Средние века Мать-Сыра-Земля

Валерий Байдин

культуролог, доктор славянской филологии (Франция)

Образ Земли-Матери восходит к эпохе индоевропейского единства. Имя древнегреческой Деметры (от Δηώ-μήτηρ) означало «земля-матерь», её олицетворениями, родственными древнерусскому зємлѩ являлись фракийская Семела (Σεμέλη) и Жеми́на (Žemyna) литовцев. Близкими по смыслу образами земли-матери являлись Притхиви (Pṛthivī) индусов, Ардвисура Анахита (Arədvī Sūrā Anāhitā) иранцев, Церера (Cerēs) римлян, Нерта (Nerthus) германцев. Слово земля одного корня с древнеперсидским zam, прусским semme, литовским žẽmė, латышским zȩms. Древнерусская культура, вобравшая в себя праславянскую и индоевропейскую архаику, наиболее полно, по сравнению с южно- и западнославянскими, сохранила образ Земли-матери (Топоров В.Н. К реконструкции балто-славянского мифологического образа Земли-Матери // Балто-славянские исследования 1998-1999. Вып. XIV. М.: Индрик, 2000, С.244). Есть все основания говорить об особом «словаре Земли» и архаичном «тексте Земли», который включал в себя сотни слов и выражений (Там же. С.271).

 

Древнейшие верования основывались на представлении о единстве и святости неба и земли, которые сходились «у края мира». Земные реки притекали с неба и к нему восходили. Чтобы стать матерью, земля должна была усыриться небесной влагой, омолодиться после зимнего умирания. Прилагательное сырой понималось не только «влажный», но и «свежий, зелёный», а глагол сырѣти носил значение «свежеть, молодеть» (Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. М.: Книга, 1989,Т. II, Ч.2, С.878). Почитание праславянами Мать-сырой-земли входило в целостную картину мира, чуждую противоположностей уранического и хтонического начал и возникшему позже так называемому «основному мифу» об их противостоянии. Супружеская связь являлась не противоборством, а союзом небесной «выси» и земной «низи» (Ср.: Топоров В.Н. Цит. соч., С. 261), к нему восходил архаический образ рождающей глуби небес и земли — источника всеобщего бытия. С утра в утробе неба согревался мир, теплая земля топила — поглощала и грела — в своём чреве всё живое. Она погребала тела умерших и воскрешала их души, восходившие к свету подобно весенним росткам.

Обряды почитания умерших, их захоронений и возделанных полей были неразрывно связаны и восходили к раннеземледельческой эпохе. Земля с родовых могил и нив содержала прах покойных родителей, считалась родной, родиной. Спустя века на Руси кладбище продолжали называть родительской землей, боженивкой. Горсть земли с молитвой бросали в могилу в надежде на покровительство родной земли над умершим. Простираясь на захоронениях и целуя землю, оплакивали покойных и будто соумирали с ними. Уезжая на чужбину, хранили в ладанке-мешочке радом с наперстным крестом щепоть земли предков, возвращаясь — целовали её и высыпали на погост с «земным поклоном». Горстку, взятую с родной могилы, прикладывали к сердцу, отгоняя «душевную тоску», считали оберегом от злых духов. В народе говорили: «Землица с семи могил добрых людей спасёт от всех бед». Глотая щепоть праха с семейного захоронения или возложив на темя землинý «кусок дёрна», клялись «нерушимой» клятвой.

Родовое кладбище, или кладóвище вокруг святилищного огня-Гостя называли погост. Существовало множество иных его названий, что говорит о первостепенной важности погребальных обрядов: горка, горица, город, городок, городище, буй, буйвище (от древнерусского буй «гора»), жальни́к, борок, курган (из древнетюркского kurγan «крепость»), скудельница (от скудѣль «глиняный сосуд», в котором погребали останки сожжённых), крутица, красница, могильница…

Древнерусское могыла, могила «погребальный холм» образовано от праславянского *mogǫ- «высокое место» (Фасмер Макс. Этимологический словарь русского языка. М.: Прогресс, 1967, Т.II, С.635) и восходит к индоевропейской основе *mg- — вместе с древнерусским глаголом могу/мочь, древнеперсидским maguš «сильный, мощный; жрец», греческим μάγος и латинским magus «маг, чародей, жрец», а также с санскритским maha, древнегреческим μέγας и латинским magnus при общем значении «великий, большой». От той же основы произошло имя волшебной птицы Мага, Магай в северорусских и сибирских сказках. Весь этот смысловой ряд позволяет сблизить древнерусское могила со словами могуч, могач «силач», мощь и мощи. Верили, что в мощах родителей воплощалась их посмертная помощь. Впоследствии на Руси мощами называли нетленные останки православных святых, от которых исходят благодатные силы.

Прарусы, как и германцы, считали унаследованные от предков земли, «землею отцов» (Vaterland). Исконное значение слова отчизна, состоящего из индоевропейских основ *at- «отец» и *ĝ(е)nō- «рождать, знать», следует понимать, как «родину отцов» или «знание отцов» — место памяти и почитания предков. Свою землю древние русы именовали светорусьем, считали «пречистой», «светлой». Её называли родимой ещё и потому, что она родила, урожала хлеба и плоды, принося урожай. Земля-роженица «не принимала» убийц, самоубийц и призывавших злых духов ворожей (от слова ворогъ), на Руси их хоронили в глубоких оврагах и закладывали камнями, колодами и ветками, чтобы земля оставалась «чистой». После еды в поле селяне вытирали о землю руки. Мать-сыра-земля очищала от скверны, исцеляла от недугов. Родной землёю лечили кровавые раны. Выйдя на поле, молодые крестьяне для очищения от грехов катались по нивам, пожилые простирались ниц. Глагол никнути означал «проникать, вырастать», чередование двух действий — приникати «припадать, опускаться» и возникати «вырастать, восставать» — создавало образ воскресения посеянных семян и человеческой души.

Незримую связь неба и земли олицетворяла Мóкошь — одна из ипостасей Сварога (Байдин Валерий. Под бесконечным небом. Образы мироздания в русском искусстве. М.: Искусство — XXI век, 2018, С. 33-34). По древнерусским поверьям, она была лишена лица, её тень вздымалась от земли до неба. На русских вышивках XVIII-XIX веков Мокошь изображали условно — в виде огромной женщины с лучистым солнцем (или крестом в круге) вместо головы — и отождествляли с «весной». Вероятно, её первоначальное имя *Мóгочь/Мóкочь, которое при оглушении превратилось Мокошь, восходило к праславянской чередующейся основе mogǫ/moktь «могу/мочь» (Фасмер Макс. Цит. соч., С.667) и означало «могучая», «могущая». Неубедительно в фонетическом и смысловом отношении его сближение со словом мокрый (Имя Мокошь связывают с «мокрый, мокнуть», хотя в нём отсутствуют согласные -р- и -н-, но несомненно, родственным ему является праславянское *mokos «прядение». Иванов Вяч.Вс., Топоров В.Н. Мокошь // Славянская мифология. М.: Эллис Лак, 1995, С. 265), производными от которого, наряду с мóкрядь, мокротá, является народное название Мокриды «затяжные летние дожди без солнца», их опасались и сетовали: «Прошли бы Мокриды, и то будешь с хлебом» (Сахаров И.П. Сказания русского народа. М.: Художественная литература, 1989, С. 289).

Силу Мокоши олицетворяла не столько сырость, сколько «живой» пар от преющей под солнцем влажной земли, её острый запах. Первичным значением глагола прѣти «потеть, гнить», родственного древнегреческому πρήθω «вздувать (огонь), зажигать», являлось «источать испарину, пот (от глагола печь)», «прорастать в тепле». Под действием Мокоши всё живое получало способность воспарять: из земных недр воспревали «вырастали» хлеба, из тела воспревала «возносилась к небу» душа. Под словом пар некогда понимали «душу, дух, жизнь, животную теплоту» (Даль Владимир. Цит. соч., Т. 3, С.20-21), его производные образуют длинный ряд: парни́к, испарение, парени́на «поле, оставленное под паром», парýн — «невыносимый зной». Парны́м называли молоко и мясо, свежесобранный мёд и крепкий квас. Лишь ударением отличались некогда родственные глаголы пари́ть «лететь, витать над землёй, словно пар» и пáрить «греть (о влажном солнцепёке), высиживать птенцов, вырастать (о грибах)».

Веру в нераздельность неба и земли сохранили русские поговорки и духовные стихи: «Не земля хлеб родит, а небо», «Земля — мать сырая! Всем, земля, ты нам отец и мать!». В Средние века Мать-сыра-земля выступала судьёй, наряду с христианским «Отцом небесным». Отсюда исходил обычай «исповеди земле», отразившийся в народной традиции, в устной и письменной словесности. В духовном стихе «Непрощаемый грех» звучали покаянные слова:

Уж как каялся молодец сырой земли
«Ты покай, покай, матушка сыра земля!
Есть на души три тяжки́ греха /…/.

Вероятно, ещё в эпоху предхристианства произошло соединение образов Мать-сырой-земли и Богородицы. Русам были чужды представления о «великом горе» и «страдании» земли. В непрерывном круге её бытия, словно в жизни матери-кормилицы, видели чередование весенне-летней радости и осенне-зимнего покоя. В народных преданиях говорилось о воскресающей на Радоницу «красной» земле, «земле-имениннице» и её безмятежном осеннем успении. В рождественских колядках до последних времён истово пели:

Радуйся, ой радуйся, земле!
Наш Бог народился!

Постепенно образ «радостной», всерождающей земли превратился в «скорбный». Средневековые тексты настаивали на страсти и плаче Земли, уподобляя её Богородице, страдающей в родах и оплакивающей распятого Христа. В.Н.Топоров, говоря о «народном богословии» и высокой поэзии в почитании Земли (Топоров В.Н. Цит. соч., С.273), справедливо утверждал: «главное наследие языческого культа Земли состояло в такой сублимации и одухотворении этого образа, которое обеспечило дальнейшее соотнесение Матери-Земли с Богоматерью через общие для них переживания — великой радости материнства и великого горя, страданий, утраты» (Там же. С. 272).

2018 г.

Глава из книги «Древнерусское предхристианство», вышедшей в издательстве «Алетейа», СПб.