамоты, чем вызывает их благодарность. Приехав вместе с ними на двор Чесовой вдовы, он «скрыкнул»:
«Неси, вдова, записи закладние,
По которым золота казна роздóвана!»
И несла-де вдова записи закладние,
По которым золота казна раздóвана.
Роздал Фотеюшко эти записи,
И все мужики поехали да кланялись:
«Как спасибо, Фотеюшко Збудович!»
(Там же, 449-450)
     Яркий образ самодовольного ростовщика выведен в былине о богаче Ставре, который одним из источников своего богатства называет именно «рост», в который он отдает деньги.
     Характерно, что Ставер посажен в темницу князем (правда, по сюжету былины,— за его неумеренную похвальбу); может быть, в этом отразилась борьба с ростовщичеством, правда, довольно слабая, русских князей (в первую очередь Владимира Мономаха), боявшихся народных восстаний. Боярин Ставер (в записи начала XVIII в.) объясняет:
...Есть у меня золота казна:
Николи казна не держитца,
Всегда казна исполняется.
...И з говорят князи и бояре,
И сильныя могучия богатыри,
И мужики торговый:
«Ои еси ты, боярин Ставер Гаденович!
Почему у тебя золота казна не держитца?»
И зговорит боярин Ставер Гаденович таково слово:
«Потому у меня золота казна не держитца,
Что я из той казны деньги в рость даю,
И темь я ростомь год живу,
Потому моя казна не держитца».
(ACT., Б-НЫ, 229)
     В другом варианте той же былины в записи конца XIX в. социальная острота выражена гораздо значительнее:
Потом[у] казна не точится (В остальных вариантах обычно «не тощится»):
Скудным, бедным я в долг отдаю,
Тем же я ростом год проживу.
(Бережков, 267—268)
     На отражение ростовщичества в былинах обратил впервые внимание А. В. Марков, говоря о торговых оборотах
«городских богачей» (Садко), иногда ростовщиков (Ставер)» (БЧ, 29).
     Явно звучит сочувствие городским низам в знаменитых эпизодах былин, где Илья Муромец выступает предводителем «голей». Б. А. Рыбаков связывает эти эпизоды с восстаниями 1068 и 1113 гг. (ДР, 93, 351 и др.).
     Справедливо полагать, что классовая борьба была весьма остра уже в Киевской Руси, и незачем относить эти эпические сцены к XVII в. Конечно, некоторые наслоения на древние былины могли иметь место; позднее свое прозвище «старого казака» в отдельных текстах Илья Муромец получил именно тогда.

* * *

     Наиболее ярко, может быть, сказался городской строй в эпосе при описании общественных пиров у князя Владимира, а также пиров городских братчин в былинах о Садко и Василии Буслаевиче.
     Корпоративный характер пиров городских братчин в новгородских былинах ясен (запрет приходить незваным, «ссыпь» — доля складчины для пира или, может быть, взнос за право состоять в этой корпорации, новгородские «настоятели» — распорядители на пиру). Пиры Владимира в действительности, как можно судить по эпизоду в летописи, в основу которого легло также эпическое предание, отражали сложные взаимоотношения князя с городской общиной. Кроме его ближних советников и дружины, непосредственно в гриднице еженедельно пировали и совещались с ним и представители городского самоуправления — «старцы градские», «сотские» и «десятские», а для остального населения Киева, притом лишь в особо торжественных случаях (большей частью при освящении церквей, по случаю одержанной победы или избавления князя от опасности), отводился двор, где раздавались угощение и деньги, так как расположением рядовых киевлян князь тоже должен был дорожить.
     При относительной слабости государственной власти на Руси в X—XI вв. князь не случайно стремился опереться на древние общинные институты, но в Киеве он имел дело уже с городской общиной. Его пиры имитировали всенародное празднество, тогда как значительная социальная дифференциация не давала уже возможности организовывать пиры по-прежнему (Такое же сужение состава пирующих проследил для Эллады Ю. А. Андреев в своей работе «Мужские союзы в поэмах Гомера», доказывая, что форма этих пиров, в которых участвует все племя, представляла уже тогда «анахронизм». «Широкий фон общенародного пиршества в обеденных сценах бледнеет и исчезает,— пишет он.— Остается; только центральная группа — царь, окруженный героями и старцами» (Андреев, 41)).
     Только исходя из функций городских гридниц в северо-западных областях Руси, известия о которых сохранены в более поздних письменных памятниках (в Новгороде, Колывани и других городах), там, где управление приближалось к нормам «вольных городов», можно представить себе, чем являлась гридница князя Владимира, каково было ее назначение, в том числе и общественных пиров в ней.
     Когда-то институт пира-братчины слагался в родовой, а затем в сельской общине, но в условиях города