Братья Гракхи: реформы, погубившие реформаторов

Дмитрий Овчинников

Статья посвящена деятельности братьев-реформаторов Гая и Тиберия Гракха, оставивших заметный след в истории Древнего Рима. Рассказывается о характере братьев, их жизненном становлении, о кризисе, в котором оказалась Римская республика к последней трети II века до н.э., о реформах, которые ими были предприняты и о том, почему они привели к трагическому финалу.

История Древнего Рима, как и многих государств античности, изобилует драматическими и даже кровавыми событиями. О некоторых из них, относящихся ко временам правления Юлия Цезаря, Калигулы, Суллы или Нерона, мы имеем определённое представление со школьной скамьи, во многом благодаря продукции массовой культуры – книгам, кино и т.п. Но, вместе с тем, и помимо этих общеизвестных сюжетов в древнеримской истории хватало ярких страниц, оставивших глубокий след не только в собственно римской, но и мировой истории. Одна из них связана с деятельностью братьев-реформаторов Тиберия и Гая Гракхов.

Братья Гракхи. Скульптор Э. Гийом, 1853 г.

Это была действительно знаковая, даже эпохальная веха. С 509 года до н.э., когда в результате переворота из Рима был изгнан последний царь Луций Тарквиний Гордый, настолько трагических и кровавых событий в Риме не было.

Как известно, большое видится на расстоянии, и задним числом многие вещи воспринимаются совсем иначе, ведь современники во многом просто не отдавали себе отчёта в том, что происходит. В самом деле, едва ли тогда кто-то всерьёз думал, что после эпохи Гракхов в Риме начнётся череда Гражданских войн, которая в итоге приведёт к краху республиканского правления и установлению в Риме диктатуры. Это нам сегодня уже понятно, а тогда это было не так очевидно.

Вообще, говоря о двух братьях, Тиберии и Гае, возникает интересное ощущение. С одной стороны, они были очень похожими, но при этом и очень разными. Главное различие заключалось в характере. Тиберий был в высшей степени мягким, интеллигентным, снисходительным человеком с тихим голосом, младший же брат Гай обладал куда более крутым, решительным нравом. Тиберий, как представляется, в большей степени был идеалистом, у него не было чёткого плана далеко идущих преобразований. Он скорее стал жертвой обстоятельств, которые влекли его за собой и предопределяли те или иные поступки с его стороны. Гай же был куда более умелым, гибким политиком, с чёткой, ясной программой реформ и видением путей и механизмов их реализации. Он абсолютно осознанно взялся за перестройку Римского государства, если угодно, за создание нового государственного порядка, и это в значительной степени ему удалось. Но было у братьев и немало общего: честность, искренность, смелость, благородство, готовность идти до конца, невзирая на любые практические препоны. Между ними была разница в 10 лет, и на политическое поприще они вступили в разное время. Как справедливо замечает Плутарх, порознь они добились гораздо меньшего, чем могли бы добиться сообща, и в полной мере своих целей им добиться не удалось.

Для того чтобы лучше понять драматизм тех событий, необходимо хотя бы вкратце описать положение, в котором находилась Римская республика накануне реформ братьев.

В 201 году до н.э. закончилась Вторая Пуническая, или Ганнибалова война, начавшаяся в 218 году. Решающим сражением этой войны стала битва при Заме 202 года, которая закончилась полной победой римской армии под командованием Публия Корнелия Сципиона над войсками Ганнибала. В следующем году был заключён мирный договор на весьма тяжёлых для Карфагена условиях: римляне получали Испанию и все острова на Средиземном море, карфагеняне обязывались выдать весь свой флот, за исключением 20 кораблей, а также в течение 50 лет выплачивать ежегодно Риму контрибуцию в размере 200 талантов. Кроме того, Карфаген подписывался под обязательством не воевать ни с Римом, ни с его союзниками и все споры с ними представлять на рассмотрение римского сената.

Снежная буря. Переход армии Ганнибала через Альпы. Художник У. Тернер, 1812 г.

Стоит отметить, что Сципиона Африканского многие в Риме упрекали в том, что он не разрушил Карфаген, его даже подозревали в получении взятки. Но Сципион, великий воин и благородный человек, был, конечно, выше подобных подозрений. Его главной задачей было победить Ганнибала, одного из величайших полководцев античности, но он не намеревался полностью уничтожать некогда цветущий город, один из величайших культурных и политических центров той эпохи.

Собственно, в этом и не было особой нужды. В 201 году, по сути дела, Карфаген был повержен как главный соперник Рима за господство в западном Средиземноморье и полностью утратил своё былое влияние. А у римлян, в свою очередь, исчез страх перед пунийцами, который преследовал их, начиная с 264 года до н.э.

Период с 201 года примерно по 130 годы до н.э. принято именовать aurea saecula, т.е. золотым веком Римской республики. Понятно, что идеальных терминов нет, все они условны и к любому из них можно придраться, но, в общем и целом, в данном случае подобное определение имеет право на жизнь. Действительно, в каком-то смысле можно сказать, что эти, грубо говоря, 70 лет были для Рима периодом относительной стабильности и процветания, когда не было каких-то серьёзных смут, мятежей, восстаний и потрясений, и государство более-менее успешно развивалось. Именно на этот период приходится Третья, заключительная война с Карфагеном, в ходе которой весной 146 года до н.э. Карфаген всё-таки был разрушен. Таким образом сбывалась мечта Марка Порция Катона Старшего, который, как известно, каждую свою речь заканчивал сентенцией «Карфаген должен быть разрушен».

После 201 года, когда Карфаген был выведен из игры как крупное политическое образование, многие в Риме его уже не воспринимали всерьёз. Одним из немногих, кто думал иначе, был как раз Катон. Дело в том, что по условиям мирного договора римляне имели право вмешиваться во все отношения Карфагена с соседними народами, и, как правило, решали эти споры не в пользу своего старого врага. Но, дабы придать вид основательности, законности и объективности рассмотрения дел, из Рима в Африку периодически направлялись специальные комиссии для рассмотрения подобных дел. Во главе одной из этих комиссий был поставлен Катон Старший. Приезжая в Карфаген, он, участник Ганнибаловой войны, видел, как быстро этот город оправился от прошлых поражений, какие накопил немалые ресурсы, и по возвращении в Рим неизменно доказывал, что, пока Карфаген существует, Риму будет угрожать опасность. Сенат поначалу относился к этим предостережениям не слишком серьёзно, но затем стал всё более склоняться к тому, что мнение Катона не лишено оснований. Правда, по-видимому, мотивы у сенаторов были несколько иные: для крупных римских капиталистов было выгодно уничтожить богатый город-конкурент и захватить его наследие. Тем ни менее, с началом войны было решено повременить, дождавшись удобного момента. И он вскоре представился. Нумидийский царь Массинисса, союзник Рима, бесцеремонно захватывал одну часть карфагенской территории за другой, чем наконец вызвал гнев карфагенян, которые стаи вооружаться, не дождавшись решения Рима. Тогда Массинисса прекратил свои враждебные действия, и дело стало выглядеть так, будто Карфаген вооружается против римлян и готовится начать новую войну. В общем, римляне получили формальное право объявить о нарушении Карфагеном условий мира и в свою очередь стали готовиться к войне. Карфагеняне между тем испугались и попробовали было спустить дело на тормозах, отправив в Рим посольство с предложениями мира. Карфагенским посланникам был выдвинут ультиматум о выдаче 300 знатнейших заложников, а вскоре, по требованию Рима, Карфаген выдал почти все свои запасы вооружения. После этого консул Луций Цензорин заявил, что последнее требование римского народа заключается в том, чтобы город Карфаген был полностью срыт, а новое поселение было основано не ближе как за 15 километров от моря. Подобного унижения карфагеняне снести уже не могли, и в 149 году до н.э. началась очередная война. Долгое время – порядка двух лет, Рим в этой войне не мог добиться никаких успехов, и в этом немалая заслуга всех жителей Карфагена, проявивших при защите своего города немалые мужество и героизм. Затем командующим римской армией был назначен Сципион Эмилиан, выдающийся полководец и политик золотого века Римской республики. Благодаря его грамотному руководству Карфаген всё же был взят и полностью уничтожен, а его территория обращена в римскую провинцию под именем Африки, которой управлял наместник, живший в Утике.

Завоевание Карфагена. Художник Д. Тьеполо, 1729 г.

Победа над Карфагеном далась Риму дорогой ценой. В общей сложности в этих битвах погибло не менее 300 тысяч человек, причём, как правило, это были лучшие воины римской армии. Кроме того, было изрядно подорвано народное хозяйство Рима и существенно понизилось благосостояние его граждан. Всё это ставило перед Римским государством новые и весьма сложные задачи, с которыми, как покажет время, в полной мере ему справиться не удалось.

Здесь надо сказать о том, что пока у Рима существовал могучий и опасный враг в виде Карфагена, это заставляло римское общество сплачиваться, и римский народ, пресловутый populi romani, показал, что в критические моменты он способен действовать сообща, отбросив личные амбиции. Но после падения Карфагена ситуация изменилась, и многие римские историки сходятся на том, что именно начиная со 146 года Рим начал входить в кризисную полосу своего развития, и воспоследовали социальные и политические потрясения, связанные с реформами братьев Гракхов и последующими событиями.

Немалую роль, как представляется, сыграл и другой фактор. Пока Римм оставался полисом, относительно небольшим по территории – хотя бы в пределах Италии, многих проблем не существовало. А вот затем, когда появились заморские территории, в которых, в частности, нужно было держать постоянный воинский контингент, появилась масса административных проблем, которые усугубляли многие пороки внутреннего устройства римского общества и грозили в будущем масштабными потрясениями.

Самые образованные представители римской элиты, безусловно, понимали серьёзность положения. Конечно, в первом ряду здесь необходимо упомянуть того самого Сципиона Эмилиана, победителя Карфагена, который затем, к слову, отличился в войне с Нуманцией, взяв город после семи месяцев боёв. Он был сыном Луция Эмилия Павла Македонского, который одержал славную победу в битве при Пидне 22 июня 168 года до н.э. в ходе Третьей Македонской войны, и внуком Сципиона Африканского. Получив блестящее образование, он собрал вокруг себя кружок интеллектуалов, в который входили древнегреческий историк Полибий, Гай Лелий – военачальник и политический деятель, комедиограф Теренций и многие другие. Все эти, вне всякого сомнения, выдающиеся люди представляли собой политическую элиту того времени, и они ясно отдавали себе отчёт в том, какие проблемы стояли реально перед республикой. В окружение Сципиона также входил Тиберий Семпроний Гракх, о котором более подробно речь пойдёт ниже.

Сципион Африканский. Художник Т. ван Тюльден, 1650-е гг. (?)

Тиберий Гракх родился в 163 году до н.э. и принадлежал к богатому плебейскому роду Семпрониев. Правда, к началу II века до н.э., которым условно датируется окончание борьбы между патрициями и плебеями, разница между ними большого значения не имела, разве что патриции не могли становиться плебейскими трибунами, или народными, как их ещё называли. По сути, они слились в единое сословие, и именовались просто нобили, от латинского nobilis – знатный, знаменитый. Тиберий был сыном Тиберия Гракха Старшего – цензора, дважды консула и дважды триумфатора. В скобках здесь стоит заметить, что после Второй Пунической войны двукратные консулаты стали большой редкостью, а со 151 года до н.э. и вовсе сошли на нет. Тиберий Старший прославился победами в Испании и заключил с местными племенами договор, который более-менее их устраивал. Он de facto стал патроном кельтиберских племён, которые воспринимали заключённый им договор как эталонный и который римляне впоследствии всячески пытались нарушить. Женат Тиберий был на Корнелии, дочери Сципиона Старшего, у них было 12 детей. Из них выжило два брата – Тиберий и Гай, и сестра, ставшая женой Сципиона Эмилиана. Впоследствии её подозревали в причастности к смерти мужа, но это не было доказано. Про Корнелию говорили, что она добродетельнейшая матрона, которая после смерти мужа думала не о новом браке, а о воспитании детей, хотя якобы один из египетских Птолемеев предлагал ей выйти замуж, но она отказалась.

Известно, что Тиберий участвовал в осаде Карфагена под началом своего шурина Сципиона Эмилиана, будучи всего 17 лет от роду. Как сообщают древние авторы, Тиберий был одним из первых, кто в 146 году поднялся на стены города. Скорее всего, он был первым из нобелей, потому что простые воины наверняка сделали это раньше. Так или иначе, за свои подвиги он был удостоин corona muralis, или стенного венка.

Вообще Тиберий с юных лет пользовался всеобщим почётом и уважением. Неспроста консул и цензор Аппий Клавдий, один из наиболее уважаемых людей в тогдашнем Риме, выдал за него замуж свою дочь Клавдию.

В 137 году Тиберий получил должность квестора, т.е. финансового чиновника. С этой должности обычно начиналась карьера римского нобеля, которая сулила через некоторое время попадание в сенат. Кроме того, Тиберий участвовал в войне с нумантинцами, которая для римлян оказалась не самой удачной по причине того, что консул Гай Гостилий Манцин так неловко командовал армией, что она была окружена значительно уступавшим по численности войском неприятеля. Римское войско было оттеснено к таким местам, откуда выбраться было практически невозможно, и римлянам оставалось либо умереть с голоду, либо погибнуть при бессмысленном прорыве, либо идти на уступки и заключать мир. Гостилий Манцин отправил к испанцам посланников для переговоров, но те заявили, что говорить будут исключительно с Тиберием Гракхом, сыном того Тиберия, которого они так уважали. В итоге мир был заключён, но, говоря об отношении нумантинцев к Тиберию, показателен один момент. Уже уйдя из лагеря неприятеля, он вспомнил, что забыл там таблички с финансовой отчётностью, без которых его могли обвинить в растрате и злоупотреблениях. Пришлось возвращаться в лагерь нумантинцев, которые накормили его обедом, вернули таблички и предложили взять всё, что ему пожелается. Если верить Плутарху, он больше не взял ничего, кроме ладана для жертвоприношений. Что же касается мира, то римский сенат счёл условия Нумантинского мира, по которому Рим обязывался вывести войска из Испании, неприемлемыми и договор попросту не утвердил. Недоброжелатели Тиберия утверждали, что именно с той поры он затаил злобу на сенат, и все его последующие шаги были обусловлены личной обидой. Точно мы этого не знаем, но всё же представляется, что это домыслы, имеющие мало общего с реальностью. Истинные побудительные мотивы Тиберия были куда благороднее.

К последней трети II века до н.э. в Риме сложилась крайне непростая ситуация. Если на внешней арене дела обстояли вполне благополучно, то вот во внутренней политике проблем хватало. Правящая элита заботилась в основном о собственном преуспеянии и благополучии, о сохранении и сохранении своих привилегий. Римская олигархия всё более морально и интеллектуально вырождалась, а представители плебса по сути дела были лишены возможностей для отстаивания своих прав и интересов. Социально-экономическая ситуация в Риме стремительно ухудшалась. Крупные землевладельцы вытесняли мелкое крестьянство в Италии, которое постепенно разорялось. Статистики у нас нет, и говорить об этом можно весьма условно и приблизительно. Но, вместе с тем, если исходить из того, что, как говорили римляне, fumus sine igne non est, т.е. нет дыма без огня, то можно смело сказать, что Тиберий не на пустом месте и не просто так предложил и начал реализовывать свою идею аграрного законопроекта. Земли бедняков скупались и захватывались, мелкое хозяйство становилось всё более тягостным и невыгодным. Происходило падение класса мелких собственников, и этот процесс шёл довольно большими темпами. А ведь именно на социальном слое мелких сельских хозяев в конечном итоге держалась Римская республика и всё её политическое и социальное устройство, в том числе армия. Свободный гражданин, хотя бы относительно зажиточный, и собственник своего земельного надела был гораздо лучшим воином, а также человеком, активно участвующим в политике и ответственным за свой выбор избирателем.

Сенат. Художник А. Кабанель, 1870-е гг. (?)

Мало-помалу ситуация всё более обострялась, и масштаб бедствия становился всё более очевидным. В некоторых итальянских областях, например, в Этрурии, к 133 году уже вообще не осталось ни одного свободного крестьянина. К слову, есть свидетельства, что Тиберий, возвращаясь в Рим после заключения мира с нумантинцами, как раз пересекал Этрурию, и представшая перед его взором картина произвела на него столь тягостное впечатление, что он решился безотлагательно начать свои преобразования.

Опять-таки, многие в тогдашней римской элите понимали необходимость реформ. Это и тесть Тиберия Аппий Клавдий, и Публий Красс Муциан, и Публий Муций Сцевола, выдающийся юрист того времени, и Квинт Цецилий Метелл, выдающийся полководец, одержавший блестящую победу над македонцами в Четвёртой македонской войне, и уже упоминавшийся консул Гай Лелий, который незадолго до Тиберия пытался выступать с предложениями реформ, но увидел, какое неприятие это вызывает в сенате, и в итоге от своих попыток отказался. Не решился идти до конца и Сципион Эмилиан, человек по природе осторожный и опасавшийся разжечь политические страсти.

Проблема эта была довольно давняя, и у неё была своя предыстория. Уже довольно давно сложилась практика, по которой земли, отторгнутые Римом у соседей, обращались в общественное достояние, делились между нуждающимися и неимущими гражданами за весьма умеренные подати. Но со временем сложилось так, что эти земли стали попадать в руки римских аристократов, а простым гражданам перестало перепадать. Ещё в 367 году до н.э. был принят так называемый закон Лициния-Секстия о земельном максимуме. Его предложили тогдашние народные трибуны Гай Лициний и Луций Секстий, и он предусматривал, что каждый гражданин Рима может оккупировать, т.е. занять, не более 500 югеров земли, или 125 гектаров. Но тогда не были созданы механизмы для соблюдения этого закона, и земли из общественного фонда, так называемого ager publicus, попросту говоря, продолжали разворовываться. И вот Тиберий решил, что этому безобразию пора наконец положить конец.

10 декабря 134 года до н.э. он был избран в плебейские трибуны. Должность плебейского трибуна занимали на один год, она давала право законодательной инициативы, а также право наложения вето на решения сената. Воспользовавшись своими полномочиями, Тиберий предложил разработанный им законопроект, который предусматривал изъятие у римских граждан излишков государственной земли и передачу их неимущим слоям населения. Здесь нужно понимать, что по закону изъятию подлежали не родовые земли римской знати, а лишь то, что было ею незаконно приватизировано из общественного фонда, и то не всё: каждый гражданин имел право оставить за собой участок в 500 югеров, плюс ещё по 250 югеров на каждого взрослого сына, но в сумме не более 500 югеров. Т.е. в общей сложности на семью приходилось по 1000 югеров, или 250 гектаров земли.

Игра в кости в Древнем Риме. Художник В. А. Котабринский, 1880-е гг.

Иногда можно прочитать в различных источниках, что выступление Тиберия было неожиданным, но это не так. Да, его поддерживало меньшинство, но это было сильное, влиятельное меньшинство, и никакой тайны из своих преобразований Тиберий не делал. Его аграрному законопроекту на самом деле сочувствовала немалая часть римской элиты, и даже в сенате его предложение не было сплошь принято в штыки. Это объяснялось тем, что, по всей видимости, растаскивание земель из ager publicus не было повальным, т.е. одни на этом наживались, а другие нет. И те, кто не участвовал в расхищении общественного фонда, довольно спокойно отнеслись бы к пересмотру итогов этой «ползучей приватизации», но сами они не хотели в этом активно участвовать, опасаясь нажить себе много влиятельных врагов. Все эти люди делали ставку на Тиберия, поскольку он, во-первых, был человеком молодым, горячим и решительным, а во-вторых, тут играл свою роль такой фактор, как римская auctoritas. Это понятие дословно с латыни переводится как «авторитет», но правильнее, наверное, в данном контексте употреблять термин «харизма». Эта харизма в первую очередь складывалась даже не из личных заслуг Тиберия, коих, стоит сказать, к 30 годам набралось немало. Прежде всего она формировалась благодаря поколениям предков, которые, как мы помним, у Тиберия были самые блестящие. Т.е., иначе говоря, на Тиберия многие возлагали большие надежды и его целенаправленно подталкивали к осуществлению назревших реформ.

Если возвращаться к личности Тиберия, то она во многих отношениях предстаёт весьма симпатичной. Конечно, его не стоит идеализировать, как и любого исторического деятеля, но вместе с тем нельзя отрицать, что это был блестящий молодой человек, воин, патриот, болевший за судьбы Отечества, и он понимал, что надо что-то менять. Есть все основания полагать, что, не будучи закоренелым честолюбцем и карьеристом, он не искал в своих реформах личной выгоды, а думал прежде всего о благе народа. Конечно, можно предположить, что, объявляя аграрную реформу, Тиберий хотя бы подспудно держал в уме какие-то корыстные интересы, ведь таким образом он приобретал немало сторонников среди тех, кто уже получил землю, или надеялся её получить, или просто видел, что человек хороший и заботится о народе. Но, опять же, едва ли этот мотив был преобладающим. Скорее больший вес он имел применительно к его брату Гаю, который был в большей степени политиком-прагматиком, недели идеалистом. В общем-то, оба брата принадлежали к новому типу политиков, которых Цицерон позже назовёт популярами, и которые в своей деятельности постоянно апеллировали к народу, исходя из принципа salus populi suprema lex.

Римский народ был довольно разным. Был сельский плебс, самый многочисленный, который, понятное дело, был заинтересован в раздаче земель. И именно на этот слой римского общества прежде всего опирался Тиберий, но этот ресурс не был бесконечным. Недаром замечено, что когда он надумал второй раз избираться в плебейские трибуны, то на сходку пришло гораздо меньше людей, чем год назад, т.е., по-видимому, к тому моменту многие уже успели получить землю. А Гаю впоследствии пришлось и вовсе опираться на все слои населения, какие только можно, в том числе и на городской плебс, которому земля была особо ни к чему, разве что как лишний источник дохода, но который был весьма заинтересован в дешёвом хлебе.

Тиберий не был радикалом или экстремистом, и естественно, он не собирался устраивать никакой гражданской войны. Если можно так выразиться, он был консервативным реформатором, который видел реформы как возврат к старому. Мы, естественно, точно этого не знаем, но, рассуждая логически, можно реконструировать ход его мыслей. Он, по всей видимости, искренне негодовал на сенатскую олигархию, которая заботится лишь о собственном кармане в ущерб народу. Сам же он, по его разумению, боролся за правое дело, и на этом пути он должен был идти до конца, преодолевая все возникающие препятствия. На то он и vir bonus, муж честной, чтобы не считаться с трудностями.

Проповедь Сивиллы в римских руинах со статуей Аполлона. Художник Д. Панини, 1740-е гг.

По идее Тиберий мог бы сказать, как впоследствии Иисус Христос: «Я пришёл не нарушить закон, но исполнить». И с формальной, юридической точки зрения он был бы прав, но на практике всё было гораздо сложнее. За сотни лет, что шло разворовывание общественного фонда, этот процесс зашёл слишком далеко. Да, это были государственные земли, и юридически их захват никак не оформлялся, но об этом многие забыли. За это время сменилось несколько поколений собственников этих земель, которые впоследствии нередко перепродавались, на них возводилась усадебная осёдлость и т.д. И теперь, конфискуя эти земли, Тиберий, по сути, резал по живому. Это был очень болезненный процесс, который не мог не вызвать массового недовольства тех, у кого эти земельные наделы отбирались.

Кстати говоря, последний раз в Риме споры вокруг земельного вопроса возникли в 20-х годах III века до н.э., когда тогдашний народный трибун Гай Фламиний предложил разделить земли, захваченные в Пицене. Его упрекали в том, что он потакает черни, хотя потакать сенаторам почему-то предосудительным никто не считал. В общем, несмотря на сопротивление, Гай Фламиний настоял на своём и земли были разделены. Между прочим, впоследствии из Пицены Рим получал очень неплохих воинов, но тут есть одна оговорка: то были земли, отнятые у врага, а тут пришлось отбирать у своих, хоть и по закону.

Примечательно, что Тиберию пришлось при принятии закона преодолевать сопротивление не только сената, но и другого плебейского трибуна, Марка Октавия, бывшего друга Тиберия, который даже не дал зачитать проект закона в комициях. Его мотивация не вполне ясна, но, если верить Плутарху, он действовал по наущению сената, который использовал его в качестве своеобразного equus trojanus. Октавий наложил вето на закон Тиберия, а среди народных трибунов сила была именно на стороне того, кто налагал вето. Возмущённый Тиберий пытался уговорить его снять вето, но безуспешно. Тогда он опечатал казну, остановил суды и вообще всю общественную жизнь по городе до тех пор, пока Октавий не снимет вето. Кроме того, он публично предложил Октавию, подпадавшему под закон об изъятии земли, возместить убытки из своих личных средств. Октавий, естественно, отказался. Тогда Тиберий предложил комициям голосовать за отстранение одного из них от своих обязанностей, параллельно продолжая уговаривать Октавия изменить свою позицию, но тот решил стоять насмерть, предпочтя расстаться с должностью, а, как позже выяснится, и с карьерой. Насколько известно, после трибуната ни претором, ни консулом Октавий не был. Большинство трибов проголосовали за отстранение Октавия, и Тиберий приказал стащить его с трибуны, нарушив старинное неписанное правило о неприкосновенности личности плебейского трибуна. И это, как представляется, был для Тиберия роковой шаг. До тех пор, пока вся эта ситуация, пусть конфликтная и напряжённая, развивалась в рамках законодательства, всё было более или менее спокойно. Тиберию предложили разрешить это конфликт в сенате, и ему ничего не оставалось, как согласиться, но сенат, конечно, никакого решения не принял. Дальше для Тиберия наступил момент истины: или он смиряется с поражением и отступает, или идёт до конца, по принципу aut Caesar aut nihil, но дальше он уже действовал на свой страх и риск. Логика событий толкала этого мягкого и благонамеренного человека всё дальше по пути нарушения закона, он был вынужден гнуть ситуацию под себя, обострять её донельзя, и уже через несколько месяцев возникла такая напряжённость, что даже многие друзья и соратники Тиберия, просто не ожидавшие такого развития событий, поспешили от него откреститься.

В общем-то, с Тиберием произошло то, что часто бывает с интеллигентными людьми: если их довести до точки, в какой-то момент они начинают вести себя чересчур жёстко и неконструктивно. Собственно, с Тиберием мы это и получили.

Здесь, впрочем, нужно пояснить, что, по правде говоря, никакой закон нарушен не был, так как никакой закон это вообще не регулировал. Отстранил Октавия не Тиберий, а комиции, правда, Тиберий нёс ответственность как внёсший соответствующее предложение. Но враги Тиберия за это ухватились и в решающий момент ему этот эпизод припомнили.

Римляне в ярме. Художник Ш. Глейр, 1858 г.

Раздача земли между тем по первости шла довольно активно. Для этого, в частности, была создана аграрная комиссия, которая производила раздел земель и разбирала различные спорные ситуации, которые неизбежно должны были воспоследовать. Для этого она была наделена судебными полномочиями. Беднякам выделяли участники по 30 югеров, что было вполне неплохо, учитывая, что раньше им давали гораздо меньше, по 7 югеров. При этом, что важно, эти наделы передавались не в собственность, а в вечную наследственную аренду, чтобы эти земли через какое-то время не были проданы за долги или ещё как-то и опять не попали в руки аристократов. При формировании аграрной комиссии, по римскому обычаю, было задействовано кумовство, и туда прошли все свои: тесть Аппий Клавдий и брат Гай. Но, вместе с тем, хотя большинство античным авторов, кроме Плутарха, были враждебны Тиберию, и всякую гадость, какую только можно, про него насобирали, никто не говорил о том, что в ходе работы аграрной комиссии Тиберий допускал какие-либо злоупотребления в свою пользу.

Вскоре, правда, возникла небольшая проблема. Для работы комиссии нужны были деньги, но сенат просьбу Тиберия фактически проигнорировал, выделив ему совершенно ничтожные средства. Тогда Тиберий решил пойти другим путём. В 133 году до н.э. к Риму после смерти тамошнего царя Аттала III была присоединена новая территория – Пергамское царство. Якобы по завещанию. Как бы там ни было, вместе с новой территорией Риму досталась и богатая казна покойного Пергамского царя. Тиберий решил прибрать эти деньги и направить их на нужды аграрной комиссии, проведя соответствующее постановление в комициях. Понятное дело, это сильно не понравилось сенату, который распоряжался всеми финансами республики, и он же ведал присоединением к Риму новых территорий. После этого, разумеется, конфликт Тиберия с сенатом только обострился, так как, по сути дела, тот целенаправленно вёл дело к перемещению центра власти из сената в комиции, т.е. в конечном счёте под себя, хотя трагизм ситуации заключался в том, что, собственно говоря, он старался не для себя, а для других.

Сенат всячески саботировал исполнение аграрного закона, а сенатор Помпей, кстати, также «отличившийся» поражениями в Испании, заявил, что, как только истечёт срок полномочий Тиберия, он привлечёт его к суду. Сыпались угрозы расправы. Тиберий стал ходить с охраной, благо у него было немало приверженцев. Также он понимал, что ему жизненно необходимо переизбраться на новый срок в плебейские трибуны, и провёл в комициях постановление, разрешающее переизбрание. Тем самым он вновь нарушил старинное неписанное правило, не допускавшее вторичного избрания. Важно подчеркнуть, что римское прав было во многом прецедентным, и исходили из того, что давным-давно никто не избирался два раза в плебейские трибуны.

Сцена вакханалии. Художник А. Маньяско, 1740-е гг. (?)

Тиберий выдвинул свою кандидатуру на следующий 132 год. В первый день голосования за Тиберия, по Плутарху, не было подано достаточно голосов. Он ходил по форуму, одетый в чёрное, и говорил, что ему и его семье угрожает смертельная опасность. Со стороны это даже отдавало дешёвой комедией, но сам Тиберий прекрасно понимал, что после консулата ему придётся не сладко. В результате толпа сторонников окружила дом Тиберия и охраняла его до рассвета. На следующий день состоялось повторное голосование возле храма Юпитера на Капитолийском холме, на котором большинством голосов Тиберий был избран трибуном. Сенат попытался опротестовать это решение, и всё это закончилось кровавыми столкновениями. Плюс к тому, во всеобщем гвалте Тиберий поднёс руку к голове, что его противники истолковали как требование царской короны. Сенатор Сципион Назика громко призвал спасать республику, кому она не безразлична, а консул Сцевола в ответ заявил, что нет оснований для каких-то особых мер. Назика в ответ на это театрально выкрикнул, что если консул предатель, то он справится сам. Сенаторы вооружились тем, что было под рукой, и отправились к месту собрания. В итоге, в ходе драки, которая велась всевозможными подручными средствами – палками, дубинами, ручками кресел и т.п., Тиберий был убит ударом по голове. Вместе с ним, опять же, по словам Плутарха, было убито порядка 300 его сторонников, а все тела затем сброшены в Тибр. Таков был кровавый финал деятельности Тиберия.

Если говорить об аграрной комиссии, то, перефразируя известное изречение, Тиберий умер, но дело его живёт. Раздача земель продолжалась, правда, не так активно, как прежде. Причин тут было несколько. Во-первых, из игры выбыло сразу несколько инициаторов и сторонников реформы. Это и сам Тиберий, и его тесть Аппий Клавдий, умерший вскоре после Тиберия, и Публий Красс Муциан, который в 130 году до н.э. отправился на войну с Аристоником, поднявшим восстание на территории бывшего Пергамского царства, там попал в плен, и, дабы избежать позора, спровоцировал собственное убийство. Во-вторых, примерно к 129 году до н.э. попросту закончились земли, которые можно было изъять у римских граждан. Дальше уже приходилось изымать земли у союзников – италиков и латинов, но эти земли не следовало трогать по политическим мотивам во избежание осложнений с союзниками. В итоге в 129 году Сципион Эмилиан, уже давно не слишком одобрительно смотревший на деятельность Тиберия, пришёл к выводу, что работу комиссии следует притормозить, и провёл постановление о лишении её судебных полномочий, после чего раздача земель фактически прекратилась.

Следует сказать, что дело Тиберия продолжил его брат Гай Гракх, который был избран в народные трибуны 10 декабря 124 года, т.е. ровно через 10 лет после Тиберия. Гай, как представляется, был даже более крупной личностью, чем Тиберий, и его деятельность была куда более основательной и продуманной. Одним из главных мотивов в этой деятельности, безусловно, была месть сенатской олигархии за гибель брата. Недаром Плутарх доносит до нас легенду о том, что вскоре посоле описанных выше событий Гаю во сне явился почивший брат и призвал продолжить его дело.

По многим качествам – уму, ораторским способностям, силе характера – Гай превосходил брата. В конце концов, ему было отпущено больше времени – он целых два срока отработал плебейским трибуном, так как в 126 году было принят закон, разрешавший плебейским трибунам повторное переизбрание. Но были у него и свои недостатки. Например, Цицерон дал ему такую характеристику: «Нередко во время речи он терял над собой власть и, весь отдавшись гневу, начинал кричать и сыпать бранью». Гай знал за собой эту слабость и брал с собой на выступления своего раба, который принимался играть на флейте, как только хозяин повышал голос. На самом деле мы, конечно, не знаем доподлинно, был в действительности раб или нет, это довольно сложно себе представить, но тут уж как Плутарх написал. Можно либо верить этому, либо нет.

Уже в пору юности Гай умел вести народ за собой, зажигать своих слушателей и демонстрировал незаурядные полемические таланты. Он внёс новшества в саму манеру исполнения. Античная культура была ораакустической, и огромное значение, помимо аргументации, имело артистическое исполнение речей. Он первым стал расхаживать по рострам, а не стоять неподвижно, а также освободил руки от тоги, т.е. жестикулировал. Всё это выдавало в нём будущего народного вожака и борца за народные интересы, что в общем-то и воплотилось в жизнь.

Аллегория риторики. Художница А. Джентилески, 1650 г.

Гай сделал довольно неплохую карьеру. Будучи ещё совсем молодым, он сражался под Нуманцией под началом Сципиона Эмилиана, затем в 126 году в качестве квестора отправился на Сардинию, где служил при наместнике, бывшем консуле Оресте. Сардиния была не самой спокойной провинцией, там шли боевые действия. Стояла зима, которая на Сардинии в ту пору была довольно холодной. Наместник обратился к сенату с просьбой предоставить зимнее обмундирование, а сенат в ответ порекомендовал искать всё необходимое на месте. Местные жители, в вою очередь, не горели желанием снабжать римское войско и пожаловались в сенат. Тогда Гай объездил местные города и убедил жителей помочь римлянам добровольно. Это вызвало неодобрение сената, как и то, что нумидийский царь Миципса из личной благосклонности к Гаю отправил его войску караван хлеба. Сенаторы вынесли постановление: войско сменить, но Ореста оставить в своей должности, имея в виду, что при нём останется и Гай. Но тот, возмущённый поведением сената, сел на корабль и вскоре прибыл в Рим. Это вызвало скандал, якобы он вернулся срочно, хотя три года он там пробыл. Гая привлекли к суду, но он, пользуясь своим ораторским даром, сумел полностью оправдаться.

Вскоре Гая вновь привлекли к суду, на этот раз по обвинению в том, что он имел какое-то отношение к восстанию во Фрегеллах, втором по величине городе Италии, вспыхнувшему в 125 году. Но и это обвинение он полностью отверг. К слову, это восстание было жестоко подавлено, а руководил подавлением никто иной, как Луций Опимий, злейший враг Гая, который впоследствии в известном смысле стал его палачом.

Гай развернул довольно бурную деятельность. Прежде всего, он возобновил в полной мере работу аграрной комиссии, вернув ей судебные полномочия. Хотя раздача земель велась не столь активно, потому что в самой Италии брать земли было уже особо негде, но тут был важен сам факт, что комиссия работала. Затем он смог привлечь к суду некоторых врагов Тиберия, правда, в основном неудачно, хотя консула Попилия, участвовавшего в расправе и, кроме того, построившего знаменитую Попилиеву дорогу, он вынудил уехать в изгнание ещё в процессе суда. Затем он внёс два законопроекта: первый предусматривал, что если народное собрание отрешает кого-либо от власти, то такое лицо более не может замещать никаких постов и подвергается бесчестию, второй давал народу право судить должностное лицо, изгнавшее из Рима какого-либо гражданина без суда. Второй законопроект, по-видимому, был направлен против того самого Попилия, который, будучи претором, оправил в изгнание многих соратников Тиберия. Но Попилий предпочёл не дожидаться суда и уехал из Италии. Что касается первого закона, то одной из его жертв, очевидно, предполагался Марк Октавий, наложивший в своё время вето на аграрный законопроект Тиберия, но, если верить Плутарху, затем Гай отозвал этот законопроект якобы по просьбе своей матери Корнелии.

Если выделить какую-то красную нить в деятельности Гая Гракха, то можно сказать, что он последовательно и целенаправленно подрывал власть сената, или, как писал Теодор Моммзен, создавал антисенат. Для этого ему нужно было заручиться массовой поддержкой из самых разных слоёв римского общества. Сельский плебс интересовала прежде всего земля, и для них продолжалась раздача земли. Городской плебс был заинтересован в дешёвом хлебе, соответственно, был принят закон о снижении цены на хлеб. Также для желающих он ввёл общественные работы за определённую плату: строительство дорог, хлебных амбаров и т.д. Дальше: Гай предлагает со временем распространить права гражданства на всё свободное население Италийского полуострова, т.е. сначала римское гражданство должны были получить латины, а со временем и италики. Понятно, что те, кто получил бы по этому закону римское гражданство, стали бы клиентами Гая и его верными союзниками.

Сиеста патриция. Художник Г. И. Семирадский, 1881 г.

Пожалуй, одно из главных направлений деятельности Гая заключалось в том, что он вносил раскол в ряды правящего класса, который со временем стал распадаться на две составляющих: с одной стороны, сенаторы и высшие магистраты, с другой – всадничество, преимущественно торговое сословие и представители имущих слоёв. Вообще говоря, какое-то более-менее осязаемое разграничение между сенаторами и всадниками произошло в I веке до н.э. благодаря имущественному цензу: те, у кого был миллион сестерциев, относились к сенаторам, а у кого 400 тысяч – к всадникам. Но ещё в конце II века разницы между ними не было практически никакой. Недаром всадничество называли seminarium senatus, т.е. рассадник сената. Т.е., попросту говоря, всадниками были те, кто ещё не успел попасть в сенат. Именно Гай резко противопоставил всадников сенату, а до Гая всадники себя отдельным классом не ощущали, но он смог им толково объяснить, что у них есть свои интересы. Делалось это с понятной целью – перетянуть всадников на свою сторону. С этой же целью он провёл ряд законопроектов, в частности, отдал на откуп сбор налогов в Азии, и передал эти полномочия всадникам. Также по его инициативе был принят закон об изъятии денег, полученных незаконным путём. Речь шла о том, что люди, ставшие жертвой вымогательства, обращались в комиссии по вымогательству, которые были единственно постоянно действовавшими судами в Риме. Их называли quaestiones perpetuae. По инициативе Гая было принято постановление о том, что в эти комиссии могли входить только не сенаторы, т.е. всадники. Для сената это была крайне болезненная акция, и Гай, собственно, так и говорил: «Я вонзил нож в тело сената». И был ещё один нюанс: это закон, помимо всадников, был также выгоден латинским гражданам и даже италийцам, которые и латинского гражданства не имели. Ведь если они выигрывали суд, то могли претендовать на получение римского гражданства. Ранее ничего такого не было, и это был один из путей максимального расширения римского гражданства.

Помимо этого, Гай добился, чтобы из жалованья воинов перестали вычитать деньги на пропитание и обмундирование, а также упорядочил сроки службы. Также он продолжал вывод колоний как в пределах Италии, так и за её пределами, например, на Балеарских островах. Вообще говоря, большинство мер Гая были направлены даже не столько на облегчение положения народа (хотя и это тоже), а прежде всего на укрепление своего политического влияния. И по-своему это было разумно: Тиберий, например, опирался только на сельский плебс, жаждавший земли, и проиграл, потому что у него оказалось недостаточно сторонников, а он, Гай, рассчитывал заручиться поддержкой как можно большего числа людей. При всём том, формально Гай действовал так, что врагам особо не к чему было придраться. Но получилось так, что он сосредоточил в своих руках слишком много полномочий, и в какой-то момент это уже очень сильно напоминало демократическую диктатуру, что, естественно, вызвало возмущение у сенатской аристократии, которая искала повода, чтобы разделаться с ним примерно так же, как со старшим братом. В этот момент на авансцене появляется другой плебейский трибун, Марк Ливий Друз, который предложил основать сразу 12 колоний на территории Италии, что было абсолютно нереально, но на тот момент самым важным было перехватить инициативу завоевать дешёвую популярность плебса. Тогда же Гай поехал в Африку заниматься обустройством основанной им в 122 году на месте развалин Карфагена колонии Юнонии. А когда политика нет, его влияние тут же начинает таять. Основание Юнонии, к слову, было одной из самых спорных идей Гая, к которой с самого начала многие отнеслись без большого восторга, т.к. это место считалось проклятым, и строить что-либо там не дозволялось. Также Друз утверждал, что, в отличие от Гая, он не ищет личного влияния и личной выгоды, хотя позже он стал консулом и триумфатором. Кроме того, не получилось даровать гражданские права италийцам – один из народных трибунов наложил на этот закон вето. Здесь, помимо всего прочего, сказывался полисный эгоизм – как плебс, так и нобилитет в массе своей были против распространения прав гражданства на союзников. В итоге всё это привело к тому, что Гая не переизбрали на новый срок, и с 10 декабря 122 года до н.э. он стал homo privatus, т.е. обычным частным лицом.

После этого немедленно был поднят вопрос о, пожалуй, самой непопулярной мере Гая – о целесообразности дальнейшего существования Юнонии. В день голосования по этому поводу Гай вместе со своими сторонниками пришёл на Капитолий. Сам Гай был без оружия, но его сторонники, по-видимому, вооружились, помня печальную участь Тиберия и его соратников. В момент, когда Луций Опимий совершал жертвоприношение перед собранием, один из ликторов потребовал от Гая и его последователей удалиться. В ответ, по-видимому, кто-то из них ударил ликтора ножом, и тот упал замертво. Началась сумятица, которую с большим трудом удалось прекратить, но обе стороны готовились к продолжению столкновений.

На следующее утро Гай и его друг Марк Флакк отправились на Авентинский холм, где устроили баррикады, и ответили отказом на требование сената о сдаче. Это посчитали началом восстания. Аристократы и их клиенты при поддержке отряда критских лучников взяли Авентин штурмом. К тому моменту ряды приверженцев Гая значительно поредели, так как было объявлено, что все, кто сдастся до начала штурма, будут полностью прощены. В результате было перебито около 250 человек. Сам Гай хотел покончить с собой, но по совету друзей попытался бежать. По дороге он подвернул ногу, но всё же смог вместе с рабом укрыться в священной роще, посвящённой Фуриям. Там позже нашли их тела. По всей видимости, сначала раб убил Гая, а затем себя. Так как перед этим было объявлено, что те, кто принесёт в сенат головы Гая и Флакка, получат столько золота, на сколько потянет каждая из голов, то, согласно Плутарху, некий Септумулей водрузил голову на копьё и принёс в сенат, причём предварительно вынул мозг и залил череп свинцом, вследствие чего весы показали 5,8 кг. Но сенат не поскупился и выплатил всё как есть. А голову Флакка принесли люди безвестные и не получили вообще ничего.

В Риме было введено военное положение и тогда же впервые прозвучала сакраментальная формула: senatus decrevit ut consul videret ne quid res publica detrimenti caperet, т.е. сенат постановил дабы консул проследил, чтобы республика не потерпела ущерба. По сути дела это был карт-бланш Луцию Опимию, которым тот воспользовался, устроив жестокую резню и повесив в тюрьмах 3 000 человек. Тела всех убитых в ходе этих событий были выброшены в Тибр. Репрессии коснулись даже жены Гая Лицинии, у которой отобрали личное имущество.

Стоит сказать, что Гай Гракх, несмотря на столь бесславный конец, оставил после себя богатое наследие, а многие его законы действовали впоследствии даже в период империи. Касательно же Луция Опимия нелишне заметить, что тот впоследствии «прославился» тем, что в ходе войны с нумидийским царём Югуртой принял от него взятку, а закончил он свои дни в изгнании, окружённый ненавистью и презрением народа.

Возвращаясь к Гаю, следует сказать, что он, как и Тиберий, теоретически мог спастись, просто уехав из Рима, ведь по римским законам запрещалось преследовать добровольных изгнанников. Но для них этот путь по ряду причин был невозможен. Они сознательно выбрали свою дорогу, и пошли по ней до трагического финала, заслужив, возможно, самое важное – благодарную память потомков.

Автор: Овчинников Дмитрий Игоревич
Ovchinnikov_lef@mail.ru