«Исповедь» Святого Августина как исторический источник

Санникова Юлия

«Исповедь» Августина Аврелия, написанная скорее всего в последние три года IV века, безусловно, автобиографическое произведение. В нем, помимо собственной философской доктрины, автор излагает многочисленные факты из своей жизни, а также и из жизни современного ему общества. Обращаясь к Богу, описывая путь, приведший его в лоно христианской церкви, философ сообщает нам массу подробностей из мира обыденного, исторического, что позволяет рассматривать его трактат в качестве источника по истории и культуре Римской империи указанного периода. В наибольшей степени, на наш взгляд, источника по истории повседневности.

Иоанн Креститель и св. Августин (справа). Художник П. Перуджино, 1510-е гг. (?). Алтарь св. Августина в музее Августинцев, Тулуза, Франция

Естественно, что описание обычаев, традиций и других явлений обыденности не является главной целью автора «Исповеди». Однако, замечания о них, вписанные в апологетические речи, возносимые Августином Господу, воссоздают, иногда очень ярко, образ эпохи.

Августин Блаженный родился в 354 году в Тагасте, в Нумидии, на территории современного Алжира. Там прошло его младенчество, с большой иронией описанное в «Исповеди», детство и юность. Туда он часто возвращался и в зрелом возрасте, чтобы пережить сложные в эмоциональном отношении моменты, ведь дома, как говорится, и стены помогают.

Семья Августина была довольно зажиточной, у родителей имелись деньги, чтобы отправить детей и в начальную школу, и дальше для обучения ремеслу. В случае с Августином таким ремеслом стала риторика.

«Меня и отдали в школу учиться грамоте. На беду свою я не понимал, какая в ней польза, но если был ленив к учению, то меня били; старшие одобряли этот обычай» (Исп. I, 8) – из этих слов можно заключить, что телесные наказания в школах использовались даже в отношении самых маленьких детей, едва только пришедших обучаться грамоте. Тот факт, что Августин посчитал нужным добавить казалось бы такую несущественную деталь как «старшие одобряли этот обычай», говорит о том, что интеллектуальная прослойка римского общества (а, может быть, те, кто исповедовал христианство) крайне отрицательно относилась к подобным практикам, как и к жестоким забавам на аренах цирка, где лилась кровь людей и животных. Отметим, что обратившись к Христу, Августин, который осуждал все связанное с насилием, стал еще и вегетарианцем (постником – в терминах патристики) и вместе с тягой к мясу избавился и от чревоугодия (Исп. X, 31).

Святой Августин. Художник Пьеро делла Франческа, 1460 г.

Любопытно, что феномен «цирка» имел разное смысловое наполнение во времена Августина и сейчас. Этот факт, конечно, известен из школьной программы, а не из текста «Исповеди». Из нее же мы узнаем, что цирковые зрелища проводились довольно часто, может быть, так же часто, как и театральные постановки. Театр, наравне с цирком, был еще одним местом, где народ проводил досуг.

Вот что говорится в пассажах, посвященных Алипию, другу Августина, о безвременной кончине которого так долго скорбел автор. Алипий был увлечен пустыми зрелищами и заболел на этой почве «цирковым помешательством» (Исп. VI, 7). В XIX веке Алипий скорее всего был бы заядлым театралом или запойным читателем, а в наше время помешанным на сериалах (вроде «Игры престолов») или компьютерных играх. Будучи в Риме, Алипий соблазнился уговорами друзей посетить бои гладиаторов. «Это были как раз дни жестоких и смертоубийственных игр» (Исп. VI, 8), – сообщает Августин, из чего можно заключить, что подобное устраивалось регулярно.

Гладиаторские бои. Художник П. Бордоне, 1560-е гг.

Интересно, не из пристрастия ли к гладиаторским боям и кровавым зрелищам, от которой беднягу Алипия смогла исцелить только вера в Бога и авторитет его друга Августина, выросла страсть современного человека к кровавым боевикам и фильмам-катастрофам?

 

 

Возвращаясь к главам, повествующим о детстве и юности Августина, отметим, что из них можно многое узнать о структуре школьного образования в Римской империи.

Итак, в начальной школе, там где Августина нещадно били палками за леность и игру в мяч (Исп. I, 8), преподавали грамоту (латынь и греческий), закон Божий (на наш взгляд, это следует из слов Августина: «Я встретил Господи, людей, молившихся Тебе, и от них узнал, постигая Тебя в меру сил своих, что Ты Кто-то Большой [...] И я начал молиться Тебе, «Помощь моя и Прибежище мое»: и, взывая к Тебе, одолел косноязычие свое. Маленький, но с жаром немалым, молился я, чтобы меня не били в школе» (Исп. I, 8)), письмо и счет. В риторской школе Августин изучал греческую литературу, наверняка, историю, собственно риторику, декламацию, диалектику, геометрию, музыку и арифметику (Исп. IV, 14) – т.е. все так называемые свободные науки, стихосложение (Исп. III, 7).

Римская империя была многонациональным государством, основными языками в которой были латынь и древнегреческий. Какой же язык был родным для Августина? Следуя логике, можно предположить, что греческий, ведь именно он широко использовался в Pars Orientalis – восточной половине империи. Однако же, вот что пишет об этом автор «Исповеди»: «Я не знал ведь еще ни одного слова по-гречески, а на меня налегали, чтобы я выучил его [...]. Было время, когда я, малюткой, не знал ни одного слова по-латыни, но я выучился ей на слух, безо всякого страха и мучений, от кормилиц, шутивших и игравших со мной, среди ласковой речи, веселья и смеха» (Исп. I, 13). В связи с этим, полагаем, можно предположить, что в римской Новой Африке знать говорила именно на латыни, а греческий вводился вторым дополнительным языком в школе.

«Исповедь» сообщает нам много интересного и о вероисповедании в тогдашнем римском обществе. Мать Августина – Моника была женщиной благочестивой, принявшей уже святое крещение. Отец же его «был только оглашенным, и то с недавних пор» (Исп. II, 3), сам же автор труда в молодом возрасте совсем «еще не был окрещен» (Исп. II, 3) и увлекался манихейским учением. Сопоставив эти три факта, можно заключить, что до того момента как христианство стало официальной религией империи (т.е. до 27 февраля 380 г., когда был подписан эдикт о вере Cunctos populos), а возможно и некоторое время после этого, в рамках христианской традиции сосуществовали различные вероисповедания и течения.

Г. Урбанович в своей статье о североафриканской храмовой архитектуре указывает (Урбанович Г. Христианская архитектура Северной Африки (IV-VI вв. ). Карфаген // Вестник ПСТГУ. Серия 5: Вопросы истории и теории христианского искусства. 2016. № 2 (22). С. 7), что в период с IV по VI века каменные христианские церкви часто переходили от одной общины к другой. В то время религиозная полифония существовала поэтому не только на уровне течений, но и на уровне конфессий внутри самой христианской церкви. Так в Новой Африке одновременно бытовали православные латинские и византийские общины, арианская, донатистская. Этот факт, на наш взгляд, еще раз свидетельствует об относительной свободе вероисповедания, существовавшей в римских провинциях.

Риторике Августин обучался в Карфагене, куда честолюбивый отец отправил его, надеясь, что он станет хорошим ритором, а затем и адвокатом. Для семнадцатилетнего юноши этот древнеримский мегаполис оказался большим искушением. По его словам, в городе кипела жизнь, и царствовал порок. Это потом, уже во взрослом возрасте Августин назовет его «Вавилоном», а себя вывалявшимся «в его грязи, словно в кинамоне и драгоценных благоуханиях» (Исп. II, 3). Тогда же Карфаген магнитом тянул его к себе. Там он впервые украл, не из нужды, а по прихоти, в поисках приключений. Там же нашел себе сожительницу, на которой не спешил жениться, наслаждаясь позорной любовью, котлом кипевшей вокруг него (Исп. III, 1). Там же сильно увлекся театром (Исп. III, 2).

Закат карфагенской империи. Художник У. Тернер, 1817 г.

В Карфагене Августин впервые познакомился со Священным Писанием, которое, впрочем, не произвело на него сильного впечатления, и он «смеялся над этими святыми слугами и пророками Твоими» (Исп. III, 10).

Из этих слов Блаженного Августина: «В течение этих девяти лет, от девятнадцатого до двадцать восьмого года жизни моей, я жил в заблуждении и вводил в заблуждение других, обманывался и обманывал разными увлечениями своими: открыто – обучением, которое зовется «свободным», втайне – тем, что носило обманное имя религии» (Исп. IV, 1) заключаем, что ремеслу он обучался два года, и по завершению имел право обучать риторике других. Именно этим он и занялся, вернувшись в Тагаст, на родину.

Итак, Августин зажил совершенно обычной жизнью: работал преподавателем риторики, имел гражданскую жену, которой был верен и от которой прижил сына, в свободное от работы время посещал театр и участвовал в поэтических состязаниях. В это время он увлекается книгами математиков, так тогда, кажется, называли астрологов. Поскольку сильные ереси (с жертвоприношениями и другими маргинальными обрядами) были запрещены, всевозможные гуру и пророки вынуждены были создавать облегченные версии своих учений. Так поступили последователи Мани, так же делали и астрологи, и это привлекало на их сторону многих интеллектуалов. Вот и Августин заинтересовался математиками исключительно благодаря тому, что они не ссылались «на то, что они не приносят никаких жертв и не обращаются ни к одному духу с молитвами о своих предсказаниях» (Исп. IV, 3). А вот к гаруспикам, которые забивали животных, чтобы гадать по их внутренностям, у автора «Исповеди» отношение было резко отрицательным.

После смерти горячо любимого друга, Августин, не перенеся потери, бежал из родного города и вновь вернулся в столицу. Там он нашел новых друзей, с которыми приятно проводил время в беседах и вполне невинных удовольствиях. Судя по всему свободного времени у него было достаточно, в деньгах он не нуждался, поэтому мог посвятить себя творчеству. Августин написал «работу «О прекрасном и соответствующем», кажется, в двух или трех книгах» (Исп. IV, 12), которую посвятил Гиерею, известному (тогда) римскому оратору, прославившемуся ученостью. Он много читает, в том числе Аристотеля, Цицерона, Сенеку, и книги эти ему нравятся, он находит удовольствие в учении, познании нового, интеллектуальному труде.

Блаженный Августин. Художник С. Боттичелли. Фреска 1480 г.

Скорее всего именно начитанность и образованность Августина привели к тому, что он разочаровался в манихействе. Беседа с одним из манихейских епископов – Фавстом – стала последней каплей, переполнившей чашу. Фавст приехал в Карфаген с лекциями. Автор «Исповеди» ждал этой встречи «почти девять лет» (Исп. V, 6), обсуждал с друзьями манихейскую доктрину, готовился задавать вопросы, на которые не находил ответа, знакомясь с манихейскими текстами. Фавст сильно разочаровал его. И это разочарование было вызвано не столько тем, что епископ не смог найти ответов на мучающие Августина вопросы о жизненном устройстве и движении солнца и звезд, сколько невежеством самого манихейского иерарха. «Я прежде всего увидел человека, совершенно не знавшего свободных наук, за исключением грамматики, да и то в самом обычном объеме. А так как он прочел несколько речей Цицерона, очень мало книг Сенеки, кое-что из поэтов и тех манихеев, чьи произведения были написаны хорошо и по-латыни, и так как к этому прибавлялась еще ежедневная практика в болтовне, то все это и создавало его красноречие, которое от его ловкой находчивости и природного очарования становилось еще приятнее и соблазнительнее» (Исп. V, 6).

Анализируя эпизод с Фавстом, приходим к выводу, что такое вот публичное чтение лекций всевозможных епископов и гуру (наверняка, среди них были и самопровозглашенные) было расхожим делом в римской Африке, а возможно и в других провинциях. Вспомним, не так ли проповедовал и Христос, собирая вокруг себя толпу, которая жадно ловила каждое его слово. А сколько было таких проповедников из других раннехристианских течений: ариан, монархиан, саввелиан? Сильные мира сего лоббировали интересы этих общин, наделяя силой то одного, то другого епископа. Об этом свидетельствует и сам Августин, рассказывая о преследованиях, которым подвергла императрица Юстина, соблазненная арианской ересью, ортодоксального епископа Амвросия. Стремясь оказать поддержку арианам, эта «лютая, но царственная женщина» (Исп. V, 7) не побоялась пойти против общественного мнения (авторитет Амвросия был очень велик в Медиолане), что привело к серьезным волнениям. Мать Августина была среди протестующих. Все они закрылись в церкви и принялись распевать гимны, устроив своего рода оппозиционный митинг. Юстине ничего не оставалось делать, как отказаться от преследований Амвросия.

Вскоре Карфаген наскучил Августину, да и друзья говорили, что в Риме условия для преподавания несравненно лучше. Автор «Исповеди» решает перебраться в столицу империи. Его мать против переезда, и ему приходится обманом ускользать от нее.

В Риме он становится вольным учителем, не принадлежа ни к какой школе, собирает учеников у себя дома и там преподает им красноречие. Такая практика, удобная с одной стороны, поскольку позволяла экономить массу времени и сил, с другой, имела один существенный недостаток. Студенты, объединенные в профсоюз, или просто сговорившиеся по какой-то своей причине, могли в полном составе покинуть учителя, не заплатив ему. Августин пал жертвой такого студенческого заговора, а может быть просто испугался такого исхода (Исп. V, 12) и при первой же возможности покинул Рим и перевелся в Медиолан.

Чудо Святого Августина. Худ. Я Тинторетто, 1549 г.

Именно в Медиолане Августин обратился к ортодоксальному христианству в большей степени благодаря тому самому Амвросию, оказавшемуся в какой-то момент времени в оппозиции к власти.

Амвросий, как и другие иерархи, выступал с лекциями перед народом, и Августин часто приходил слушать его. Вначале его привлекли красноречие и ученость оратора, а после, благодаря тому, что ему растолковали непонятные места из Ветхого завета, которые он часто понимал буквально (Исп. V, 14), Августин отвратился от манихейства и всей душой обратился к Христу.

Любопытно, что существовавшие в то время ереси и конфессии не только проповедовали каждый свою доктрину, но занимались еще и черным пиаром, поливая грязью, если можно так выразиться, своих конкурентов. Тот факт, что манихеи были конкурентом ариан, а те в свою очередь конкурентами академиков, а те одновременно и первых и вторых, в ходе прочтения «Исповеди» не вызывает сомнений. В. И. Герье (Герье В. И. Блаженный Августин. Серия: Зодчие и подвижники «Божьего Царства». Часть 1. М., 1910. С. 34) отмечает, что Августин признавал «католическую веру совершенно беззащитной против возражений манихеев», а, следовательно, хотя еще не побежденной, но и не победительницей в информационной войне. Как выясняется, позиции христианства, несмотря на то, что оно было официально утверждено в большей части Европы и Северной Африке, были не такими прочными.

Вскоре в Медиолан приехала и мать Августина, обрадованная, что сын ее наконец обратился к истинной вере. В связи с упоминанием этого факта, читатели получают возможность узнать и об одном североафриканском обычае, касающегося поминовения мертвых. Мать Августина, придя к могилам святых, принесла туда «кашу, хлеб и чистое вино» (Исп. VI, 2), но сторож не впустил ее, сославшись на запрет Амвросия. Далее Августин рассказывает, что обычай заключался в том, чтобы переходя от могилы к могиле выпивать вино, воздавая таким образом почести тому, кто в ней похоронен. Амвросий не зря запретил эту практику, ведь там, где есть бесплатный алкоголь, обязательно будут злоупотребления. Кроме того, подчеркивает автор «Исповеди», эти «своеобразные поминки очень напоминали языческое суеверие» (Исп. VI, 2).

Не с этих ли времен сохранился до наших дней обычай у православных ставить на могилы умерших родственников стакан водки, прикрытый хлебом? Не через эти ли древние африканские традиции сложился обряд подношений статуям святых и иконам в католических храмах?

В Медиолане у Августина сложился довольно сплоченный круг друзей, которые даже собирались устроить что-то вроде общины. Предполагалось удалиться от городской жизни, вероятно, на лоно природы. Имущество отдавалось в общее пользование, следить за расходами и доходами должны были два выборных магистрата (Исп. VI, 14).

Для нас сегодняшних довольно сложно представить подобное общежитие, однако же, по тому, что в него собиралось вступить не менее 10 человек, включая даже одного богача из Тагасты, идея эта не казалась дикой медиоланцам IV века. Не осуществилась она только потому, что друзья побоялись оппозиции своих жен (нынешних и будущих) и не решились даже озвучить им эту идею.

О том, что нравы тогдашнего римского общества были схожи с нравами современного западного общества свидетельствует и широкое распространение всевозможных учений мистиков и гаданий. Тогда «замечали время, когда разрешались от бремени домашние животные (если это случалось дома), и соответственное этому времени положение светил» (Исп. VII, 6), сегодня раскладывают таро или расставляют предметы в доме по фэн-шую. Стремление человека заглянуть в будущее, поймать за хвост жар-птицу, таким образом, это что-то заложенное в коллективное бессознательное очень давно, намного раньше и нашей постиндустриальной цивилизации, и Августина, и гаруспиков, резавших на части петухов. Что-то, что останется, вероятно, и в последующих поколениях нашей цивилизации, а возможно и в цивилизациях будущего.

Святая Моника и Святой Августин. Художник А. Шеффер, 1840-е гг. (?)

Заметим еще, что христианизация Римской империи, судя по тому, что рассказывается в «Исповеди» происходила достаточно мирным путем. Это суждение, на наш взгляд, может быть проиллюстрировано эпизодом, в котором повествуется о крещении старца Викторина, учителя из риторской школы, обратившегося к Христу в преклонном возрасте (Исп. VIII, 2).

Все свою жизнь Викторин, удостоившийся статуи на Римском форуме «за свое славное учительство» (Исп. VIII, 2), был язычником, но язычником просвещенным. Он прочел множество философских трудов, и некоторые даже перевел на латынь, но все равно продолжал молиться идолам и участвовать в нечестивых таинствах. В конце жизни, однако же, заинтересовался Священным Писанием, «старательно разыскивал всякие христианские книги, углублялся в них и говорил Симплициану – не открыто, а в тайности по дружбе: «Знаешь, я уже христианин»» (Исп. VIII, 2). Симплициан уговаривал его креститься, но Викторин медлил, боясь, что это подорвет его авторитет в глазах римской знати. В какой-то момент он все же решился. Тогдашняя процедура крещения заключалась в проговаривании речи, составленной «в точных словах, и приступающие к благодати Крещения произносили ее наизусть с высокого места пред лицом христианского Рима» (Исп. VIII, 2). Особо нервным личностям, боявшимся выступать перед публикой, а также и тем, кто стеснялся перед знакомыми, предлагалось произнести эту речь тайно. Викторин, однако, не оробел, отказался таиться, гордо вскинул голову и провозгласил ее перед большим скоплением народа, который приветствовал его ликующими криками.

О, как не похожа милая и мирная история о Викторине на рассказы о христианизации Руси князем Владимиром, загонявшем народ шестью столетиями позже в новую веру «огнем и мечом».

Подводя итог всему сказанному выше, еще раз отметим, что «Исповедь» Августина Блаженного является прекрасным источником по истории поздней Римской империи. Конечно, изучать по ней хронологию и известных личностей не получится, а вот для исследователей повседневности, столь популярной в последнее время, найдется много интересного и полезного материала.