Природа Японии глазами русских путешественников второй половины XIX века

Анастасия Петрова

Статья опубликована в сборнике: История и культура традиционной Японии № 5. / Мещеряков А. Н. (отв. ред.). СПб.: Гиперион, 2012. (Orientalia et Classica: Труды Института восточных культур и античности; вып. XLIX).

Автор: Петрова Анастасия Андреевна – кандидат исторических наук старший научный сотрудник Института востоковедения РАН

В ряду проблем истории русско-японских отношений XIX в. немаловажное место занимают вопросы, связанные с формированием образа Японии в России. Тема эта обширна и весьма многопланова, и в данной статье мне хотелось бы рассмотреть один ее сюжет: восприятие русскими путешественниками природы и ландшафтов Японии. Конечно, восприятие каждого человека индивидуально и имеет свои собственные неповторимые особенности. Однако существуют и общие черты, характерные для всех (вернее сказать, для большинства) представителей одной культуры – именно их мне и хотелось бы найти.

Ворота храма Мариаммы, Япония. Художник М. Норт, 1876 г.

Русские корабли начали посещать Японию с конца XVIII в., однако вплоть до середины XIX в. визиты эти были редки, а страна оставалась закрытой, поэтому возможности наблюдения Японии и ее ландшафтов были весьма ограничены. Лишь после экспедиции вице-адмирала Е. Ф. Путятина и подписания в 1855 г. первого русско-японского договора – Симодского трактата – русские путешественники смогли более свободно приезжать в Японию и путешествовать по ней. С этих пор количество русских, побывавших в Японии с различными целями (дипломаты, ученые, туристы), постоянно возрастало, в особенности с 70-х по 90-е гг. XIX в. Итогом многих путешествий стали дневники, очерки, путевые записки, научные труды, значительная часть которых была опубликована. Для работы над данной статьей были использованы главным образом источники XIX в. (с привлечением в некоторых случаях также книг начала XX в.), поскольку именно в них отразились первые, свежие впечатления русских от знакомства с прежде неведомой страной, на которые постепенно складывавшиеся стереотипы восприятия оказывали еще минимальное влияние. Статья не претендует на полноту охвата материала – скорее, это лишь предварительные результаты работы, которая еще будет продолжена; однако использованные источники представляются мне в достаточной степени репрезентативными и позволяют нарисовать общую картину русского восприятия природы, которая укрепляется и подтверждается с каждым новым найденным источником.

Иностранцы, которым довелось посетить в те времена далекую восточную страну, по-разному отзывались о японцах и японской культуре, но не было, кажется, никого, кто не оценил бы красоту японской природы – по этому вопросу действительно наблюдается редкое единодушие. «Всякий раз, когда я попадаю в Японию,– а теперь я в ней уже третий раз, – я отдыхаю и телом, и душою. Очаровательная природа, чудные формы гор и растений, прелестные воспитанные люди,– все здесь создает обстановку для отдохновения, для бесконечного ряда эстетических наслаждений» (Краснов А. Н. Из колыбели цивилизации. СПб., 1898. С. 442), – так писал ботаник и географ Андрей Краснов, побывавший в Японии с научной экспедицией в 90-х гг. XIX в. Не меньшее восхищение вызывала японская природа у других путешественников, которые не жалели слов, эпитетов и красок для описания ее красот. «Сказочные», «волшебные», «феерические» ландшафты Японии сравнивались с лучшими пейзажами Швейцарии и Италии, Крыма и Кавказа, маленькая, доселе малоизвестная страна достаточно быстро приобрела славу едва ли не самого прекрасного уголка земного шара.

Чем же так пленяла иностранных гостей природа Японии? Попробуем рассмотреть подробнее, какие пейзажи особенно нравятся путешественникам и какие их черты делают их столь привлекательными.

Япония. Художник Д. Д. Бурлюк, 1922 г.

Сразу же бросающаяся в глаза характерная особенность японских ландшафтов, которая приводила в восхищение иностранцев, – это разнообразие. Приведу в качестве примера великолепное художественное описание писателя Всеволода Крестовского: «И опять, что ни шаг, то новые дивные картины. Сейчас все было сжато дикими скалами; но сделали маленький поворот в сторону, и вдруг перед нашими взорами открывается широчайший простор с очаровательным видом на глубоко лежащую внизу долину, на город, изрезанный правильными рядами серых черепичных крыш, на блещущее под солнцем море и дальние голубые горы... Еще несколько шагов, и снова все сузилось, сжалось, и вашему глазу поневоле приходится опять переходить к уголкам и деталям; но зато какие это славные уголки, какие прелестные группы скал и диких мшистых камней, какие художественные детали в сочетании и тонах пробивающейся между ними и спутавшейся между собою разнообразной растительности!.. Все это прелесть как хорошо, и простор, и теснина, не знаешь даже, что лучше, чему отдать предпочтение» (Крестовский В. В. В дальних водах и странах. М., 1997. Здесь и далее цитаты приводятся по интернет-публикации: http://az.lib.ru/k/krestowskij_w_w/text_0130.shtml).

Это слова писателя. А вот отрывок из сочинения ученого: «...японский ландшафт обыкновенно отличается пестротою и разнообразием. Горы и холмы то одеты зеленью небольших рощ, садов и аллей, то, на покатостях, представляют желтеющие поля пшеницы и ячменя. В долинах господствует рис, хлопчатник, огородные овощи; но все это перемешано с зеленью деревьев, которые во множестве растут по межам, у дорог или возле жилищ. Я не умею ни с чем более сравнить общего вида южной Японии, как с ландшафтом некоторых частей средней и южной Италии» (ВенюковМ. И. Очерки Японии. СПб., 1869. С. 78-79).

Природа Японии воспринималась иностранцами как необычная, оригинальная и экзотичная, что позволяло некоторым говорить о «специально японском» пейзаже. Вот как объясняет особенности японской природы инженер Федор Кнорринг, посетивший Японию в качестве туриста: «Чем дальше углубляемся мы в архипелаг, чем ближе подходим к японским берегам, тем более пейзаж становится специально японским. И происходит это не столько от типа и характера жителей, построек и вообще культуры края, сколько от самой природы. Для глаза европейца, особенно после широкого размаха американской природы, есть что-то миниатюрное в природе Японии. Мне кажется, что природу Японии можно ясней всего представить себе, если решить в воображении следующую задачу. Возьмите знакомую вам местность со средней величины холмами и озерами и представьте себе, что, сохраняя все высоты земной поверхности и все глубины озер, вы сжали всю страну так, что все горизонтальные расстояния уменьшились раз в десять. Получатся очень крутые уклоны горок и холмов. Благодаря климату Японии, крутизна уклонов не мешает им быть обросшими сплошь чудной густой и очень темной растительностью. Сделайте тот же маленький опыт со Швейцарией и вы получите горную часть о. Ниппона» (Кнорринг Ф. И. Через Америку и Японию. СПб., 1904. С. 273-274).

В приведенных цитатах мы видим характеристику, которая необыкновенно часто встречается и в описаниях других русских путешественников – наличие большого количества растительности, часто награждаемой эпитетом «роскошная». Из многочисленных восторженных описаний хорошо видно, что именно богатство, разнообразие и качество японской флоры сообщают такую привлекательность пейзажам Японии. Все это чрезвычайно значимо для русских, которые нередко уделяют много внимания деталям, описывая конкретные деревья или их виды, различные оттенки зелени и т. п. Цветы и цветущие деревья, конечно же, тоже нравятся путешественникам, однако их описания встречаются значительно реже, нежели упоминания красивой зелени.

По мнению ученого Александра Воейкова, самой красивой местностью в Японии является северная часть залива Кагосима (в окрестностях Кадзики): «Формы гор и освещение нисколько не уступают неаполитанским, а растительность несравненно роскошнее» (Воейков А. И. Очерки из путешествия по Японии. СПб., 1878. С. 239). Между прочим, о красоте залива Кагосима писал также и Иван Крузенштерн, посетивший Японию еще до открытия страны и поэтому имевший возможность любоваться ее природными красотами исключительно с корабля. «Залив сей <…> писал Крузенштерн, – имеет прекраснейший вид. На северной стороне оного лежит в беспорядке множество великих камней, из коих два, имеющие вид свода, показались нам достойными особенного внимания. Весь залив, кроме северной его части, окружен высокими горами, покрытыми прекраснейшею зеленью. Пик Горнер, стоящий на самом краю и кажущийся выходящим из воды, придает много красоты сему заливу» (Крузенштерн И. Ф. Путешествие вокруг света... Л., 1950. С. 292 – 293).

Горная деревня. Япония. Л. Перри, 1901 г.

Александр Воейков, сравнивая побережье в префектуре Киото с Внутренним морем, пишет: «Формы гор очень разнообразны, освещены красиво, а все необработанные места покрыты густым лесом. По моему мнению, здешняя местность гораздо красивее, чем прославленные европейцами берега внутреннего моря, где именно многие горы безлесны, что очень портит впечатление» (Воейков А. И. Указ. соч. С. 228). Характеристика растительности как наиболее привлекательной черты ландшафта также хорошо видна в следующих словах Всеволода Крестовского: «Одно скалистое ущелье с крутыми склонами особенно замечательно своею картинностию, которую придает ему густейшая и разнообразнейшая растительность» (Крестовский В. В. Указ. соч.). В качестве еще одного примера можно привести отрывок из описания Андрея Краснова так называемых «европейских дач» в Йокогаме (для него как для ботаника породы деревьев представляют особый интерес, поэтому он обязательно перечисляет их везде, где это возможно): «И Япония, и противолежащий берег Америки, и даже Индия выслали сюда все свои хвойные породы, чтобы создать парки и стены вечной зелени самых разнообразных оттенков. Сероватая хвоя кедров гималайских чередуется здесь с яркою зеленью туй и криптомерий. Задумчивые кроны сосен сменяются стрельчатыми контурами елей и причудливыми формами чисто-японских пород вроде усеянных звездчатыми хвоями Sciadopitys verticillate. Там и сям проглядывает яркая зелень бамбуков – и в этой обстановке зимнего сада зффектно выделяются цветники и цветущие кустарники и расположенные у подножия холма сельские ландшафты с изумрудною зеленью рисовых полей. Это один из чудных уголков для отдохновения, и неудивительно, что здесь, покидая от времени до времени душный и пыльный Токио, проводил свое время наш посланник, к сожалению теперь уже покойный М. И. Хитрово» (Краснов Л. Н. Указ. соч. С. 449). Цветники и цветущие кустарники упоминаются в этом отрывке лишь однажды – зато сколько внимания различным оттенкам зелени!

Некоторые путешественники обращали внимание на скудость фауны Японии в сравнении с ее флорой: «Что же касается до растений, то здесь собрались, кажется, все растения земного шара: на севере растут мрачные и суровые ели и сосны, а на юге поспевают персики, ананасы и апельсины. Если Бог так щедро наделил Японию растительными и минеральными богатствами, зато Он дал ей очень мало животных; их можно пересчитать по пальцам» (Азбелев И. П. Япония и Корея. М., 1895. С. 9.).

Чрезвычайно поражает русского человека в Японии высокая степень хозяйственной освоенности этой страны. Об этом писали практически все, едва ли не одними и теми же словами, настолько это казалось необычным и удивительным. Приведу лишь некоторые примеры:

«Роскошная природа украсила великолепно сию страну; но трудолюбие Японцев превзошло, кажется, и самую природу. Возделывание земли, виденное нами повсюду, чрезвычайно и бесподобно» (Крузенштерн И. Ф. Указ. соч. С. 294).

«...Нет вершка необработанной земли, и все в гору, в гору. Везде посеян рис и овощи» (Гончаров К А. Фрегат «Паллада». Л., 1986. С. 232).

«Каждый клочок земли это истинный образец самой тщательной и высокой культуры. <...> Если только малейший клочок почвы представляет хоть какую-нибудь возможность к обработке, он уже не пустует. В Японии крайне дорожат землей и уважают земледельческое дело» (Крестовский В. В. Указ. соч.).

Теперь посмотрим, какие города и местечки Японии больше всего нравились русским путешественникам. Речь пойдет о местностях, которые чаще всего упоминаются в источниках, что означает: именно они производили наибольшее впечатление на большинство русских, побывавших в Японии.

Наибольшее количество восторгов пришлось, несомненно, на долю Нагасаки. Это, впрочем, связано в пеювую очередь с тем, что именно этот город оказывался, как правило, первым, который могли увидеть приезжающие в Японию. Конечно же, виды Нагасаки производили колоссальное впечатление в силу своей новизны, разнообразия и оригинальности. Одно из самых красочных и поэтичных описаний Нагасаки принадлежит перу Ивана Гончарова:

«Что это такое? декорация или действительность? какая местность! Близкие и дальние холмы, один другого зеленее, покрытые кедровником и множеством других деревьев – нельзя разглядеть каких, толпятся амфитеатром, один над другим. Нет ничего страшного; все улыбающаяся природа: за холмами, верно, смеющиеся долины, поля... Но какие виды вокруг! что за перспектива вдали! Вот стоишь <...> у горы Паппенберг, и видишь море <...> Передвинешься на средину рейда – море спрячется, зато вдруг раздвинется весь залив налево, а берег направо покажет свои обработанные террасы, как исполинскую зеленую лестницу, идущую по всей горе, от волн до облаков. <...> ...все так гармонично, живописно, так непохоже на действительность, что сомневаешься, не нарисован ли весь этот вид, не взят ли целиком из волшебного балета? <...> Везде уступы, мыски или отставшие от берега, обросшие зеленью и деревьями глыбы земли. Местами группы зелени и деревьев лепятся на окраинах утесов, точно исполинские букеты цветов. Везде перспектива, картина, точно артистически обдуманная прихоть!» (Гончаров К А. Указ. соч. С. 190-191)

Нагасаки. Художник Д. Д. Бурлюк, 1922 г.

Множества живописных описаний удостоился Киото – однако не сам город (показавшийся большинству посетителей скучным), но его окрестности, в особенности Арасияма. Приведу два примера, сходящихся друг с другом в оценках. «Но если однообразен и даже скучен своею геометрической правильностью киотский параллелограмм, зато его предместья, или различные части, прелестны. В особенности хороши восточные и юго-восточные части, лежащие на холмах Хигасиямы. Это царство садов, священных рощ и кладбищ, монастырей и храмов, загородных дворцов и киосков, уютных дач, красивых ресторанов, чайных домов и роскошных парков» (Крестовский В. В. Указ. соч.) – пишет Всеволод Крестовский. По мнению Григория де Воллана, «Киото скучен и мертвенен», но окрестности его «один восторг» (Воллан Г. А., де, В Стране восходящего солнца. М.; СПб., 1906. С. 131-132).

Конечно же, не оставляла русских путешественников равнодушными знаменитая уже в те времена гора Фудзи – о ней мы обязательно прочитаем практически в любом сочинении, посвященном Японии (Подробнее о восприятии Фудзиямы европейцами, в том числе и русскими, см.: Мещеряков А. Н. Гора Фудзи. Между небом и землей. М., 2010). В качестве примера – отрывок из очерков Алексея Вышеславцева: «За Эдцо мы увидели в первый раз цепь гор и величественный Фузии, с его вершиной, подобною усеченному конусу; он рисовался на горизонте как нежное видение, – так легок и воздушен был тон красок» (Вышеславцев А. В. Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859 и 1860 годах. СПб., 1862. С. 337). Любуясь Фудзи, Вышеславцев не оставляет вниманием и красивые растения: «Рейд был в довольно обширной бухте <...> между снастями проглядывала та же веселая местность, которая здесь еще больше выигрывала от отдаленных гор и вида величественного Фузии, рисующегося на горизонте; к нему глаз проникал через перспективу холмов, покрытых развесистыми деревьями» (Там же. С. 289).

Из следующей цитаты хорошо видно, что Фудзи восхищает путешественников главным образом благодаря необычности картины: «Общий вид Иокогамы с моря не представляет ничего особенного, кроме Фудзиямы <...> Находясь в расстоянии около ста верст от берега, он виден здесь с каждого открытого пункта и придает исключительную оригинальность местному пейзажу» (Крестовский В. В. В дальних водах и странах).

А вот еще одно (но далеко не единственное) прекрасное описание Фудзиямы, которое оставил дипломат Григорий де Воллан, проживший в Японии достаточно продолжительное время: «...вдруг, точно по волшебству, перед нами развернулась прелестная картина. Слов мало, нужны краски, чтобы нарисовать красивые контуры залива, окаймленного холмами; тихое спокойное, голубое море, с массою белеющих парусов и в фоне картины – красивый Фузи-Сан, гордо поднявший свою седую голову и словно господствующий над местностью. <...> Потом я не раз видел Фузи-Яму, но только в Минато я понял, отчего японцы с обожанием отно сятся к своей священной горе. Никогда я не забуду красивый белый конус этой горы, озаренный горячими лучами солнца, роскошную долину и смеющееся, ласкающее море» (Воллан Г. А., де. Указ. соч. С. 155-156). Де Воллану удалось даже совершить восхождение на Фудзи.

Однако если мы хотим найти место, которое больше всего по сердцу русским путешественникам, тогда, пожалуй, нам следует отправиться в Никко. О причинах привлекательности этого места можно судить из следующих цитат:

«Чтобы понимать красоты Никко, не нужно никакой подготовки, надо только любить природу. <...> Все, что есть изящного и красивого в японской и без того чудной природе, соединилось здесь в самых прелестных сочетаниях. <...> Прелестей Никко описать нельзя; здесь все: и чудная природа, и культура, только украсившая и облагородившая ее. Надо ее видеть самому, надобно ее воспеть в стихах – прозаический стиль моего рассказа только опошлит эти краски» (Краснов А. Н. Указ. соч. С. 484-485).

Вид на Фудзи с горы Готэнъяма у реки Синагава. Художник Кацусика Хокусай, 1802 г.

«Это одно из самых замечательных мест в Японии. Здесь соединяются: красивая горная местность, великолепные старые деревья, окружающие храм, и лучшие памятники японского искусства» (Воейков А. И. Указ. соч. С. 218).

«Никко, само по себе, своими крутыми, обрывистыми, снежными вершинами, своими озерами, водопадами, горными ущельями, своею роскошною растительностью, своей дикой и грандиозной красотою не походит на прелестные пейзажи, столь любимые японцами. Это не миниатюра, а скорее уголок Швейцарии. Никко весь окружен горами, что ни шаг, то подъем в гору, террасы нагромождены над террасами, бесконечные лестницы ведут, кажется, к самому небу. По дороге вы любуетесь чудными храмами, которым нет равных по великолепию. Но это не все <...> Поднимитесь еще выше и там, где сама природа величава, сурова, неприступна, где столетние кедры навевают тихую грусть, где среди всеобщего безмолвия только слышен отдаленный шум водопада, там покоится прах великого сёгуна. Тут уже все просто, величаво, торжественно» (Воллан Г. А., де. Указ. соч. С. 255-256).

Следует сделать одну важную оговорку: все приведенные выше оценки и мнения относятся исключительно к южной и центральной части Японии. Те из путешественников, кому довелось добраться до северных земель, отмечают значительную перемену в ландшафтах. Тональность описаний существенно меняется: восторги сменяются отрицательными характеристиками – чем севернее, тем хуже и безрадостнее становится окружающая природа и тем меньше – степень хозяйственной освоенности земли (этот факт обязательно отмечается большинством путешественников). Характерно также, что по мере продвижения на север русские люди начинают встречать все больше и больше пейзажей, напоминающих им родные русские ландшафты – однако таковые вовсе не воспринимаются как красивые и почти наверняка получат отрицательную характеристику. Например, описывая местность «от Сираой до Читосе» в южной части Хоккайдо, Григорий де Воллан сообщает, что вокруг «в перемежку болота и песок. На болоте растут тростник и мох и кое-где видны песчаные, оголенные и кривые деревья. Минутами кажется, что я не в Японии, а еду по болотистой местности в Новгородской губернии. Тот же лопух, те же деревья, растущие на берегу озера, заросшего тиной и тростником» (Там же. С. 251).

Путешествуя по северной части Японии, Андрей Краснов отмечает:

«Действительно, двигаясь на север от Сёндая, вы попадаете в Японию совершенно особую. Все теряет колорит веселого юга. Пустыри преобладают над обработанными пространствами. Темная хвоя лесов принимает суровый оттенок, даже само население избегает ярких цветов, и темно-синие кермионы с красными кушаками придают японцам севера облик наших ямщиков» (Краснов А. Н. Указ. соч. С. 469).

Побывав на Хоккайдо, ученый записал:

«Интересно, что среди этой обстановки японец чувствует себя слабым и бессильным. Путешествуя по Японии, краснеешь за Россию, видя, что в 25 лет маленькое государство это далеко оставило за собою Россию, ставшую на ту же дорогу еще 200 лет тому назад. Но, попавши на Мацмай, чувствуешь нравственное удовлетворение. Здесь, в этой напоминающей нашу родную обстановке, встречаешь и родную неурядицу, и для путешествующего по Иёсо вряд ли найдется больше удобств и откроются более отрадные картины, чем те, которые он может видеть в окрестностях Владивостока» (Там же. С. 473).

К концу XIX в. в русском обществе складывается вполне цельный образ японской природы с ее характерными чертами. Об этом образе можно судить из книг, вышедших из печати в конце XIX – начале XX в., в которых приводились обобщенные сведения о Японии, в том числе о ее географическом положении и природе.

Возьмем в качестве примера сочинение Веры Колокольниковой «Страна восходящего солнца». Из него мы узнаем, что в Японии много гор и вулканов, часто происходят землетрясения, а также, что «японские горы не имеют страшных круч и обрывистых склонов, повсюду глаз видит окрыленные очертания и доступные скаты. Там и сям высокие вершины гор белеют постоянными снегами, склоны гор покрыты роскошною растительностью» (Колокольникова В. Я. Страна восходящего солнца. М., 1898. С. 4). Конечно же, упоминается Фудзияма, как гора особенная, выдающаяся и живописная: «... японцы звали Фузи-Яма несравненной горой, и, пожалуй, они правы: трудно найти еще одну подобную гору, которая давала бы зрителю столько разнообразных картин» (Колокольнкова В. Я. Указ. соч. С. 10). Очень характерно описание японской флоры (предваряющее рассказ об отдельных видах деревьев и цветов): «Благодаря обилию дождей, умеренности зимы и влажной жаре лета, японская флора отличается необыкновенным богатством и силой. Конечно, растительность не везде одинакова и изменяется сообразно климату <...> Вообще, леса Японии замечательны тем, что здесь встречаются бесконечно разнообразные породы кустов и деревьев. В июне и июле цветущие деревья представляют необыкновенное зрелище, незнакомое нам, жителям Европы» (Там же. С.13).

Аояма в восточной столице. Серия "36 видов Фудзи". Художник Утагава Хиросигэ, 1858 г.

Взяв любую другую подобную книгу о Японии начала XX в. мы встретим там изложение всех тех же характеристик японских пейзажей: богатство и разнообразие растительности; отсутствие резких линий и наличие мягких округлых очертаний; яркость и красоту зелени и цветов. Подобный образ японской природы, в целом воспринимаемой как необыкновенно прекрасной, неизбежно накладывал свой отпечаток и на восприятие обитателей этого «рая осточной Азии» (Hesse Wartegg. China und Japan. Leipzig, 1897. Цит. по: Богданович T. A Очерки из прошлого и настоящего Японии. СПб., 1905. С .13) – японцев. Лучше всего суть этого восприятия сформулирована, пожалуй, в книге М. Федорова «Япония и японцы»: «Известно, что природа всякой страны влияет на человека не только своими элементами, но и всей своей совокупностью, своим общим характером и колоритом. Бесконечно разнообразные и чрезвычайно живописные горные ландшафты Японии поражают мягкостью очертаний гор, отсутствием резких линий и ярких тонов,– здесь все сглажено и в то же время полно своеобразной красоты. Богатая растительность задрапировывает крутые обрывы, бесплодные скалы и утесы и лишает их того безотрадного вида, какой они имеют хотя бы на соседнем материке. Та же бесконечно обильная и разнообразная японская растительность ласкает взор своим богатством красок и тонов, своими изящными очертаниями, своим нередко сплошным покровом цветов, украшающих деревья весною, и пестротой листьев осенью. Даже культура человека не нарушает здесь красоты природы, а, напротив, как бы дополняет и совершенствует ее. Японские поля, покрывающие склоны гор разноцветными пятнами, поднимающиеся одно над другим террасами и нередко окаймленные деревьями, придают ландшафту еще большую красоту. Возрастая среди подобных пейзажей, среди богатой и разнообразной природы, любуясь с детства изящными очертаниями вулканов, уходящих в небо своими конусами, и бирюзовым морем, японец с молоком матери впитывает любовь к красотам природы и способность улавливать в ней прекрасное. Чувство прекрасного, наклонность наслаждаться красотою свойственны в Японии всему населению от земледельца и до аристократа» (Федоров М. Япония и японцы. СПб., 1905. С. 25-26).

В сочинении Т. Богданович также проводится сравнение между природой и культурой Японии; описывая яркость и пышность японской флоры и бедность фауны, писательница замечает: «Параллельно с этой особенностью японской природы, щедрой на линии и краски и скупой на звуки, невольно приходит на ум мир японского искусства, тоже богатый красками в области живописи, особенно пейзажной, и бедный звуками в музыке» (Богданович Т. А. Указ. соч. С. 30-31).

Значительно более ранний источник (1862 г.) демонстрирует очень схожую мысль, хотя и не пришедшую еще к выводам, процитированным выше. Алексей Вышеславцев, описывая живописный пейзаж, пишет: «Чтобы выбрать подобное место для загородных прогулок, нужно иметь вкус и даже умение жить. Все это и есть у японцев» (Вышеславцев А. В. Указ. соч. С. 367). Эта же мысль повторяется и в других книгах, посвященных Японии: японцам постоянно приписывают врожденное чувство прекрасного и умение понимать природные красоты; при этом часто подчеркивается, что свойственно все это даже простым крестьянам. Позволю себе привести здесь еще пару наиболее интересных цитат.

«Живут японские крестьяне селами и деревнями, среди своих полей, на холмах, вдоль дороги, по берегу моря. Их легкие деревянные домики покрыты рисовой соломой и всегда расположены в красивой, живописной местности. Самый последний мужичок, приступая к постройке своей лачужки, выбирает для нее место получше. Из домика обыкновенно открывается вид на цветущую долину, на живописные зеленые горы, на океан или озеро. Домики окружены цветами, деревьями, благодаря чему даже самые бедные постройки имеют уютный и красивый вид» (Колоколъникова В. Я. Указ. соч. С. 75).

«Пока мы пили чай и разговаривали, пришла целая толпа японских крестьянок и крестьян с котомками на плечах. Японцы очень любят путешествовать и осматривать исторические памятники и места, прославленные своею красотой» (Воллан Г. А., де. Указ. соч. С. 246).

Справедливости ради надо заметить, что были и другие мнения, о которых лучше всего повествуют слова дипломата Александра Пеликана:

«Иностранные туристы, во множестве посещающие Японию, приходят в восторг от красот этой страны и гостеприимства ее населения. По их рассказам и описаниям, природа щедро наделила своими благами добродушных японцев: и лазурным небом Италии, и изумрудными водами Босфора, и живописными ландшафтами Швейцарии, и очаровательными женщинами <...> Словом, если послушать их рассказов, Япония – прелестнейший уголок земного шара, населенный симпатичным народом <...>

Вид из открытых ворот, Киото, Япония. Художник М. Норт, 1880-е гг.

Иначе смотрит на Японию большинство обжившихся в ней иностранцев. По их мнению, восторги заезжих туристов лишены всякого основания и легко объясняются свойственным всем вообще туристам легкомыслием. Япония далеко не прелестнейший уголок земного шара. Частые тайфуны и чуть не ежедневные землетрясения, при сыром, расслабляющем климате, делают пребывание в стране подчас томительным и неприглядным. Правда, на первых порах здесь все ласкает непривычный взгляд пришельца: живописная природа с ее вечнозеленою растительностью, роскошными цветами и изобилием плодов земных, разновидные птички, весело порхающие с ветки на ветку, почтительные японцы, приветливые японки <...> Но попробуйте ознакомиться с сущностью того, что вас так пленило на первый взгляд, и вас ждет полное разочарование. Вы увидите, что роскошные цветы не пахнут, растущие в изобилии плоды лишены вкуса, весело порхающие птички не поют, почтительные японцы коварны и лживы, а приветливые японки не обладают способностью любить» (Пеликан А. А. Прогрессирующая Япония. СПб., 1895. С. 1-3).

Но изложенное отрицательное мнение характерно скорее для людей, достаточно долго проживших в Японии, а таких в XIX в. было не так уж много, поэтому в данном случае его можно назвать скорее исключением, не изменяющим общей благостной картины. К тому же здесь вовсе не ставится под сомнение тезис о красоте и разнообразии японской природы; из вышесказанного мы можем лишь сделать вывод, что ко всему можно привыкнуть и даже самый красивый пейзаж способен надоесть.

Но в таком случае возникает следующий вопрос: обладали ли в реальности японцы теми качествами, которые им с такой охотой приписываются? Или, точнее: ценили ли японцы именно те ландшафты, которые, по мнению русских, они должны были ценить? Насколько совпадали вкусы русских и японцев в восприятии природных красот? Нравились ли и тем, и другим одни и те же пейзажи, находили ли они особенно прекрасными одни и те же черты ландшафта? Ответ на этот вопрос, по-видимому, будет отрицательным. Я не буду углубляться в вопрос о том, как именно японцы воспринимали свою природу, какие пейзажи считали красивыми и почему. Мне хотелось бы обратиться к тем данным, которые можно извлечь по этому поводу из русских источников того времени. Присмотревшись повнимательнее, мы видим, что по крайней мере некоторым из русских путешественников второй половины XIX в. были знакомы те ландшафты, которые традиционно ценились как особенно прекрасные самими японцами. Но разделяли ли русские это восхищение? В большинстве русских источников эти ландшафты не упоминаются вообще, а если упоминаются, то, как правило, путешественники оценивают их не слишком высоко, в лучшем случае отдавая дань оригинальности пейзажа (хотя, конечно же, есть и исключения). В качестве примера прямо выраженной отрицательной оценки можно привести отрывок из сочинения Воейкова, посвященный Аманохасвдатэ: «Эта местность славится по всей Японии как одна из самых красивых. Дело в том, что здесь песчаная коса, шириною около 10 сажень и заросшая соснами, отделяет от моря довольно значительный залив. Японцы особенно восхищаются этим, но для европейца это место не особенно привлекательно» (Воейков А. И. Указ. соч. С. 228).

Люди. Серия "53 станции Токайдо". Станция 47 – Сэки. Художник Утагава Хиросигэ, 1834 г.

Крайне редко нравятся русским искривленные и постриженные деревья в японском вкусе. Примером послужат следующие две цитаты:

«...а вершину усадили редким сосняком, отчего вся гора, как я писал, имеет вид головы, на которой волосы встали дыбом. Вообще японцы любят утыкать свои холмы редкими деревьями, отчего они походят также и на пасхальные куличи утыканные фальшивыми розанами» (Гончаров И. А. Указ. соч. С. 233).

«В общем европейская Иокогама хорошенький городок. Ея набережная, обсаженная безобразно-обстриженными соснами, открывает чудный вид на бушующие воды рейда» (Краснов А. Н. Указ. соч. С. 448).

Так же своеобразно воспринимают русские путешественники японские сады: с одной стороны, сады эти вызывают восхищение как образец трудолюбия японцев, но при внимательном рассмотрении видно, что за восторгами скрывается легкое высокомерие; как видно из следующих цитат, большинство русских путешественников относилось к японским садам как к милой и причудливой игрушке:

«Все это, в общем, носит какой-то игрушечный характер, словно бы все это устроили очень милые, умные и способные дети» (Крестовский В. В. Указ. соч.).

«Такие садики очень распространены в Японии, и они так хороши, что можно подолгу любоваться этой игрушкой взрослых и удивляться терпению японцев» (Азбелев К. П. Указ. соч. С. 96).

Следующая цитата из книги Всеволода Крестовского также позволяет судить о существовавшем среди иностранцев распространенном мнении: «Еще задолго до непосредственного знакомства с Японией мне случалось читать и неоднократно слышать порицания китайским и японским садоводам за практикуемое ими насилие природы растений и за стремление совокупить на ничтожном клочке земли миниатюрные и потому якобы уродливые подражания природе в образе потоков, скал, озер и т. п.» (Крестовский В. В. Указ. соч.). Разумеется, для русского человека «природа ненасилованная лучше» (Там же), однако совсем дикая, неосвоенная природа ему также не по нраву.

«Я опять не мог защититься от досады, глядя на места, где природа сделала с своей стороны все, чтоб дать человеку случай приложить и свою творческую руку и наделать чудес, и где человек ничего не сделал. Вон тот холм, как он ни зелен, ни приютен, но ему чего-то недостает: он должен бы быть увенчан белой колоннадой с портиком или виллой с балконами на все стороны, с парком, с бегущими по отлогостям тропинками. А там, в рытвине, хорошо бы устроить спуск и дорогу к морю да пристань, у которой шипели бы пароходы и гомозились люди. Тух на высокой горе, стоять бы монастырю с башнями, куполами и золотым, далеко сияющим из-за кедров, крестом. Здесь бы хорошо быть складочным магазинам, перед которыми теснились бы суда с лесом мачт...» (Гончаров И. А. Указ. соч. С. 207)

Так писал Иван Гончаров в 1852 г., скучая в Нагасаки в ожидании продвижения в русско-японских переговорах. У писателя не было возможности надолго спуститься с корабля на берег, и многого в Японии ему увидеть не довелось. У Крестовского, попавшего в Японию значительно позже, возможностей было больше, потому и мнение у него сложилось иное: «Именно в Японии видишь всего осязательнее и притом на каждом шагу эту великую, всепобеждающую силу упорного человеческого труда и культуры над дикою природой, даже над голыми скалами, из которых земледелец другой национальности наверное отказался бы извлечь что-либо себе на пользу» (Крестовский В. В. Указ. соч.).

Идеальный пейзаж с точки зрения русского человека XIX в. – это «очеловеченная» природа: красивая, пышная, не подвергнутая «насилию» растительность в сочетании с произведениями человеческих рук – прежде всего, архитектурными сооружениями, но также это относится и к культуре земледелия как образцу «культурной», организованной человеческим трудом природы. И то и другое – это природа улучшенная, «украшенная» человеком.

Не потому ли положительно отзывались русские путешественники о синтоистских и буддийских храмах, в которых сочетались архитектура (сама по себе не производившая на европейцев особого впечатления) и окружающая природа? Словами Александра Воейкова: «Нужно заметить, что японская архитектура не отличается особенною красотою, но многие храмы, особенно находящиеся в горной местности, так хорошо построены и окружены такими красивыми деревьями, что общее производит приятное впечатление» (Воейков А. И. Указ. соч. С. 218).

Вход в храм в Кобе, Япония. Художник М. Норт, 1876 г.

Таким же образом воспринимает Григорий де Воллан город Нара:

«Я ничего не скажу о пятиэтажных пагодах, о храме Казга [Касуга], Нигвацу [Нигацу] да и других, потому что вся прелесть Нары состоит не в этих старинных храмах, а в окружающей ее природе. Тишина и безмолвие чудного леса с исполинскими деревьями, в тени которых приютились убежища для молящихся и скорбных душ, производит какое-то грустное и торжественное впечатление» (Воллан Г. А., де. Указ. соч. С. 130).

Японские храмы действительно находятся в прекрасном природном окружении – но вряд ли красота природы являлась главным критерием при выборе места для их расположения. Если для иностранных гостей «убежища религии» представляли преимущественно эстетический интерес, для японцев они имели прежде всего историческое и культурное значение. Это различие тонко подмечает Андрей Краснов, описывая Никко: «Трудно сказать, для кого теперь Никко составляет более сильный центр тяготения: для европейцев ли, очарованных его природою, или для японцев, для которых все здесь дышит воспоминаниями о славном историческом прошлом» (Краснов А. Н. Указ. соч. С. 483). В древности, как это свойственно всем народам, находящимся на определенной ступени общественного развития, при выборе места для постройки храма учитывались необычные объекты окружающей природы (к примеру, дерево, в которое ударила молния, либо необычной формы скала), либо «знамения» (например, легенда об основании храма в Никко сообщает о появлении там облаков, необычных по форме и цвету), либо иные соображения, но лишь в последнюю очередь – эстетика. Более того, восхищение русских «роскошной растительностью» не нашло бы сильного отклика в душе японцев тех времен, поскольку последние ценили в окружающей природе иные детали и черты.

Возможно, и во многих других примерах кажущегося совпадения интереса к пейзажу японцев и европейцев также существовало схожее различие: там, где европейца пейзаж привлекал с эстетической точки зрения, для японца он имел скорее культурную значимость. И наоборот: ландшафты, которые традиционно ценились японцами как особенно прекрасные, в душе европейца не вызывали столь же сильного отклика. Даже в том случае, когда европейца поражал и восхищал подобный ландшафт, в большинстве случаев восхищение это было «поверхностным», ибо причина его крылась, прежде всего, в новизне ощущения.

Следует заметить, что японцы не меньше русских ценили «очеловеченную», видоизмененную природу – вот только способы «украшения» природы были у них иными. «Насилие природы растений» в японском саду, по сути, преследует ту же самую цель, что и устройство красиво организованных аллей и парков вокруг прелестного архитектурного сооружения в саду русском: и то и другое суть попытки усовершенствования природы, приведения ее к определенному идеалу; методы различаются постольку, поскольку различается конечная цель. Наблюдая стремление к идеалу, мы можем судить о том, какой образ идеального ландшафта существует в общественном сознании. Потому именно отношение русских к японским садам лучше всего демонстрирует, насколько на самом деле различался этот образ в голове у представителей двух культур.

При взгляде на один и тот же пейзаж японец и русский обратили бы внимание на разные детали, одна и та же форма оказалась бы наполнена разным содержанием (хоть бы эта разница проявлялась исключительно в мельчайших деталях). Впрочем, подавляющему большинству русских путешественников вряд ли приходило в голову попытаться сравнить и увидеть различия. Делались попытки понять другой народ через окружавшую его природу, но проходили они через призму собственного восприятия этой природы. Картина получалась хоть и интересная, но не всегда верная в деталях. До истинного понимания двумя народами друг друга было еще очень далеко. Вопрос лишь в том, насколько приблизились мы к этому пониманию за столетие, прошедшее с тех пор?

Список литературы
1. Азбелев И. П. Япония и Корея: Заметки из кругосветного плавания. М., 1895.
2. Алексеев Я. А. Путевые заметки по Японии // Русский вестник. 1900. № 6.
3. Алов В. Япония и японцы. СПб., 1904.
4. Богданович Т. А. Очерки из прошлого и настоящего Японии. СПб., 1905.
5. Булгакова Е. И. Япония и японцы. М., 1898.
6. Булгакова Е. К Что за страна Япония. Ростов н/Дону, 1904.
7. Венюков М. И. Очерки Японии. СПб., 1869.
8. Вернер М. А. Современная Япония: (Из запис. книжки моряка). М., 1882.
9. Воейков А. И. Очерки из путешествия по Японии. СПб., 1878.
10. Воллан Г. А, де. В Стране восходящего солнца. М.; СПб., 1906.
11. Вышеславцев А. В. Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859 и 1860 годах. СПб., 1862.
12. Головин В. М. Записки флота капитана Головина о приключениях его в плену у японцев в 1811-1813 годах. Хабаровск, 1872.
13. Гончаров И. А. Фрегат «Паллада». Л., 1986.
14. Кнорринг Ф. И. Через Америку и Японию. Путевые очерки. СПб., 1904.
15. Колокольникова В. Я. Страна восходящего солнца: (Япония). М., 1898.
16. Краснов А. Н. Из колыбели цивилизации. Письма из кругосветного путешествия. СПб., 1898.
17. Крестовский В. В. В дальних водах и странах. М., 1997.
18. Крузенштерн И. Ф. Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях «Надежда» и «Нева»: В 3 т. СПб., 1809-1812; 2-е изд. Л., 1950.
19. Махов В. Е. Фрегат «Диана». Путевые записки бывшего в 1854 и 1855 годах в Японии протоиерея Василия Махова. СПб., 1867.
20. Мещеряков А. Н. ГЪра Фудзи. Между небом и землей. М., 2010.
21. Окрейц С. С. Япония и японцы. СПб., 1904.
22. Пеликан А. А. Прогрессирующая Япония. СПб., 1895.
23. Рейн И. Япония: Природа и население Страны восходящего солнца. СПб., 1906 г.
24. Федоров М. Япония и японцы. Страна, религиозный, государственный, общественный и домашний быт японцев. СПб., 1905.
25. Шрейдер Д. И. Япония и японцы: Путевые очерки современной Японии. СПб., 1895.
26. Шрейдер Д. И. Страна восходящего солнца. СПб., 1904.