Про этого тайного человека такая история: хочешь верь, хочешь нет, дело твое, а как я слышал от людей, так и рассказываю. А выдумывать мне не из-за чего: ведь полбутылки ты не купишь мне. Ну, и так тоже надо рассудить: раз люди говорят, так откуда же нибудь взялось же!
     А было дело в мировую войну. Как стали брать билетных (Низшие чины запаса армии), так и взяли у одной бабы мужа и погнали на германский фронт. Она и взялась тосковать по нем. День тоскует, два, три... Ну, может, месяц или больше. Одним словом, в прискорбии души находилась женщина. А баба молодая, в самом соку: тут ей только подай мужа, а его и нет. Ну, это одно, а потом думки ее одолели: «может, его давно убили?» И вот тоскует. Только через сколько-то месяцев в самую полночь приходит ейный муж.
— Я, говорит, в дезертирах состою, из своего полка убежал. Каждую ночь, говорит, буду приходить, а днем стану таиться, а то, говорит, под суд попаду и меня расстреляют.
     Ну, она рада: никому ни слова не сказывает, а он по ночам приходит. И все в нем как следует: и обличье, и карахтер. И все он по хозяйству знает, как что у них заведено, какой порядок. Вот она и не сомневается в нем.
     А тут через шесть месяцев получает письмо с германского фронта от мужа. И пишет он ей, что ходил в атаку, получил рану и лежит в госпитале, а как выздоровеет, придет в отпуск домой. Тут у бабы ум раскололся: не знает, как и что ей делать. И выходит, будто два настоящих мужа у нее: один в дезертирах, а другой — на фронте. И понять она не может этого дела. Вот показывает письмо этому самому полуночнику. Он прочитал и смеется:
—  Это, говорит, товарищи мои подшутили. Я, говорит, рассказал им про свою жизнь, вот они шутки ради и написали это письмо. Ты, говорит, из ума выбрось это глупое дело, потому что я есть самый настоящий муж твой.
     Ну, она тоже баба не дура, думает: «Тут что-то не так». Только молчит, никому ни слова о таком происшествии. А сама извелась: ведь он одной ночи не пропустит, все до ее лезет. По-настоящему бабе это на пользу должно идти, а тут она сохнет.
     И в скорости сам благоверный домой заявляется. Ну, словом, настоящий муж: и ни от кого не хоронится, и днем показывается, и обедает, а тот никогда ничего не ел. А ей, бабе, и невдомек было, что же это, мол, он никогда и ужинать не попросит. Ну, да ведь с ихнего брата и спросить нельзя: этой тонкости ума нет у них, догадки этой. А как пришел настоящий — первым делом на жратву его погнало. И показывает от свой отпуск, этот билет самый. А тот тоже по ночам приходит, только стал невидимкой. Как лягут они спать, он с боку и привалится, и как привалится, давай ее щипать. Ну, баба станет ворочаться, а муж ругается:
— Чего, говорит, тебя разнимает, смирно не лежишь?
     Она заплакала и открылась ему, во всем призналась. Он не верит:
— Врешь, говорит, сука! Должно, без меня дружка приспособила себе.
     Ну, побил ее. Одначе, как поразузнал промежду людей, так никто худого слова не сказал про его бабу, а все одобрили: «примерного, говорят, поведения». Вот он и говорит ей:
— Ты, говорит, толкни меня, как он привалится.
     А сам положил около себя спички. Вот в полночь тот и стал ее щипать, она и толкни мужа. Муж сию секунд зажег спичку. Смотрит — нет никого, а только баба держит того за руку. Тут и муж совсем оробел.
— Мне, говорит, в пору на фронт утекать, пусть, говорит, меня германская пуля уложит во сырую землю, а не то, чтобы, говорит, тут тайные дела переносить и душой мучаться.
     А баба плачет:
— Я, говорит, в этих делах не при чем, мне, говорит, самое страдание иссушило. Да тут одна старуха нашлась, знающая.
— Э-э, говорит, да это потайной муж, а короче сказать — сама нечистая сила.
     А у этой старухи весь род такой, что по этой практике шел. Ну, вот насчет этих тайных делов. Испокон веков из рода в род передавалась эта самая наука. И вот эта старуха и извела этого потайного мужа, не стал он приходить к бабе. А как извела — не могу сказать. Может, какое тут снадобье, может, какие-нибудь тайные слова особенные. Нешто скажут знахарки про свою науку? Держат про себя крепко.
     И пошла баба на поправку, располнела вся, а то иссохла в спичку. А старуха говорит:
— Ты только затоскуй по-настоящему, тут и явится нечистый дух. Спасибо, я тут вовремя подоспела, а то бы довел он тебя до петли.
     Ну, вот тебе и вся история эта — как хочешь, так и понимай. Моего тут одного слова нет, а как слышал, так и рассказываю.

Записано в 1926 г. от Василия Яковлевича Васильева, крестьянина Смоленской губернии, торговца газетами, время от времени «зашибающего», полуграмотного, 55-ти лет.