Князь Д. Е. Мышецкий – придворный, дипломат, воевода

Арсений Богатырев

Порой история незаслуженно возносит на вершину славы ничтожеств, а иногда также незаслуженно подвергает забвению достойных. Среди тех, кто незаслуженно был лишен народной памяти и заслуженного внимания наших современников – герой этого очерка, князь Даниил Ефимович Мышецкий.

Среди деяний князя были военная и дипломатическая служба на благо России, но главное его дело - героическая полуторалетняя оборона замка в Вильне (1660-1661) от превосходящих польско-литовских сил. Оборона закончилась падением Вильны и смертью князя, что означало крушение попыток России закрепиться в Литве в XVII веке.

До Революции 1917 года биографию князя изучали в церковно-приходских и начальных школах Вильны, представляя как образец патриотизма русского человека. Затем череда смут, войн и различных политических режимов почти вытерла Даниила Ефимовича Мышецкого из истории, и сегодня широким слоям любителей отечественной истории имя Мышецкого ничего не говорит. Данный небольшой очерк преследует цель попытаться представить общую картину жизни и деятельности русского дипломата и воеводы Даниила Ефимовича Мышецкого.

Начнем с истории фамилии нашего героя. Князья Мышецкие, подобно многим другим знатным русским родам, выводятся от Рюрика. Согласно летописного свидетельства, корни рода восходят к князю Юрий Михайловичу Тарусcкому (ок. 1225 - ок. 1265), сыну знаменитого князя Михаила Всеволодовича Черниговского (1179-1246), мученически погибшего в Золотой Орде.

Юрий Тарусский, будучи потомком Рюрика в 13-м колене, стал около 1246 года основателем удельного княжества с центром в городе Таруса. Его четвертый сын – Иван, получил в наследство маленькую волость Мышаху (Мышегу). Один из потомков Ивана, князь Андрей (в крещении Федор), потомок Рюрика в 16-м колене, около 1409 года со своей волостью вошел в состав Великого Московского Княжества. Именно он стал основателем рода Мышецких, по имени своей волости (вотчины).

Герб князей Мышецких

Потомки Андрея-Федора в XV-XVI веках служили Великим Князьям Москвы. Род Мышецких во второй половине XVI века значительно расширился, разросся, и разделился на 5 ветвей. Старший представитель 2-й ветви рода – Федор Федорович Мышецкий (умер после 1615 года) владел поместьями под Новгородом и Ивангородом. Этот князь имел многочисленное потомство, из которого наиболее отличился 3-й сын - Ефим Федорович (умер около 1655 года), потомок Рюрика в 22-м колене, отец героя нашего очерка, весьма незаурядная личность.

Во времена Русской Смуты Ефим Федорович служил в различных полках и при различных воеводах, включая знаменитого Михаила Скопина-Шуйского, много сражался на русском Севере, с сентября 1611 по май 1612 года возглавлял героическую оборону от шведов знаменитой крепости Орешек на Неве. Захваченный в плен при падении крепости (к тому времени из 1300 человек гарнизона в живых осталось около 100 человек), воевода позже бежал из плена и вернулся в Москву. После этого Ефим Мышецкий еще много лет служил как полевой и городской воевода новому царю Михаилу Федоровичу (1613-1645) в разных городах и битвах, жил в Москве в заслуженном почете.

В 1641 году отцу нашего героя была доверена важная миссия – он был послан в Грузию, к царю Кахетии и Картли Теймуразу I, который ранее “целовал крест” на верность русскому царю Михаилу Федоровичу. В то время Московское Царство вело довольно активную политику в Закавказье. Грузинские цари, в свою очередь, пытались найти в России силу для противостояния турецким и персидским вторжениям – а ими Грузия была совершенно разорена.

В задачи Ефима Федоровича входило досконально разузнать обстановку в Грузии. Князь передал Теймуразу большой груз из соболей и 20 тысяч ефимков, отклонил просьбы грузинского царя о прямой русской военной помощи, но обещал помощь мастеровыми и иконописцами. Его поездка в Грузию еще будет затронута в нашем рассказе в связи с судьбой его сына.

Жену Ефима Федоровича звали Мария. С ней князь Ефим “прижил” трех сыновей. Старшим из них являлся главный герой нашего очерка – Даниил (Данило) Ефимович Мышецкий, появившийся на свет в 1608 году в Москве.

Повзрослев, как и положено знатным молодым людям Московского Царства, Даниил поступил на “государеву службу”. Ее дата известна точно – 24 декабря 1633 года, когда он был пожалован в “стряпчие”, с пометкой, что “наперед того ни в каком чину не был”, т.е. ранее не служил вообще. Стряпчий – придворный чиновник, следящий за царским платьем, а также находящийся для особых поручений в различные части царского двора. Последующие 7 лет Даниил провел в звании стряпчего, исправляя разного рода поручения при дворе. В 1641 году ему был присвоен следующий по старшинству придворный чин “стольник”.

В это же время из Москвы в Грузию тронулось посольство под руководством его отца – Ефима Федоровича Мышецкого. Об этом посольстве уже упоминалось выше. Вскоре Даниил был послан вслед за посольством, с задачей догнать кортеж своего отца и вручить ему “особую царскую грамоту” с дополнительными инструкциями, а также самому присоединится к посольству. 30 июня 1641 года Даниил нагнал посольство уже в Нижнем Новгороде.

Спустившись по Волге до Астрахани, русские дипломаты затем морем добрались до Терского городка – крайней южной точки русских владений на Каспии, где перезимовали. От тяжелой зимы в посольстве умерло несколько человек. От Терского городка весной 1642 года далее двинулись сушей вдоль моря. Путь был непростым, пролегая через дикие малонаселенные места Дагестана. Отношения с местными племенами были сложными, а южные районы Дагестана были в зоне влияния Персии.

Обширная персидская держава с шахами из династии Сефевидов во главе, делилась на ряд полу-автономных провинций-ханств, русское посольство ехало через территорию Шемаханского (Шемахинского) ханство. В конце мая 1642 года посольство достигло северного района ханства - Кайтагского уцмийства (современная территория Кайтагского района Дагестана). Правивший здесь уцмий Рустамхан теоретически был союзником России, но это “союзничество” никаких гарантий не давало. Переговоры о дозволении русским пройти через земли уцмия, Ефим Федорович поручил вести Даниилу, который успешно завершил их 4 июня 1642 года. После этого русское посольство без особых происшествий, но с различными остановками, проследовало через города Дербент и Шемаха (уже непосредственно персидские владения) в центральные районы Грузии.

В Тифлис русские прибыли в конце августа 1642 года. Во время дипломатической миссии на Кавказе Даниил показал себя с самой лучшей стороны, став ближайшим помощником своего отца, и часто замещая его в разных делах. Так, 15 сентября 1642 года именно ему Ефим Федорович доверил замещать себя на торжественном молебне в Тбилиси, в присутствии царя Теймураза I, пока сам Ефим Федорович “недужил” (т.е. болел).

В начале 1643 года русские засобирались домой. На обратном пути произошла длительная задержка на границах Шемаханского ханства. Вновь пришлось вести переговоры о проходе (февраль 1643 года) через земли ханства. Эти переговоры снова вел Даниил Мышецкий. К счастью, ему и во второй раз удалось договориться о том, чтобы русских послов не тронули и отпустили с миром. Из Дербента русские морем проследовали в Астрахань, куда прибыли в конце апреля 1643 года.

Рынды Московского Царства XVII века

Карьерный рост Мышецкого начался после 13 июля 1645 года, когда умер царь Михаил Федорович Романов, и на престол вступил его сын Алексей Михайлович (правил в 1645-1676 годах). Вскоре Мышецкий стал выступать как “рында”. Рынды представляли собой личную парадную охрану московских царей, исполняли функции государевых оруженосцев, были почетным караулом на дипломатических мероприятиях, и на особо торжественных мероприятиях. Это не была постоянная должность, рындам не платили за службу. Однако пребывать хоть раз в рындах было невероятно почетно. Рынды одевались в дорогие белые одежды - шубы из горностая, сапоги из дорогого сафьяна, песцовые шапки.

В марте 1646 года Даниил Мышецкий в составе очередного русского посольства был направлен в Литву (входившую тогда в Речь Посполитую), откуда возвратился осенью того же года.

После (ноябрь 1646 года) Мышецкий снова неоднократно выступает как “рында в белом платье”. В среде рынд Даниилу доверяли очень почетное и ответственное место “ухабничьего”. Ухабничий должен был занимать место в задней части (на запятках) царской кареты (возка), будучи самым ближним охранником к царю во время его выездов из дворца.

16 января 1648 года состоялась свадьба царя Алексея Михайловича и Марии Ильиничны Милославской (1624-1669). Даниил Мышецкий вместе с младшим братом Борисом исполняли как рынды несколько почетных должностей на этом торжестве – “были при фонарях” (освещали путь царю и гостям в темное время суток), были при торжественном приеме иностранных послов по такому случаю, были при самом празднестве (на пиру).

В дальнейшем (1648-1650) Мышецкий постоянно присутствует на разных приемах и придворных мероприятиях при дворе, неоднократно упоминаясь как рында. 6 февраля 1649 года Даниил Мышецкий по челобитной его отца был пожалован (“поверстан”) от царя поместным окладом (постоянным жалованьем от царя) - “шестьсот четьи, денег шестьдесят рублей”.

В целом, в 1640-е Мышецкий вел жизнь довольно типичного знатного придворного. Он даже принимал участие в местнических спорах. Местничество было широко распространено в России XVII века и представляло собой споры дворян о том, чей род старше и заслуженнее, и кто кому должен подчиняться в разных должностях, и кто может занимать ту или иную должность, а кто недостоин. Сам Даниил Мышецкий вместе со своим младшим братом Борисом в 1646, 1647 и 1649 годах последовательно принимали участие в местнических тяжбах с князьями Телепневым, Пушкиным, и Плещеевым, выиграв первые два дела, и проиграв последнее.

В 1652 году царь направляет Мышецкого в Персию с новым поручением. С осени 1651 года Персия находилась в состоянии необъявленной войны с Россией. Причинами конфликта были постройки русских крепостей на реках Сунжа и Терек, а также дипломатическая активность русских в Грузии и набеги казаков на персидские владения. Мышецкий должен был подготовить почву для улаживания конфликта, пока не прибудет “Великое Посольство” князя Ивана Ивановича Лобанова-Ростовского (умер в 1664 году), что и было им проделано. Посольство Лобанова-Ростовского завершило конфликт между Персией и Россией в 1654 году к удовлетворению обеих сторон.

Тем временем на западных пределах России вспыхнула новая война – на сей раз с Речью Посполитой. Россия приняла решение удовлетворить просьбу гетмана украинских казаков Богдана Хмельницкого о присоединении Гетманщины к России. Одновременно царь Алексей Михайлович строил смелые планы по возвращению Смоленска, а также присоединению территорий современных Белоруссии и Литвы, входивших тогда в состав Речи Посполитой.

В 1654 году русская армия вступила на территорию Литвы и взяла осадой Смоленск. В следующем году наступление на запад было продолжено. Почти вся территория современной Белоруссии была занята русскими войсками. 31 июля 1655 года русские даже взяли Вильно – столицу Литвы, второй по значимости город Речи Посполитой. К концу 1655 года русские вышли к Бресту и Люблину.

В том же 1655 году Швеция, давний недруг Речи Посполитой, напала на нее с севера, и быстро оккупировала большую часть этнических польских территорий, а также ряд городов на территории современных Латвии и Литвы. Все это не могло вызвать тревоги у русского царя, который опасался, что шведский король сядет на трон Польши, и России придется сражаться против польско-шведского союза. Царь Алексей Михайлович решил начать превентивную войну со Швецией. Зимой 1655-56 годов в Москве начали подготовку к войне со шведами, одновременно русские начали переговоры с поляками, которые завершились Виленским перемирием 24 октября 1656 года.

В начале 1656 года Мышецкий получил от царя важное поручение – его направили полномочным послом в Бранденбург и в Данию для обеспечения дипломатической почвы войны России со Швецией, по пути князь должен был также провести переговоры с герцогом Курляндии (современная западная Латвия).

Прибыв в марте 1656 года в Митаву, столицу автономного Курляндского герцогства (бывшего в номинальной зависимости от Речи Посполитой), Мышецкий очень удачно провел переговоры с герцогом Якобом Кеттлером (правил в 1642-1682 годах). Влиятельный и очень богатый герцог пообещал соблюдать благожелательный нейтралитет в будущем столкновении русских со шведами.

Из Митавы Мышецкий направился в Бранденбург. Здесь задача была сложнее - бранденбургский курфюрст Фридрих-Вильгельм I (правил в 1640-1688) выступал на стороне Швеции в войне с Речью Посполитой. Однако Мышецкому в апреле 1656 года удалось уговорить курфюрста не вступать в прямое столкновение с Россией, а также направить своего посла в Москву для торговых и политических переговоров.

Затем Мышецкий проследовал в Копенгаген. Уже в конце мая 1656 года Даниил Ефимович ведет переговоры с датским королем Фредериком III (правил в 1648-1670 годах), склоняя его присоединится к войне против шведской короны. Дания имела в лице Швеции постоянного врага и конкурента на Балтийском море и в Германии. Датский король пообещал вскоре вступить в войну, и не заключать никакого сепаратного мира со Швецией. Интересный момент – с собой Мышецкий привез личную грамоту от царя Алексея Михайловича к датскому королю, которая впервые в истории русской дипломатии была официально лично подписана царем.

В июле 1656 года война России со Швецией началась. Мышецкий в это же время морем прибыл обратно в Курляндию, откуда проследовал под осаждаемый русской армией Коккенгаузен в Ливонии. Вместе с Даниилом Ефимовичем ехал датский посол Даниил Касс. Сообщив царю о результатах переговоров в Дании и Бранденбурге, и представив ему датского посла, Мышецкий 7 августа получил распоряжение возвращаться обратно в Копенгаген и всячески защищать там русские интересы.

Вплоть до конца 1657 года Мышецкий пробыл полномочным русским послом в Копенгагене, пытаясь ускорить вступление Дании в войну. Однако Дания лишь летом 1657 года открыла боевые действия против шведов, которые, однако, уже в начале 1658 года были окончены после блестящей зимней операции шведских войск – те по льду перешли датские проливы (Бельты) и оказались у стен Копенгагена. В это же самое время Россия, после проведенных с переменным успехом кампаний 1656 и 1657 годов, начала переговоры со Швецией, завершив, в общем-то, эту ненужную и ей самой войну.

Вернувшись в начале 1658 года в Россию, Мышецкий получил от царя чин “стольника” и жил в Москве. В начале 1659 года ему с братьями Борисом и Яковом царь передал бывшую вотину (владение) их отца и матери в Воцкой пятине Новгорода.

После своей дипломатической и придворной деятельности в 1641-57 годах, Мышецкий мог рассматриваться как удачливый и богатый дворянин, дипломат и помещик. На “государевой службе” он находился к 1659 году уже более 25 лет. Однако главное деяние его жизни еще ждало князя впереди…

В мае 1659 года Даниил Ефимович Мышецкий получает новое назначение от царя – быть городовым воеводой города Вильно (Вильна). Это был очень важный, трудный и ответственный пост, причем трудностей он сулил много больше, чем почета и выгод.

Вильна

Как уже говорилось выше, Вильно был взят русской армией летом 1655 года. Сейчас Вильно носит имя Вильнюс, и является столицей Литвы. Основание города принято относить к 1323 году, когда великий литовский князь Гедимин впервые обозначил его как свою новую столицу. К 1655 году город был центром литовской части двуединой монархии Речь Посполитая.

Вильно в середине XVII века насчитывал около 30 тыс. жителей, что было очень внушительной цифрой для Восточной Европы (для сравнения, во всей Европе в то время было всего несколько городов с населением более 100 тыс. человек). Однако численность горожан уменьшилась вследствие русского наступления 1655 года, когда по польским сообщениям, город подвергся разгрому, также горожан подкосили эпидемии чумы в 1657-59 годах - по некоторым сообщениями, умерло или бежало до половины жителей города. В итоге, численность населения Вильны к 1660 году была много меньше 30 тысяч человек.

Город тогда, как и сейчас, располагался на месте впадения речки Вильны (Вилейки) в Вилию (Нярис). Исторический центр города располагался на южном берегу Вилии. На северном берегу в то время построек было не очень много. В целом город представлял собой весьма неправильной формы полукруг, опиравшийся основой на реку Вилию и к 1655 году условно состоял из 4 частей.

Первой были небольшие посады на северном берегу Вилии.

Вторая часть Вильны представляла собой исторический центр города, на месте слияния рек Вилии и Вилейки. Она состояла из Нижнего и Верхнего Замков – комплекса укреплений и дворцов, бывших в XIV-XVI веках резиденциями Великих Князей Литвы.

Верхний Замок располагался на высоком и очень крутом холме, стоявшим прямо у места впадения Вилейки в Вильну (на западном берегу Вилейки). Этот холм (т.н. “Замковая гора”) господствовал над всем городом. Ныне от Верхнего Замка осталась только одна башня, которую принято называть Башней Гедимина. Нижний Замок представлял собой обширный и сложный комплекс укреплений и дворцов, постоянно усложнявшийся и перестраивавшийся в XIV-XVII веках разными князьями, и в целом к 1569 году (моменту образования Речи Посполитой), он уже не использовался как укрепление.

В противовес этому, Верхний Замок (он же Верхний Город, он же Виленский Замок) всегда рассматривался именно как укрепление. К 1655 году замок представлял собой овал стен с 4 башнями разного размера (из них 2 – четырехярусные, а 2 - двухярусные), выходившими на реку и Нижний Замок, а также со стоявшим во дворе большим бастионом-дворцом в 5 этажей и с обширными подвалами. Все укрепления Верхнего Замка были каменными (стены) и кирпичными (башни). В XVII веке Замок использовался уже больше как склад, цейхауз, и даже как тюрьма, хотя укрепления поддерживались в довольно хорошем состоянии.

Наиболее богатые дворы, церкви и костелы, цеховые здания, образовывали третью часть Вильны. Эта часть примерно равномерным полукругом обнимала исторический центр города, и была обнесена старой крепостной стеной конца XV века, однако состояние укреплений к 1655 году было неудовлетворительным.

Четвертую и последнюю часть Вильно образовывали сильно разросшиеся за пределами старой крепостной стены посады города, которые неровной полосой обхватывали еще большим радиусом остальной город, и к 1655 году вовсе не имели укреплений.

Прибыв в Вильно, Мышецкий попытался подготовить Вильно к возможному нападению войск Речи Посполитой – об этом свидетельствуют его отписки царю. Особенно строго Мышецкий преследовал проявления “измены”, расправляясь с изменниками царской присяге. С жителями Вильны заигрывать он не то не умел, не то не хотел. Ресурсы князя, и без того довольно таки ограниченные, часто тратились не на само Вильно, а на снабжение других воевод, ведущих боевые действия в Литве - Ивана Андреевича Хованского (ум. 1682) и Юрия Алексеевича Долгорукова (1602-1682)..

Обстановка в Литве была непростой, и в Москве ее явно представляли себе не слишком хорошо. После победоносной кампании 1655 года русских войск в Литве на самом деле было не так уж и много. Немногочисленные русские гарнизоны были разбросаны по нескольким крупным городам – Ковно, Гродно, Вильно, Полоцке. В мелких городах и крепостях западной части Литвы русских войск не было, или они чисто символический характер.

Формально помогать русским в Литве должна была местная шляхта, однако на практике шляхта западных областей Великого Княжества Литовского не имела никаких культурных, религиозных и языковых связей с русскими, никаких особенных причин держаться стороны московского царя у шляхты Литвы на самом деле не было. Как только успехи русских войск ушли в прошлое, шляхта стала проявлять все большее своеволие.

Осенью 1658 года поляки возобновили боевые действия против русской армии. Армия Великого Польного Гетмана Литвы Винсента Корвина Гонсевского (1620-1662) и другое войско короны, под главенством Великого Гетмана Литвы Павла Яна Сапеги (1609-1665), двинулись на Вильно. Однако под селом Верки, что возле города (ныне в черте Вильнюса) армия Гонсевского была наголову разбита войском воеводы Юрия Долгорукого, а сам Гонсевский попал в плен. Сапега, который одновременно попытался ворваться в Вильно с другой стороны, был остановлен силами гарнизона, а когда узнал о поражении Гонсевского, поспешно отступил.

Кампания 1658 года ясно показала, что Вильно вовсе не является безопасным тылом. Русским войскам достаточно было проиграть всего одно-два сражения, и их позиции в Великом Княжестве Литовском рухнули бы в одночасье.

Осознавая все это, Мышецкий с тревогой писал царю, что местная шляхта с каждым месяцем становится все ненадежнее. Предыдущий воевода – Михаил Шаховский, по неизвестной причине увез с собой все бумаги и записи своей канцелярии, что сильно затруднило дела новой администрации, особенно в плане долговых и оброчных обязательств местного населения – неясно было, кто кому и сколько должен, и сколько повинностей уже принес. В письмах Мышецкого то и дело встречается фраза, что “шляхта в хлебных запасах отказала”. Князь доносил царю, что шляхта открыто заявляет, что не хочет далее платить обременительные подати и нести повинности, так как при прежней королевской власти такого якобы не было. Жесткая позиция Мышецкого в отношении любых “шатаний” местного населения, особенно проявления "измен", популярности русской администрации также нисколько не прибавляла. Нападение поляков в таких условиях было почти неизбежным.

Численность городского гарнизона Вильны весной 1660 года составляла по разным оценкам от 700 до 1300 солдат, что для обороны такого большого города, как Вильно, было, очевидно, очень мало.

Первый “тревожный звонок” прозвенел 29 апреля 1660 года (по старому стилю), когда проникший на занятую русскими территорию польский отряд численностью около 1 тысячи человек ночью попытался ворваться в Вильну. Русский гарнизон отбил нападение врагов, и поляки быстро отошли от Вильны. Этот опасный инцидент, однако, показал, что ситуация в Литве стала совсем тревожной.

3 мая 1660 года шведы заключили с поляками Оливский мир, завершивший польско-шведскую войну (“Потоп”). Теперь Речь Посполитая могла высвободить все свои войска против русских. Результаты этого не замедлили сказаться очень скоро. 28 июня 1660 года русское войско князя Хованского под Полонкой потерпело тяжелое поражение от войск известного польского военачальника Стефана Чарнецкого (1599-1665). Это резко изменило обстановку в Литве – теперь инициатива принадлежала войскам короны, которые немедленно перешли в наступление. Уже 13 июля 1660 года к Вильне подошло войско литовского магната Михаила Казимира Паца (1624-1682), численностью около 4000 человек.

Польский панцирный гусар XVII века

Правда, легкого захвата города у литвинов не вышло. Мышецкий, который был начеку, при приближении войск Паца велел запалить посады города, чтобы они не достались врагу, а сам с гарнизоном заперся в Верхнем (Виленском) Замке.

Расчет князя, очевидно, строился на том, что оборонять малочисленным гарнизоном большой город, с откровенно враждебной к нему большей частью населения, и с большими прорехами в системе обороны, практически невозможно. Оборонять же небольшой Виленский Замок было в этом смысле гораздо проще. В Замке князем были заблаговременно сосредоточены все военные и продовольственные припасы.

Кроме того, удерживая Виленский Замок, князь, благодаря высоте Замковой горы, по-прежнему господствовал и над городом, и над рекой Вилией. Для литвинов говорить о контроле над Вильной без взятия Замка было решительно невозможно – стены Замка смотрели с высоты Замковой Горы вниз прямо на дворец Великих Князей Литвы.

Дальнейшие события показали, что расчет Мышецкого, в общем-то, был верен. Войско Паца неосмотрительно пришло под Вильно налегке, без надлежащего количества артиллерии, особенно осадной. Протоптавшись в городе около двух недель и убедившись, что Мышецкий крепко заперся в Замке, 31 июля Пац организовал штурм Виленского Замка. Штурм, как и следовало ожидать, из-за отсутствия артиллерии окончился страшным провалом, и стоил литвинам более 700 человек убитыми и ранеными, что для небольшого войска Паца было огромными потерями.

После этой неудачи, сравнимой с тяжелым поражением, Пац оставил под Виленским Замком большую часть своих людей, доверив их полковнику Казимиру Жеромскому (ум. 1662), а сам с небольшим отрядом отправился на соединение с основными силами армии короны.

Жеромский под Вильной бездействовал, ограничиваясь вялой осадой, ибо литвины по-прежнему не имели осадной артиллерии. Воспользовавшись этим, 17 августа Мышецкий провел масштабную вылазку, которая была отбита литвинами с большим трудом (русские даже смогли ворваться в укрепленный лагерь неприятеля). Кроме этого, Мышецкий под прикрытием вылазки послал группу ратников в Полоцк, просить помощи (“вспоможения”). Однако ратники были перехвачены по пути неприятелем, и весть о начавшейся осаде Вильны дошла до русских воевод лишь в сентябре месяце. Мышецкий не знал, что осенью 1660 года почти все русские гарнизоны в Литве уже были осаждены или перебиты, а шляхта повсеместно снова переходит на сторону Речи Посполитой, помощи ему оказать никто не мог.

В конце августа под Вильну к Жеромскому прибывают подкрепления – один из влиятельнейших магнатов Литвы Богуслав Радзивилл (1620-1669) прислал осадную артиллерию и значительное количество личных (“приватных”) войск. Все это осложнило положение гарнизона Вильны.

Сентябрь и октябрь 1660 года прошли в осаде. 8 ноября Жеромский предпринимает новый штурм, который также оканчивается неудачей. 27 ноября следует третий штурм с попыткой поджечь Виленский Замок – снова неудача. Наступила зима. В декабре литвины пытались провести под стены замка подкоп и заложить там мину, но русский гарнизон узнал об этом замысле от перебежчика, и, проведя контр-подкоп, обрушил своды минной галереи.

Осада Виленского Замка явно сильно затягивалась. В декабре 1660 года под Вильно прибыл уже Великий Гетман Павел Ян Сапега, чтобы лично руководить осадой. Силы осаждавших насчитывали к тому моменту уже около 7000 человек, а численность русского гарнизона неуклонно падала. Однако русские не сдавались.

Под Новый Год Сапега, который, по словам русских донесений, “людей много истратил [на приступах Замка]”, и который видел стойкость русского гарнизона, предложил Мышецкому начать переговоры о сдаче на почетных условиях. Однако князь Мышецкий отверг все предложения неприятеля: “…к стольнику князь Данилу Мышецкому о сдаче города [Сапега] говорить посылал многижды после приступов, и князь Данила Мышецкий отказал, чтоб он о сдаче города впредь к ним говорить не присылал…и сдачи у них… не будет, [русские солдаты] рады умереть за великого государя…”.

Настал новый 1661 год. Осада Виленского Замка продолжалась. В марте Сапега, который разуверился в скором успехе дела, уехал из-под Вильно, оставив руководить осадой Жеромского. Из-за того, что для летней кампании 1661 года Сапега увел с собой часть войск и артиллерии, с Жеромским осталось только около 4000 человек. Осада вновь приняла вялотекущий характер – теперь литвины делали ставку на то, что голод, болезни, усталость и нехватка боеприпасов все же заставят русский гарнизон сложить оружие. Для этого они усилили блокаду. Для ведения осадных работ поляками в Вильну прибыли наемные французские военные инженеры - генерал-майор Контьерр и офицер де Сен-Жан.

Однако русский гарнизон продолжал успешно выполнять свою задачу – пока он удерживал Виленский Замок, Речь Посполитая не могла говорить о контроле над Вильно, а, значит и вообще над Литвой. Контроль над столицей Великого Княжества Литовского превращался в крупный политический вопрос, элемент престижа короны. Оставшиеся 4000 человек Жеромского оказывались исключенными из польского наступления 1661 года, и намертво привязанными к небольшому Виленскому Замку, где с тающим на глазах гарнизоном сидел упрямый князь Даниил Мышецкий.

В апреле 1661 года по личному указанию царя Алексея Михайловича, который был в беспокойстве за судьбу виленского гарнизона (тот уже несколько месяцев находится в блокаде, и от него не было надежных вестей), воевода Полоцка Степан Михайлович Вельяминов попытался выяснить ситуацию в Замке. Его человек Степан Гурьев проник в посады Вильно, и под видом “мастерового человека” из Минска, ищущего себе работу, разузнал, что к этому времени русский гарнизон в Виленском Замке был совершенно глухо блокирован (“облегши накрепко”) со всех сторон. Река Вилея (Вилия), протекающая через город, была также перегорожена – “струги песком и каменьем насыпаны, и на тех стругах сидят караульные литовские люди”. В центр города Гурьев и вовсе не смог попасть – всюду стояли посты неприятеля. Впрочем, настроение осаждающих Замок литвинов было далеко не блестящим, ходить далее на приступы солдаты короны не хотели – “к Вильне… приступать не хотят, для того, что хлебом скудно, а от короля зарплаты им нет”.

Реконструкция Виленского Замка

Увы, но помочь осажденным в Вильне товарищам русские войска так и не смогли – в 1661 году они сами отступали по всей Литве. После ожесточенных боев и поражения в октябре 1661 года на Кулишковых горах, русская армия князя Хованского очистила все территории Великого Княжества Литовского вплоть до Полоцка и Великих Лук. Теперь судьба русского гарнизона в Вильне была практически предрешена.

В ноябре 1661 года под город прибыл уже лично король Речи Посполитой Ян II Казимир (правил в 1648-1668), который явно испытывал крайнее неудовольствие, что в его второй столице все еще сидят эти упрямые русские, и целая армия уже более года не может выкурить их оттуда.

К этому времени Виленский Замок был уже сильно разрушен штурмами и вражескими обстрелами, а в русском гарнизоне оставалось всего только 78 человек, плюс сам Мышецкий. Дальнейшие события описал сам князь Мышецкий в особой грамоте.

Моральное состояние солдат русского гарнизона от голода, холода, болезней и обстрелов к этому моменту упало до предела, хотя сам князь продолжал держаться твердо, а за время осады он даже казнил нескольких людей, которые поднимали вопрос о капитуляции. Но теперь ситуация изменилась. Среди оставшихся в живых членов гарнизона образовалась группа из 7 человек (“изменили семь человек..”), которые перешли на сторону врага, и покинули Замок. Таким образом, в лагере поляков узнали о критическом состоянии осажденных: “и [заговорщики] польским людям обо всем дали знать”.

После ухода группы изменников среди остальных солдат и офицеров гарнизона Мышецкого начался уже почти открытый бунт: “стала в замке между полковниками и солдатами шаткость большая, стали мне говорить шумом, чтоб город сдать”. Одновременно, поляки, узнав от заговорщиков о том, что Замок почти обезлюдел, принялись готовится к решающему штурму.

Мышецкий, видя эти приготовления к атаке, и зная настроения в гарнизоне, попытался пойти на хитрость и потянуть время. Сделав вид, что он согласился с требованиями мятежников (“я склонился на это их прошенье”), Мышецкий выпросил себе у подчиненных отсрочки еще на два дня, а сам 2 декабря 1661 года вступил было в переговоры с поляками - “выходил к польским людям на переговоры”. Князь попытался в разговорах с осаждающим неприятелем выторговать себе время якобы на раздумья (“просил срока на один день”), надеясь в этот срок привести укрепления в некоторый порядок (“чтоб в то время, где из пушек разбито, позаделать”), и, очевидно, думая как-то пресечь заговор в гарнизоне. Кроме того, по одной из версий, воевода также готовил “финальный” свой план обороны – собрав в подвале Замка оставшиеся 10 бочек с порохом, Мышецкий на крайний случай собирался впустить в Замок побольше поляков, и взорвать себя вместе с укреплением и с неприятелем, но не сдаться.

Однако все хитрости князя не удались, и тому причиной стали его же собственные люди, которые, устав ждать, 3 декабря 1661 года явились к Мышецкому и арестовали его – “пришли ко мне начальные люди и солдаты все гилем, взяли меня, связали, заковали в железа”. После этого, разграбив все имущество воеводы (“...рухлядь мою пограбили всю без остатка”), солдаты и офицеры гарнизона без всяких условий сдали Виленский Замок польской армии – “впустили польских людей в замок”. Таким образом, измена в рядах русского гарнизона привела к тому, что оборона Виленского Замка, которая продолжалась почти полтора года, с 13 июля 1660 по 3 декабря 1661 года (по старому стилю), закончилась сдачей крепости. Сам Мышецкий описал это так: “сидел в замке от польских людей в осаде без пяти недель полтора года, принимал от неприятелей своих всякие утеснения и отстоялся от пяти приступов.”

Арестованный князь Даниил Мышецкий был выдан изменниками польскому королю – “меня выдали королю и просили казнить меня смертию”. При этом все члены гарнизона, кроме 5 человек, перешли на службу к Яну Казимиру – “приняли службу королевскую”.

По легенде, король Ян Казимир был впечатлен упорством князя в обороне и его верности своей присяге. Через канцлера Литвы Христофора Сигизмунда Паца (1621-1684), Мышецкому передали предложение короля – помилование в обмен на публичное прошение о подобной королевской милости. Однако это означало отказ от своей присяги. Мышецкий отказался, по легенде, ответив: “Никакого милосердия от короля не требую, а желаю смерти”. Тогда 8 декабря королевский суд приговорил князя Даниила Ефимовича Мышецкого к смертной казни через обезглавливание.

Для того времени это был исключительный случай – в практике европейских государств, а Речь Посполитая, без сомнения, мнила и декларировала себя такой, не было обычая казнить знатных военнопленных. Более того, попадавшие в плен полководцы противной стороны обычно могли рассчитывать на вполне достойное обхождение, а после окончания конфликта, или даже при заключении временного перемирия – на возвращение на родину. Именно так поступили, например, русские, когда к ним плен попал Великий Польный Гетман Литвы Гонсевский. После 4 лет русского плена во вполне сносных условиях Гонсевский был отпущен обратно.

Таким образом, ситуация с Мышецким выглядит почти прецедентом. При этом, формально, в вину князю вменяли вовсе не то, что он стойко удерживал Виленский Замок, а то что он, якобы, очень жестоко обращался с жителями города. Так и было написано в приговоре с “жаренными” подробностями – “предается смерти не за то, что он был добрый кавалер и служил своему государю верно, а за то, что он был большой тиран и много людей покарал, и, на части рассекши, из пушек ими стрелял, иных на кол сажал, беременных женщин на крюках за ребра вешал, и они, вися на крюках, рождали младенцев”...

Еще одним дополнительным обвинением князю была... жадность - якобы при имевших место осенью 1660 года переговоров Мышецкий выторговывал цену за сдачу полякам хлебных и соляных запасов Замка. Если такой прецедент и имел место, то воевода или тянул время, или просто отказывался сдать казенные запасы.

Вполне возможно, что реальной подоплекой всех обвинений была элементарная злость короля Речи Посполитой Яна Казимира на "какого-то там" русского воеводу, который своим упорством полтора года откладывал королевский триумф по поводу возвращения своей второй столицы. Вовсе не пытаясь идеализировать князя Мышецкого, сына очень жестокого XVII века, мы, тем не менее, отметим, что сам князь дал на это прямой намек в своей грамоте: “Король, мстя мне за побитие многих польских людей на приступах и за казнь изменников, велел казнить меня смертию...”.

По еще одной легенде, с 8 по 10 декабря, князя “обрабатывали” иезуиты, уговаривая перейти в католичество, что, мол, могло спасти не только душу князя, но и даже его жизнь. Конечно, князь Мышецкий снова отказался...

10 декабря на Ратушной площади Вильно состоялась казнь. Казнь была совершена Антоном Поваром – одним из изменников русского гарнизона. Князь Мышецкий взошел на эшафот, помолился на кресты церкви и поклонился на четыре стороны. Отдельно Мышецкий совершил три поклона в сторону королевского жилища. При этом кто-то заметил осужденному, что он напрасно кланяется, так как там уже нет короля. Мышецкий на это якобы ответил, что для заочного прощания достаточно поклониться и месту, где был король. После этого князь лег на плаху.

Король Ян Казимир спустя несколько дней особым универсалом высказал благодарность части изменившего гарнизона Виленского Замка, отметив, что они оказали “немалые услуги” королю тем, что помогли сдать укрепление. Отказавшиеся перейти на его сторону 5 человек русского гарнизона оставались еще около года в плену.

Князь Даниил Ефимович Мышецкий перед смертью успел составить “духовную” (завещательную) грамоту (о ней уже было помянуто выше), которая была позднее одним православным монахом доставлена в Москву. Грамоту вручили жене и сыну князя. В ней Мышецкий кратко описывал обстоятельства осады и сдачи Замка, прощался со своими родными.

Башня Гедимина в Вильнюсе

Тело Даниила Мышецкого, согласно его последней воле, похоронили в старинном православном Свято-Духовом монастыре в Вильне. Сама Вильна в конце XVIII века при разделах Речи Посполитой вошла в состав Российской Империи, теперь уже надолго, а с 1991 года под именем Вильнюс она является столицей независимой Литвы. Виленский Замок так сильно пострадал в описанную нами осаду, что с тех пор представлял собой развалины. В настоящее время ведутся работы по реконструкции Замка.

Жена казненного князя Мышецкого – Анна Кирилловна (урожденная Босых), и его единственный сын Иван Данилович Мышецкий, были за заслуги их мужа и отца - “за виленское осадное сидение”, пожалованы царем Алексеем Михайловичем несколькими деревнями, своеобразной “пенсией”. Последние упоминания о них приходятся на 1667 год. В 1680-е, после смерти Ивана Даниловича, род Даниила Мышецкого угас (хотя сам род Мышецких продолжился через его родственников). Сам царь Алексей Михайлович продолжал еще долго помнить о своем верном воеводе – в книге росписей доходов и расходов царской казны за 1669-70 годы, в графе расходов на поминовение по почившим, есть строка и “по князе Данииле Мышецком”...

Казненный князь Мышецкий превратился в одну из городских легенд Вильны. Легенда гласила, что по ночам возле Свято-Духова монастыря многие люди видели, как обезглавленный воевода расхаживает около своей могилы. Сама же могила Даниила Ефимовича Мышецкого со временем совершенно затерялась, так что уже в начале XX века историки и археологи не знали, где она...

В ноябре 1911 года в Вильно (тогда уже входившем в состав Российской Империи) в Виленском Русском Собрании состоялись мероприятия, посвященные 250-летней годовщине смерти князя. Сегодня, в преддверие 350-й годовщины смерти Мышецкого и падения Вильно, нам также уместно вспомнить о храбрых русских воинах XVII века вообще, и о Данииле Ефимовиче Мышецком.

Завершая рассказ об этом человеке, русском дипломате и воеводе, приведем еще один отрывок из его духовной грамоты, написанной в Вильне перед смертью. Приведенные слова, обращенные им к своим родным, как нельзя лучше характеризуют мотивы действий Даниила Ефимовича Мышецкого: “Принял здесь смерть, исполняя великому государю крестное целование и напамятуя вам, - не хотя вам и роду своему принести вечные укоризны, чтобы вы службу мою напамятовали и изменщиком меня не называли”…