Раскол: попытка осмысления

Церковный раскол XVII века – одно из важнейших событий в истории России. Одновременно – и это поразительно – это одно из самых малоизвестных и малоизученных событий. Что знает о расколе даже относительно образованный человек? То, что пишут в учебниках. А именно: патриарх Никон решил «исправить» церковные обряды (троеперстие вместо двуперстия; крёстных ход против солнца вместо хода по солнцу; возглашение «аллилуйя» трижды, а не дважды и т.д.), взяв за образец обряды греческие, бытовавшие и на русских землях Речи Посполитой. Также начали вноситься исправления в церковные книги в соответствии опять же с греческими образцами. Этого не приняла часть церкви, и начался конфликт между сторонниками Никона (никонианами) и приверженцами старых обрядов, получившими название старообрядцев, или раскольников (хотя этим термином правильнее было бы назвать никониан-реформаторов). 

 

 

 

Патриарх Никон с братией Воскресенского Новоиерусалимского монастыря.  Худ. Д. Вухтерс(?), 1660-1665 гг. Музей «Новый Иерусалим», г. Истра Московской области

 

Для современного человека, даже верующего, суть конфликта малопонятна. Если протестанты в Европе восстали против принципа непогрешимости Папы римского, продажи индульгенций и свирепства инквизиции, то насколько важно было то, как креститься – двумя или тремя перстами, и как ходить крёстным ходом? Более или менее публике известна картина Сурикова «Боярыня Морозова», на которой непреклонная раскольница, увозимая в монастырскую тюрьму, грозно поднимает руку в двуперстном крещении, да книга «Житие протопопа Аввакума», где непримиримый вождь старообрядчества живописует свои злоключения и бичует врагов. 

 

 

 

Боярыня Морозова. Худ. В. Суриков, 1884-1887 гг. Третьяковская галерея, Москва

 

А как же многие сотни тысяч простых крестьян и горожан, пошедших за раскольниками – неужели им были столь дороги обрядовые отличия, упразднённые Никоном, и так ли они были сведущи в духовной литературе, чтобы стоять насмерть за сохранение текстов, исправлявшихся никонианами? Если это так, то московиты (не москвичи, а подданные Великого князя Московского – ведь до Петра I страна официально называлась Московским царством, Московией) были, прямо скажем, странными людьми. Ведь раскол стал гражданской войной с массовым террором и массовыми самоубийствами; даже приблизительное число жертв подсчитать невозможно, но счёт шёл на десятки тысяч человек. 

Нет сомнений в том, что чисто обрядовые и книжные несогласия не могли привести к не церковному – общенациональному - расколу такого масштаба и трагизма. Для этого должны были быть несравненно более веские причины.

 

 

 

Роль церкви в русской истории уникальна, во всяком случае для страны европейского цивилизационного круга. 

Не будет преувеличением утверждение, что именно православие создало Русь как государство. До крещения Руси государства на нашей территории как такового не существовало. Другое дело - страны, образовавшиеся на территории бывшей Римской империи: они возникли как наследники её культуры и традиций, к которым добавились культура и традиции «варварских» племён, занявших те или иные римские провинции. Русь же до крещения – это крайне примитивное протогосударственное образование, племенной союз, каковые существовали среди германских и скандинавских племён примерно в III-IV веках. Оно не имело ни письменности, ни законов, ни структур госуправления, ни денежной системы. Русские князья, начиная с Рюрика и заканчивая Святославом, были, по сути, главами бродячих варяжских дружин, не связанными с коренным населением и не считавшими огромную, покорённую ими страну своей. Материальная и бытовая культура племён, объединённых варягами-русами, отставала даже от скандинавской - самой малоразвитой в тогдашней Европе; землю обрабатывали бороной-суковаткой, железа использовали очень мало, каменное строительство отсутствовало. Племена различного происхождения, проживавшие на территории будущей Руси, не связывало ничего, кроме полюдья – самой примитивной формы взимания дани, больше всего похожей на грабёж. 

 

 

 

Прибытие Рюрика в Ладогу. Худ. В. Васнецов, 1909 г., Дом-музей В. Васнецова, Москва

 

Владимир I понимал, что сплотить племена Русской равнины может только единая религия. Сначала он попытался унифицировать различные племенные культы, для чего построил в Киеве капище с идолами шести главных богов - Перуна, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Семаргла и Мокоши. Однако идея была неконструктивной: возведённый Владимиром в ранг верховного божества Перун – не славянское божество, а балто-варяжское; главный же славянский бог Даждьбог оказался на втором месте. Велес, почитаемый ильменьскими словенами, в пантеон не вошёл вообще, равно как и Криве - верховное божество кривичей, не говоря о богах многочисленных угро-финских племён, плативших дань Киеву. Понятно, что такая мешанина не могла понравиться никому. А славянам особенно не нравилось, что Владимир, тесно связанный происхождением и культурой с варягами, продолжил кровавую скандинавскую практику человеческих жертвоприношений. 

 

 

 

Владимир Святославич. Портрет из «Царского титулярника» XVII века

 

После долгих размышлений великий князь приблизительно в 987 г. принял решение крестить Русь в православную веру. Это был поистине гениальный выбор: ислам был совершенно чужд всем племенам Русской равнины, к тому же его приняла враждебная Киеву Волжская Булгария, иудаизм исповедовали не менее враждебные славянам хазары. А западные христиане в обмен на крещение требовали для католиков полной неприкосновенности и экстерриториальности, то есть они рассчитывали полностью подчинить политику, экономику и правовую систему принимавших католичество стран папскому престолу. Кроме того, католические проповеди и молитвы читались исключительно на латыни, что делало их непонятными для славян. Поэтому крещение Чехии, Польши, Венгрии и Литвы в католичество привело к кровавым восстаниям и гражданским войнам, которые подорвали в этих странах национальную государственность. Дело в том, что католическая Европа, принеся восточным европейцам крещение, отнюдь не воспринимала их как равных – ещё в XVI веке французские дворяне недобрым словом поминали «скифов, гуннов и прочих поляков». Русь, сильно отстававшая в своём развитии в момент выбора веры от тех же поляков и чехов, оказалась бы в ещё более тяжком положении.

 

 

 

Великий князь Владимир избирает религию. Худ. И. Эггинк, 1822, Государственный музей истории религии, Санкт-Петербург

 

После крещения Русь начала постепенно превращаться в современное по тем временам государство. Началось градостроительство, появилась письменность, развивалась торговля, возникли структуры государственного управления. Начал складываться единый язык и общая культура племён разного происхождения, объединённых единым вероисповеданием. Владимир начал чеканить золотые и серебряные монеты. Быстро рос технический уровень ремесленного производства, вблизи городов и быстро строившихся монастырей постепенно повышался уровень агротехники: на смену подсечно-огневому земледелию пришло пашенное, борону-суковатку сменила соха с железным сошником. Это позволило значительно повысить урожайность зерновых; следствием повышения сбора зерна стал рост численности населения.

При этом церковь долгое время была мощнейшим государствообразующим институтом и, по сути единственным носителем современной цивилизации, что ставило её в уникальное положение. Первые русские своды законов – «Русская правда» и «Правда Ярославичей» – были основаны не на римском праве, как в Европе, а на церковных установлениях (не говоря, конечно, о включённых в них многочисленных пережитках родоплеменных обычаев типа виры). Церкви и особенно монастыри были центрами прогресса и единственными источниками образования и вообще знаний.

 

 

 

Факсимильное изображение страницы из древнейшего Синодального списка Русской Правды (Пространная редакция), конец XIII в.

 

Ещё больше положение церкви укрепилось во время монголо-татарского ига. Монголы и их наследники – исламизированные татары – православную церковь не трогали и даже не облагали налогами. При том, что княжеская власть и боярство было сильно ослаблено в результате ига – в военном, финансовом и в политическом плане – церковь, напротив, окрепла. Свою роль сыграло и то, что во время ига произошёл массовый отток непримиримых русских язычников за границу: монголы, а затем татары нанимали в их в свои войска, в отряды налоговиков-баскаков, в казачество – для охраны дорог и борьбы с разбоями (даже в Пекине при монгольской династии Юань был расквартирован русский гвардейский полк, состоящий из язычников). Об очень длительном присутствии язычества в среде донских и волжских казаков свидетельствует тот факт, что среди них остаточный солярный культ и культы речных и морских богов сохранялись вплоть до конца XVII века.

 

 

 

К XIV веку церковь обладала на Руси полной духовной, политической и культурной, а в значительной степени и хозяйственной монополией. Что, естественно, привело к негативным тенденциям внутри неё. Спорить и конкурировать было не с кем, и среди церковников постепенно распространялись леность, малограмотность, терпимое отношение к пьянству и разврату, покровительство «своим людишкам», открытая продажа церковных должностей и вымогательство денег с прихожан за служение. Следует указать, что совершенно такие же процессы в то время шли и в католической церкви.

В Европе первой реакцией на «порчу нравов» стали выступления сторонников аскетизма церковников и подвижничества церкви, таких как Бернард Клервосский и Арнольд Брешианский, зазвучала огненная проповедь Франциска Ассизского (XIII век), основавшего орден францисканцев. Они бичевали земельную собственность церкви роскошь клира, и особенно пороки церковников, призывали их к бедности и бескорыстному служению Христу. 

 

 

 

Святой Франциск Ассизский принимает стигматы. Худ. В. Фоппа, ок. 1490-1515, Пинакотека Брера, Милан, Италия

 

Неудивительно, что эти тенденции уже к началу XIV века (а возможно, и раньше) проникли и на Русь – сначала в Псков, самый «европейский» из русских городов, торговую республику, тесно связанную с Западом. Оттуда эта первая ересь пришла в Новгород, а потом и в Москву. Еретиков называли стригольниками (один из основоположников ереси, некто Карп, был парикмахером – «стригольником»). Кстати, именно тогда в отношении происходящего в церкви впервые было произнесено слово «раскол». 

 

 

 

 

Псковский кремль

 

Стригольники возмущались «поставлением пастырей на мзде» (продажей церковных должностей), бичевали «злые нравы» священников и монахов, а затем и вовсе начали отвергать церковную иерархию: они не хотели слушаться пастырей, ведущих неправедную жизнь. «Стригольники выступили против установившегося на Руси "обрядоверия", магизма обрядности, когда весь ее смысл состоял именно в ее непонятности, лишая человека способности думать о духовной жизни и искать действительного спасения от греха и погибели. Стригольники подчеркивали духовный смысл всех церковных таинств, раскрывая значение христианской веры в изменении жизни христианина. Их пастыри отличались высокой нравственностью, были красноречивы, бескорыстны и основывали свои взгляды на Писании» (М. Каретникова «Русское богоискательство. Национальные корни евангельско-баптистского движения», Из книги “Альманах по истории русского баптизма”, Изд-во “Библия для всех”, СПб, 1997).

На сторону стригольников стали не только многие священники и миряне, но и епископ Тверской Андрей, что говорит о силе и влиянии этой ереси. Специально созванный в Переяславле собор в 1311 г. при помощи княжеской власти и Вселенского патриарха осудил еретиков, но движение не затихало ещё более века – в 1416 г. митрополит Киевский Фотий написал послание псковичам, в котором обличал стригольников и призывал к силовому подавлению движения – запрещая, правда, их убийство. По позднейшему свидетельству Иосифа Волоцкого, «…ересь удалось уничтожить лишь тогда, когда посадники, по совету благочестивых князей и святителей и иных именитых христиан, велели схватить стригольников и не оставили ни одного, но всех заточили в темницу, до самой смерти их. Таким образом удалось искоренить и уничтожить эту соблазнительную ересь» (Преподобный Иосиф Волоцкий «Просветитель», Слово 16).

Однако прошло немного времени – и возникла новая ересь; по сути, она основывалась на тех же принципах, что и стригольничество. Что неудивительно: первопричины возникновения религиозной оппозиции устранены не были. Это течение именовалась ересью «жидовствующих», и известно о ней мало. Судя по всему, к иудаизму она отношения не имела, но, возможно, использовала некоторые иудейские обряды – или же их связывали с евреями для очернения в глазах русского населения. Известно наверняка лишь то, что жидовствующие отрицали монашество и духовную иерархию, отвергали поклонение иконам, не верили в таинство причащения, отрицали троичность Божества и божественность Иисуса Христа.  Есть указания на то, что они даже отказываясь признавать бессмертие человеческой души, т.е. были более радикальны, чем их предшественники - стригольники. 

Ересь была осуждена и анафемствована на церковном соборе 1490 г. и после этого исчезает из истории, но в то время уже набирает силу новое движение – нестяжательство. Если ереси стригольников и жидовствующих, хотя и проникали в Москву и Тверь, в целом имели локальный характер, распространяясь в наиболее европеизированных Пскове и Новгороде, то нестяжательство носило уже общерусский характер (хотя и его ментальную связь с европейской церковной оппозицией отрицать нельзя; особенно оно напоминало движение францисканцев). Следует отметить, что в те же времена на Руси среди духовенства огромную популярность приобретают сочинения Иоанна Златоуста (IV-V вв.), защитника бедных и гонимых, страстного обличителя беззаконий не только церковных, но и светских властей; в XIV-XVII веках он был самым переводимым на русский язык автором.

 

 

 

Иоанн Златоуст и императрица Евдоксия. Худ. Ж.-П. Лоран, 1872 г., Музей Августинцев, Тулуза, Франция

 

Движение возникло в 1440-е годы среди монахов Кирилло-Белозерского монастыря, выступивших против увеличения монастырского землевладения. Через сорок лет произошёл уже открытый конфликт между частью монахов того же монастыря и его руководством, что говорит о том, что движение прошло латентную фазу и вышло на поверхность. 

В самом начале XVI века против симонии и поборов с приходского духовенства очень резко выступил некий Георгий Скрипница, “нищий вдовец, поп града Ростова”. Он обратился к собору 1503 г. с посланием в защиту белого приходского духовенства, откровенно и резко обвиняя епископов в ответственности за все грехи русской церкви. “По небрежению епископов, - писал он, – и священники нередко нарушают каноны церкви”. По мнению попа Скрипницы, главная вина епископов заключалась в том, что они совсем не обращали внимания на духовенство и поручали все епархиальные дела своим светским чиновникам и боярам.

На Поместном Соборе 1503 г. преподобный Нил Сорский выступил за ограничение церковного землевладения, но потерпел неудачу в споре с иерархами. А через год очередной Собор принял небывалое на Руси решение – о сожжении еретиков (имелись в виду жидовствующие, ещё скрывавшиеся по монастырям). Нил Сорский резко выступает против: «Нам не подобает судить никого ни верна, ни неверна, но подобает молиться о них, а в заточение не посылати». Чем это не прокламирование свободы воли? 

 

 

 

Нил Сорский. Икона, 1908 г. Написана к 400-летию со дня кончины преподобного

 

В результате этого спора, охватившего, по-видимому, немалую часть церковных иерархов и монашества, появляются две партии – нестяжатели, приверженцы гуманизма, противники «дойки крестьян», церковного богатства и ростовщичества, а также бичевавшие пороки церковников - и иосифляне (по имени Иосифа Волоцкого – сторонника богатства церкви и жёсткого подавления любой оппозиции). 

 

 

Памятник Иосифу Волоцкому в Иосифо-Волоцком монастыре

Таким образом, нестяжателей можно по праву назвать первым русским правозащитным движением. Во главе их стоял Нил Сорский, епископ Рязанский Кассиан, троицкий игумен Порфирий Паисий Ярославов, Вассиан Патрикеев, Гурий Тушин и старцы заволжских монастырей. К радикальному направлению нестяжательства принадлежал и некий Матвей Башкин, из детей боярских, демонстративно отпустивший на свободу своих холопов.

Особую роль в нестяжательстве играл преподобный Максим Грек (Михаил Триволис), наверное, самый образованный человек на Руси, яркий писатель-богослов и блестящий полемист. Он долго жив Италии -  в Падуе, Милане и Флоренции, где его собеседниками и учителями были выдающиеся гуманисты Альд Мануций и Константин Ласкарис. Однако наибольшее влияние на греческого эмигранта-правдоискателя произвёл доминиканец Джироламо Савонарола – страстный обличитель безнравственности как духовенства, так и мирян. «Великий подвижник, обильно одаренный любовью к Богу, начал бороться с безнравственностью, лихоимством и забвением Бога...», - писал Максим о Савонароле (Максим Грек. Соч. Т. II. С. 116-135). 

 

 

 

Рака с мощами Максима Грека.Троице-Сергиева Лавра. Архитектор Звёздкин В. А.

 

После казни Савонаролы Максим принял постриг, а впоследствии уехал в Москву, где переводил греческие тексты на русский язык. На Руси он, гуманист и поборник социальной справедливости, стал выдающимся русским общественным деятелем. Его личность ещё раз подчёркивает теснейшую связь развития Русской Православной Церкви с христианскими церквями Европы. 

 

 

 

Казнь Савонаролы на площади Синьории. Худ. Ф. Дольчати, 1498 г., Музей Сан Марко, Флоренция, Италия

 

Борьба иосифлян, имеющих гораздо больший административный ресурс, с нестяжателями обостряется в 1520-х годах. В 1525 г. Максим Грек оказывается в тюрьме по обвинению в шпионаже в пользу Турции и «в волшебстве и чернокнижии еллинским и жыдовским». В тюрьме он умирает.

Нестяжательство пережило несколько волн взлётов и падений; в конце концов, уже при Иване Грозном, оно было осуждено Собором в 1554 г. и разгромлено. Лидеры движения оказались в тюрьмах. Но некоторые вожди нестяжательства бежали в Литву, откуда некоторое время вели пропаганду своих идей среди тамошнего русского населения. 

 

 

 

Стригольники, жидовствующие и нестяжатели боролись в основном с неустройствами и пороками в самой церкви, хотя последим время от времени приходилось вмешиваться и в дела светские – в первую очередь выступая против неправедного, по их мнению, суда. 

Но в течение длительного времени на Руси медленно зрел общественный кризис, затрагивающий всё население страны. Это был кризис морали. 

Начало ему было положено в 1320-х годах, когда золотоордынский хан Узбек провозгласил ислам государственной религией. Русь не входила в состав Золотой Орды, будучи самоуправляемым протекторатом, и принятия ислама от неё не требовали, но стратегические последствия смены веры золотоордынцами для неё были трагическими. Если для монголов – частью христиан-несториан, частью приверженцев «чёрной веры» (бон-по) русские были просто подданными, которые должны были платить ясак (налог) и получать взамен военную защиту, то для татарских ханов-мусульман они стали «неверными собаками» - недочеловеками. В исламском мире жизнь народов регулируется законами шариата, жизнь живущих в исламских странах «неверных» - особыми законами. А жизнь русских (неверных, живущих в политически зависимом государстве, но не подданных мусульманских владык) не регулировалась ничем, кроме воли ханов. И не только ханов, а любых татарских начальников (мурз). Русские князья вымаливали ярлык (право на княжение), валяясь в ногах у ханов. Их могли публично оскорблять, бить, таскать за бороду, пытать и казнить. Это продолжалось вплоть до падения ордынского владычества – до 1480 г., т.е. примерно 150 лет. За это время князья и все, кто по делам или по долгу службы бывал в Орде (купцы, военные), переносили ордынские унижения на родную землю, где подвергали им подчинённых соотечественников. В период гражданских войн середины XV века (во времена Василия Тёмного и Дмитрия Шемяки) на Русь хлынуло множество татар – отличные воины, они получали земли за военную службу. Когда Иван IV готовился к занятию Казанского и Астраханского ханств, он привлёк на свою сторону тысячи новых татарских воинов, приходивших в Московию с родными, близкими, слугами и крестьянами из своих владений. В огромной (150 тысяч), осаждавшей Казань русской армии татар было 40%!

 

 

 

Взятие Казани Иваном Грозным 2 октября 1552 года. Худ. Г. Угрюмов, не позднее 1800 г., Русский музей, Петербург

 

При этом от них даже не требовали переходить в православие (переход осуществлялся добровольно и постепенно, в течение одного-двух поколений -  потому, что так было удобнее жить и служить). Перешедшие в Московскую Русь татары в большой степени и стали основой русского дворянства. Эти ордынские выходцы (Суворовы, Кутузовы, Ермоловы, Годуновы, Басмановы, Шереметевы, Салтыковы, Кутайсовы и многие тысячи других) переставали быть татарами, но очень долго не становились в полной мере русскими, создавая как бы промежуточный слой в культурном и психологическом отношении. Понятно, что особого уважения к коренному населению они не испытывали и, не связанные шариатом и адатом (обычное, светское право у мусульманских народов), насаждали беззаконие и произвол. О правовой ситуации того времени свидетельствует сохранившийся до наших дней термин – «шемякин суд», символ произвола и беззакония.  Русские земли XV-XVI веков превратились в странное подобие Орды, только без ислама и шариата – его заменил произвол любого начальства, светского и церковного. 

До конца XV века основой судопроизводства на Руси оставалась «Русская правда» – со всеми её неясностями и архаизмами, оставшимися в наследие от родоплеменного строя, наподобие поединка или испытания водой и огнём для разрешения судебной тяжбы. Правоприменение этого древнего и уже при написании устаревшего документа в XIV-XV веках было почти невозможно. Но его, судя по источникам, применять не очень и пытались – произвол рос, ширился и, самое печальное, становился привычной традицией. 

В 1497 г. царь Иван III принимает Судебник – свод законов, несколько упорядочивший юридическую практику в Московской Руси. Но этот документ был весьма несовершенным, в первую очередь он не уточнял права и обязанности различных групп населения и не устанавливал наказаний за произвол светских и духовных властей. 

 

 

 

Иван III свергает татарское иго, разорвав изображение хана и приказав умертвить послов. Худ. Н. Шустов, 1862 г. Сумский областной художественный музей имени Н. Х. Онацкого, Сумы, Украина

После восшествия на престол Ивана IV, впоследствии – Грозного, точнее – Страшного (Грозным его именовали позднее благосклонные к царю-извергу публицисты) Московия оказалась перед выбором: продолжить ли свой, особый – якобы византийский, а на самом деле извращённо-ордынский - путь или начать движение в сторону Европы. 

 

 

 

Венчание на царство Ивана Грозного. Лицевой летописный свод (книга 20 стр. 283)

 

 

Долгое время молодой царь склонялся к европейскому пути: были проведены военная, судебная, управленческая реформы, оформилось местное самоуправление. Мотором европейских реформ было правительство – Избранная рада (А. Ф. Адашев, А. М. Курбский, митрополит Макарий, протопоп Сильвестр и др.). Был созван Земский собор – Московия стала сословно-представительной монархией европейского типа. Был принят новый, более совершенный Судебник, упорядочено налогообложение, отменены кормления, принят Устав о государственной службе, создана система приказов (министерств). Был также принят Стоглав, регулировавший церковные вопросы и в какой-то степени сдерживавший недостатки и пороки церковной жизни (царь, опираясь на нестяжателей, пытался провести и секуляризацию церковных земель, но на это не хватило решимости). Принял Стоглав и важнейший, но, к несчастью, так и не исполненный (аж до 1864 г.!) закон об образовании. А в 1554 г. в Москве открылась первая русская типография.

Но в 1560-61 гг. всё вдруг переменилось. Царь разогнал Избранную раду, начал подавление боярской оппозиции, постепенно принявшее формы тотального террора, охватившего все слои населения. В 1565 г. он создал опричнину – государство в государстве со своей территорией, армией и церковью, противопоставленную т. н. земщине, т. е. всей остальной стране («Опричь» означает «вне»; опричнина находилась вне всякого закона. Это была не имевшая аналогов в мировой истории организация, официально выведенная за пределы правового поля). 

 

 

 

Опричники. Худ. Н. Неврев, ранее 1904 г., Государственный музей изобразительных искусств Кыргызстана, Бишкек

 

Не вдаваясь в подробности появления опричнины и борьбы царя с боярской оппозицией, необходимо отметить, что боярство, невзирая на личные качества бояр (зачастую малопривлекательные) и их частные интересы (часто своекорыстные), пыталось защитить свои права, т.е. боролось за сохранение (точнее, узаконение) правового поля в Московии. А государь, выступая за усиление верховной власти и централизацию, что само по себе похвально, делал это путём сокрушения всех и всяческих правовых начал, т.е. возведя произвол в принцип своего правления. Бежавший в Литву военачальник Грозного Андрей Курбский, обвинявший в своих знаменитых письмах царя в зверствах и бесчинствах, делает упор на то, что эти действия недостойны христианского государя. Иными словами, он требует от царя следовать нравственным принципам и юридическим нормам, которые должны быть едины и для великого государя, и для подданных (неудивительно, что любимым писателем Курбский почитал Максима Грека). 

 

 

 

Князь Курбский. Худ. П. Рыженко

 

В свою очередь, царь в ответном послании возмущается: как он (Курбский) смеет ослушаться своего государя, даже «строптивого» (т.е. несправедливого)? И формулирует основной принцип произвола: «…Жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить». То есть он впервые объявляет своими холопами (рабами) всё население страны. Это не что иное, как принцип восточного, не христианского и не европейского, владыки: «праведный эмир» – безусловный и неограниченный властелин своих подданных; никакие законы его не связывают (они – для простолюдинов); над ним – только Аллах.

Опричнина залила страну кровью, причём не только и не столько боярской; вместе с опальными вельможами убивали их родных, близких и слуг, разоряли и выжигали принадлежавшие им селения. Во время похода опричников против Новгорода, где якобы появилась «измена и крамола», опричники жгли и разоряли города (Тверь, Клин, Торжок) и сёла на всём пути следования из Москвы, население которых не только к «измене», но и вообще к Новгороду никакого отношения не имело. После массового избиения новгородцев (естественно, в основном простых горожан, не имевших никакого отношения к политике), город был совершенно разграблен, как и все населённые пункты в окружности до 300 вёрст от него. 

О том, как «искореняли крамолу» опричники, написано в воспоминаниях немецкого авантюриста Генриха Штадена, некоторое время командовавшего одним из опричных отрядов: «…Я начал свои собственные походы и повёл своих людей назад внутрь страны по другой дороге. За это мои люди оставались верны мне. Всякий раз, когда они забирали кого-нибудь в полон, то расспрашивали честью, где – по монастырям, церквам или подворьям – можно было бы забрать денег и добра, и особенно добрых коней. Если же взятый в плен не хотел добром отвечать, то они пытали его, пока он не признавался. Так добывали они мне деньги и добро.

Как-то однажды мы подошли в одном месте к церкви. Люди мои устремились вовнутрь и начали грабить, забирали иконы и тому подобные глупости. А было это неподалеку от двора одного из земских князей, и земских собралось там около 300 человек вооружённых. Эти триста человек гнались за [какими-то] шестью всадниками. В то время только я один был в седле и, не зная [еще] - были ли те шесть человек земские или опричные, стал скликать моих людей из церкви к лошадям. Но тут выяснилось подлинное положение дела: те шестеро - были опричники, которых гнали земские. Они просили меня о помощи, и я пустился на земских.

Когда те увидели, что из церкви двинулось так много народа, они повернули обратно ко двору. Одного из них я тотчас уложил одним выстрелом наповал; [потом] прорвался чрез их толпу и проскочил в ворота. Из окон женской половины на нас посыпались каменья. Кликнув с собой моего слугу Тешату, я быстро взбежал вверх по лестнице с топором в руке.

Наверху меня встретила княгиня, хотевшая броситься мне в ноги. Но, испугавшись моего грозного вида, она бросилась назад в палаты. Я же всадил ей топор в спину, и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей» (Генрих Штаден «Записки о Московии», М. и С. Сабашниковы, 1925).

Утверждения поклонников Грозного о том, что жертвами опричнины были якобы политические противники центральной власти и изменники, опровергаются всей массой документальных свидетельств той эпохи, частично опубликованных историком В. Кобриным: «…опритчиные на правежи замучили, дети с голоду примерли», «опритчина живот пограбели, а скотину засекли, а сам умер, дети безвесно збежали», «опричиныи замучили, живот пограбели, дом сожгли». В Двинской земле, где собирал подати опричник Барсега Леонтьев, целые волости запустели по выражению официального документа «от гладу, и от море, и от Басаргина правежу». В духовной грамоте автор того времени отмечает, что его село и деревню в Рузском уезде «опришницы розвозили, и та земля стояла в пусте лет з двацеть», «Царь учиниша опричнину… И от того бысть запустение велие Русской земли». 

В. Кобрин отмечает, что «писцовые книги, составленные в первые десятилетия после опричнины, создают впечатление, что страна испытала опустошительное вражеское нашествие». До 90% земли лежало «в пустее». Многие помещики разорились настолько, что бросили свои поместья, откуда разбежались все крестьяне, и «волочились меж двор». (В. Б. Кобрин, Иван Грозный. М.: Изд. «Московский рабочий», 1989 г., 175 с.). В разгромленном и разграбленном Новгороде после ухода опричников распространилось людоедство…

Разгул террора, естественно, затронул и церковь. В 1569 г. Малюта Скуратов задушил митрополита Филиппа, отказавшегося благословить поход на Новгород. Были убиты архимандриты Чудова монастыря в Москве Евфимий, и Симонова – Иосиф. Был уморён голодом новгородский архиепископ Леонид (новгородских священников и монахов опричники перетопили в Волхове почти всех), убит протопоп Архангельского собора Кремля Иван.

 

 

 

Кончина митрополита Филиппа. Худ. Н. Неврев, 1898. Государственный музей изобразительных искусств Республики Татарстан, Казань

 

После опричнины, а также после поражения в страшной Ливонской войне (1558-1583 гг.), в которой полегла чуть ли не вся русская армия, Московия представляла собой совершенно опустошённую страну. И жертвами массового террора и военного лихолетья, как всегда, стали в первую очередь наиболее энергичные, образованные и нравственные люди, так что в первую очередь жестоко пострадал генофонд нации.

 

 

 

Взятие Нарвы Иваном Грозным. Гравюра Б. Чорикова. Иллюстрация из книги «Живописный Карамзин или Русская история в картинах», 1836 г., изд. Андрея Прево

 

Огромное значение имел и моральный урон. «[Иван Грозный] умел в налаженных бытовых формах совмещать зверство с церковной набожностью, оскверняя самую идею православного царства» (Г. П. Федотов «Святой Филипп митрополит Московский», Париж, 1928 г.). Таким образом, итогом правления Ивана IV стало падение авторитета как царской власти, так и церкви, ослабление нравственных ориентиров народа и обессмысливание идеала праведного православного царства, выражавшегося в догмате «Москва – Третий Рим».

И всё же: в чём причина стремительного перехода Ивана IV от европейской, правовой модели развития к примитивной полицейской диктатуре восточного типа, от Избранной рады – к опричнине, от Поместного собора – к Новгородскому погрому? Некоторые историки и публицисты винят «козни бояр», вынудивших царя перейти к террору; гибель любимой жены, в которой он подозревал заговорщиков; внезапное сумасшествие государя; растущая ненависть и самого государя, и общества к Европе, поддержавшей Польшу и Швецию в борьбе с Московией и т.д. По-видимому, имели значение все перечисленные факторы. Но главным всё же было сильнейшее давление на царя той элитной группировки, которая хотела править, как во времена «шемякиных судов», т.е. методами произвола, и не желала для себя никаких юридических и нравственных ограничений. Вожди опричнины – Скуратов, Вяземский, Басманов, Годунов, иностранные авантюристы-кондотьеры, такие как тот же Генрих Штаден – это и была партия произвола, победившая при Иване Грозном. «Вчерашний раб, татарин», - так характеризует А. С. Пушкин («Борис Годунов») одного из виднейших опричников, будущего царя Бориса Годунова. «Вчерашний раб» - то есть из небогатых и незнатных, стремящийся сделать карьеру; «татарин» - это к вопросу о выходцах из Орды, переставших быть татарами и мусульманами, но толком не ставших русскими и православными.

 

 

 

Борис Годунов. Изображение из Царского титулярника, 1672 г.

 

 

***

 

 

Московии так и не суждено было правиться от опричнины и ливонской катастрофы. В самом начале XVII века в стране начался недород; небывалый по масштабам и длительности голод унёс жизни сотен тысяч людей – умерло от 10 до 30% населения. А затем вспыхнули восстания и произошло вторжение польских отрядов. Страна погрузилась в Смутное время: в 1606-13 гг. Московия была объектом бесчинств польских, шведских, казацких, повстанческих, татарских, немецких и венгерских отрядов, а также многочисленных разбойных шаек. Когда наконец восстания подавили, а интервентов изгнали, страна была совершенно разрушена и обескровлена. О масштабах разорения свидетельствует то, что количество крестьянских хозяйств уменьшилось вчетверо, а запашка – в 20 раз; в пограничных Ржевском и Можайском уездах – почти в 200 (!) раз, т.е. практически прекратилась.

В период Смуты на фоне многолетнего паралича, точнее, отсутствия светской власти резко возросла роль церкви. Войну с поляками русские в большинстве своём воспринимали как защиту православия от иноверцев – католиков и протестантов. Героическая шестнадцатимесячная оборона Троице-Сергиева монастыря польскими войсками и окончившаяся разгромом интервентов и снятием блокады была воспринята русскими как символ победы православного дела.  

Душой обороны монастыря был архимандрит Дионисий (в миру Давид Федорович Зобниковский, ок. 1570-1633 гг.). Он наставлял и укреплял дух её защитников, рассылал по всей стране письма с призывами постоять за веру и независимость Московии. Именно он стал человеком, который, сам того не ведая, запустил механизм обновления Русской Православной Церкви. Уже во время обороны Троице-Сергиева монастыря проявились лучшие человеческие качества Дионисия. Он организовал помощь раненым, больным и голодающим (а они после полугода осады составляли большинство обитателей монастыря), руководил врачами и поварами, лечившими и кормившими несчастных. 

После окончания Смуты он возглавил Печатный двор, который быстро возобновил работу. Дионисий исправил некоторые богослужебные книги, опираясь на переводы Максима Грека, что свидетельствует о его хорошем знакомстве с трудами этого праведника и мученика, - и сам пострадал: его заключили в тюрьму. «Уже в годы Смуты в призывах и делах Дионисия, несомненно, сказалось влияние вдохновенных трудов крупнейшего из византийских проповедников - святого Иоанна, обличавшего безнравственность и стяжательство. <…> Дионисию он был особенно близок, так как Троице-Сергиевский архимандрит так же, как и сам Златоуст, прежде всего мечтал о создании подлинно христианского общества, боролся за высокую нравственность мирян и духовенства и высоко ставил те чувства христианского сострадания и солидарности, которые теперь можно было бы назвать христианской социальностью. Годы Смуты еще более усилили интерес Дионисия к творениям Златоуста, и в своем монастыре он ввел регулярное чтение его писаний во время молитвенных собраний и трапез братии. Интерес к великому антиохийцу и его духовному и социальному учению, видимо, вызвал интерес Дионисия и к произведениям Максима Грека, который провел свои последние годы в лавре, где и умер» (С. А. Зеньковский Русское старообрядчество: Духовные движения XVII века. Munch., 1970. (Forum Slav.; T. 21). М., 1995).

Архимандрит положил начало движению, получившему впоследствии название «ревнителей благочестия», или боголюбческого. Его вождями были духовник царя Алексея Михайловича протопоп Благовещенского собора Стефан Вонифатьев, боярин Ф. М. Ртищев и архимандрит Новоспасского монастыря, а затем митрополит Новгородский Никон. Душой же и мозгом движения стал протопоп Казанского собора Иван Неронов.

 

 

 

Гибель огромного количества населения, естественно, отразилась на его качестве. Погибли наиболее талантливые, энергичные и порядочные люди, среди выживших доминировали приспособленцы и хитрецы. Ещё более упал процент людей грамотных и образованных. В разорённой стране реальная власть – в центре, на местах и в церкви – принадлежала отнюдь не самым лучшим, а самым живучим. В результате все пороки, против которых боролись ещё нестяжатели, расцвели пышным цветом. Брошенные земли занимали новые помещики, среди которых было немало людей бесчестных, безграмотных и безнравственных, и получали земли и должности они не по закону, который мало кто и знал, а по знакомству, за взятки, а то и силой. В общем, моральный кризис общества достиг нового, до того небывалого уровня. Такое положение дел начало встречать сопротивление, которое в тогдашнем обществе могло носить только религиозный характер.

Учеником Дионисия, среди прочих, был выходец из вологодских крестьян Иван Неронов, который и положил начало церковному обновленческому движению. В родной Вологодчине Неронов, причетник одной из церквей, выступал против пьянства, разврата и «бесчиния» как священников, так и мирян, в результате чего был вынужден бежать в Троице-Сергиев монастырь. Однако в 1633 г. информация о суровом борце с пороками церкви и общества доходит до патриарха Филарета, и тот, объявив его «безумцем в состоянии исступления», отправляет Неронова в первую ссылку. Однако вскоре Филарет скончался, и патриархом стал Иоасаф, гораздо более благосклонный к идеям, высказывавшимся молодым священником.

 

 

 

Патриарх Филарет. Худ. Н. Тютрюмов, до 1877 г., Музей-заповедник Гатчина, Ленинградская область

 

А он перемещается по стране, проповедуя в разных монастырях и церквях, и вокруг него в течение нескольких лет возникает круг единомышленников, что свидетельствует о том, что новое, пока ещё неоформленное, учение было востребовано обществом. В 1636 г. девять нижегородских протопопов и священников, возглавляемых Нероновым, подают патриарху Иоасафу доклад, в котором «дают весьма печальную картину русских церковных нравов и просят принять срочные меры для поднятия благочестия и спасения находящегося в опасности православия» (С. А. Зеньковский Русское старообрядчество: Духовные движения XVII века. Munch., 1970. (Forum Slav.; T. 21). М., 1995). Главными причинами непорядка они называют «леность и нерадение» духовенства и равнодушие паствы, пьянство, разврат, драки и ругань и тех, и других. Протопопы требуют сменить многогласие (одновременное чтение молитв и пение песнопений членами клира и хором) единогласием, при котором читается одна молитва – полностью, чётко и ясно. Суть этого требования понятна: сделать молитву понятной для прихожан, а не формальной и потому не интересной. Докладчики также выступали против языческих пережитков – нескромных игрищ, и особенно против скоморошества, считая его безнравственным (скоморохи в своих шутках часто использовали откровенно антихристианские и антицерковные мотивы). Но обратим внимание: всё же на первом месте – «леность и нерадение», а не пережитки языческого прошлого.

 

 

 

Патриарх Иоасаф I. Миниатюра из Титулярника. 1672 г.

 

Иоасаф, в отличие от Филарета, составляет на основе доклада Неронова и его сторонников «Память» – указ, который рассылается по всем епархиям, основным приходам и монастырям, где предложения, содержащиеся в докладе, становятся руководством к действию. Вскоре по всей Московии возникают группы священников-обновленцев, требующих «исправления нравов». 

Это движение, в отличие от стригольничества и нестяжательства, требует не только «исправления» церковной жизни, а реформ всего общества. 

 

***

 

 

После того, как архимандрит Дионисий возглавил Печатный двор, книгопечатание начало развиваться быстрыми темпами. Печатный двор стал одним из центров боголюбческого движения: один из его руководителей, священник Иван Наседка «справщик» (редактор) двора, был одним из лидеров церковного реформаторства. Книгопечатание непрерывно растёт вплоть до победы патриарха Никона над боголюбцами, потом же резко сокращается. Это связано с тем, что просвещение народа было одной из главнейших целей боголюбцев.

В 1648 г. была издана русская «Грамматика» Мелетия Смотрицкого, кроме того, издавалась учебные Псалтири и Часословы, по которым учили грамоту. Всего в середине XVII века было издано более 300 тысяч экземпляров букварей и 150 тысяч учебных Псалтырей и Часословов. В результате во второй половине столетия резко увеличилась грамотность не только духовенства, но и населения в целом. В то время грамотными были уже 75% монахов, 65-78% дворян, 75-96% купцов, 16-43% посадских (в зависимости от местности – в Пскове и Новгороде и вообще на Севере – больше, на юге, в центре и востоке страны – меньше). И самое главное – среди крестьян грамотных было 15% - очень высокий показатель для того времени, и отдалённо не достигнутый в России до школьной реформы 1864 г. (А. И. Соболевский Образованность Московской Руси в XV-XVII вв. СПб., 1894. С. 5-12).

 

 

 

Мелетий Смотрицкий. Грамматика. Москва. Печатный двор. 1648 г.

 

Деятельность боголюбческого Печатного двора – это первая крупномасштабная программа образования в нашей стране. Стихийно, без решения церковных и светских властей, в стране при приходах открывались школы. Ширилась церковная благотворительность: в середине столетия практически в каждом селе работали приюты для инвалидов, брошенных детей и стариков.

Растущий произвол властей после Смуты встречал всё более мощное сопротивление крестьян, посадских и части дворян. Боголюбческое движение, сделавшее борьбу с произволом, облекавшуюся в формы «исправления нравов», своим знаменем, отчасти сознательно, но больше, скорее, неосознанно, подогревало социальные протесты. 

Борьба разгоралась и внутри самой церкви, и за её пределами. Ещё в 1620-е годы патриарх Филарет создал светскую патриаршую администрацию для управления имуществом и финансами церкви, которая была составлена из власть имущих – бояр, окольничих, стольников и подьячих. В 1628 г. главными администраторами Патриаршего Разряда были князь Хилков, боярин Колотовский, дьяки Рогозин и Лаврентьев. «При патриархе Иосифе [он стал патриархом в 1640 г., после смерти Иоасафа – прим. авт.], когда епископат решил приостановить дальнейшую работу боголюбцев, главным деятелем патриаршего управления и одновременно вдохновителем “епископской партии” был известный взяточник светский дьяк Иван Кокошилов, ненавидимый духовенством за грабительские поборы. Поэтому, внешне борясь с епископатом, боголюбцы на самом деле боролись вовсе не с церковной иерархией, а с её светской бюрократией и с её светскими вдохновителями, которые боялись, что в случае успеха боголюбческого движения власть и доходы могут ускользнуть из их бюрократических рук» (С. А. Зеньковский Русское старообрядчество: Духовные движения XVII века. Munch., 1970. (Forum Slav.; T. 21). М., 1995).

Против боголюбцев выступали и светские вельможи, не причастные к патриаршей администрации: они не желали терпеть стеснения своего произвола и даже критики в свой адрес. Так, в самом начале движения нижегородский воевода Шереметев не потерпел критики Неронова – тот бичевал его распущенность. Протопоп был бит батогами и брошен в тюрьму, а затем изгнан из города. Ещё один боголюбец, Аввакум (Петров), ставший впоследствии самым знаменитым раскольником, за отказ благословить боярского сына Шереметева (родственника нижегородского воеводы), известного своим аморальным поведением, был брошен в Волгу. Аввакума за заступничество беззащитных неоднократно избивали, мучили, изгоняли из городов, стреляли в него. Власть имущие организовывали выступления черни против боголюбцев, требовавших, в частности, прекращения пьянства. В Костроме толпы пьяных посадских по наущению воеводы Аксакова терроризировала боголюбцев – протопопа Даниила, священника Павела и игумена Герасима. При этом большинство населения их горячо поддерживало, что вызвало в городе столкновения между сторонниками и противниками боголюбцев. Столкновения между противоборствующими партиями происходили также в Ярославле и его окрестностях; там боголюбцы потерпели поражение, и их сторонники переселились в Заволжье. И подобные события разворачивались по всей стране. 

Растущее напряжение привело к жесточайшему кризису 1648 г, когда многие города (Москву, Сольвычегодск, Великий Устюг, Козлов, Воронеж, Курск, Томск, несколько позже Псков и Новгород) охватили вооружённые восстания. Поводом к ним послужил непомерный налог на соль, поэтому московское восстание получило название «Соляного бунта». Но причина событий была глубже: произвол властей усиливался, а боголюбческая проповедь толкала людей к объединению и активной борьбе за свои права. 

 

 

 

Соляной бунт. Худ. Э. Лисснер, 1938, Третьяковская галерея, Москва

 

О городских восстаниях 1648-50 гг. известно очень мало – документы почти не сохранились, поэтому исследовать участие боголюбцев в тех событиях не представляется возможным Так, совершенно неизвестны имена руководителей восстания в Москве. По другим городам сохранились лишь отрывочные сведения, которые однозначно указывают на участие в них священнослужителей и работников церкви. Так, в Новгороде во главе восстания стоял митрополичий приказной Иван Жеглов, в Пскове – поп Евсей, в Великом Устюге – монастырский дьячок, имя которого история не сохранила.

Несколько больше известно о событиях в Курске. Там монахов и священников, связь которых с боголюцами не установлена, спровоцировали на восстание светские власти. Люди стрелецкого и казачьего головы Максима Колюбакина нападали на монастырских крестьян и грабили их. После жалоб, поданных монастырями, стрельцы и казаки, озлобившись, стали грабить и избивать крестьян ещё нещаднее. В результате вспыхнуло восстание; к активному сопротивлению призывали игуменья Троицкого курского девичьего монастыря Феодора и игумен мужского монастыря Варлаам. Во главе самого восстания стояли протопоп Григорий с местными курскими попами. Так что, если курские повстанцы и не были непосредственно связаны с боголюбцами, они действовали в полном соответствии с их правозащитной идеологией. 

 

 

 

Череда восстаний 1648 г. привела к трагическому для страны результату: поражению движения социального протеста и окончательному закрепощению крестьян. Во время восстаний значительная часть стрельцов и казаков, а в Москве – даже солдаты «Полков иноземного строя», т.е. наёмные части, сведённые в регулярные силы по европейскому образцу, перешли на сторону восставших. Восстание было подавлено силами детей боярских и дворян – помещиков (хотя часть их также примкнула к восстанию). И они жёстко потребовали полного закрепощения крестьян; отказать помещикам после восстаний царь не мог, поскольку у тех была военная сила и власть на местах.

Само по себе крепостное право – явление не чисто российское, а общемировое, распространившееся в Средние века по всей Европе. В нём как таковом ничего ужасного не было: государство, не имея возможности, средств и кадров для содержания управленческого и финансового аппарата, перекладывало на крестьян обязанности по прокорму и содержанию войска. При этом крестьянин оставался лично свободным.

«Военная ли служба, торговое ли дело, хлебопашество ли, как и любой другой вид деятельности, - всё это было исключительно родом занятий, а не социально-безвыходным состоянием для свободного лично человека. Так, русский крестьянин, вплоть до середины XVII века, представляет собой, по крайней мере юридически, вольного арендатора дворцовой или помещичьей земли, хотя и стеснённого уже к тому времени множеством законных и незаконных обязательств и условий. Но личной свободы он ещё не потерял.  Тексты крестьянских порядных записей 20-30-х годов XVII века свидетельствуют о том, что ещё в это время древнее право выхода сохранялось вполне. В порядных оговариваются только условия, на которых крестьянин мог покинуть землю помещика. Однако дворянство всё настойчивее требует отмены крестьянского выхода. 

Урочные лета – время, в течение которого помещик мог заявить о своих беглых крестьянах и вернуть их обратно, – с пяти лет очень быстро растягиваются до пятнадцати. Наконец, Соборное Уложение, состоявшееся в 1649 г. при царе Алексее Романове, среди прочего предписало возвращать беглых крестьян, записанных за тем или иным землевладельцем по писцовым книгам, составленным в 1620-х годах, «без урочных лет». Иными словами, данным постановлением раз и навсегда отменялись всякие ограничения исковой давности о беглецах. Эта мера закона распространялась и на будущее время. 

Соборное Уложение 1649 г. содержит, кроме отмены «урочных лет», целый ряд статей, приближающих прежде свободного земледельца к барщинному холопу [при этом служба холопа также до Уложения 1649 г. осуществлялась в соответствии с грамотой – договором между ним и хозяином; в случае исполнения всех указанных в ней обязанностей или неисполнения помещиком её условий холоп становился свободным – прим. авт.]. Его хозяйство всё решительнее признается собственностью господина. В прежнее время закон мог и при определенных обстоятельствах ограничивал право выхода только одного тяглеца, владельца двора, лично ответственного за внесение податей, при этом его домочадцы, дети и племянники могли беспрепятственно уходить куда угодно. Теперь выдаче помещику подлежало всё семейство, и те младшие и дальние родственники, кто не был учтён в писцовых книгах, со всем хозяйством, заведённым в бегах. Здесь же, хотя ещё и неясно и не вполне уверенно, но проскальзывает взгляд на крестьянина, как на личную собственность господина, утвердившийся впоследствии. Уложение велит выданную в бегах замуж крестьянскую дочь возвращать владельцу её вместе с мужем, а если у мужа были дети от первой жены, их предписывалось оставить у его прежнего помещика. Так допускалось уже разделение семей, отделение детей от родителей. Ещё одним ущемлением правоспособности закрепощённого мужика было возложение на помещика обязанности отвечать за податную способность своих крестьян, ведь они, переходя в распоряжение землевладельца, оставались государственными тяглецами. <…>

Уложение 1649 г. содержит в себе ростки будущих злоупотреблений помещичьей властью. Они состояли в том, что ни одним словом и даже намёком законодатели не определяли норм хозяйственных взаимоотношений помещика и его крестьян - ни вида, ни размеров повинностей, оставляя всё исключительно на усмотрение господина. Не разъяснялось также, насколько крестьянин может считаться собственником своего личного имущества, или оно целиком принадлежит помещику. Подобные умолчания, эта, по выражению историка XIX века, «либо недоглядка, либо малодушная уступка небрежного законодательства интересам дворянства» привели к тому, что «благородное» сословие воспользовалось удобным случаем и истолковало все неясности в свою пользу» (Б. Тарасов «Россия крепостная, история народного рабства». Журнал «Самиздат», интернет-версия).    

После принятия Уложения 1649 г. правозащитная деятельность боголюбцев стала подавляться силой, а сторонников среди светских и духовных властей у них больше не было. Как это стало возможным, если в 1552 г. патриархом стал митрополит Новгородский Никон – один из активных проповедников боголюбчества?

 

 

 

Вступив на патриарший престол, Никон совершенно неожиданно для своих единомышленников-боголюбцев начал проводить совершенно не согласованную с ними, непонятную и чуждую им политику. Иными словами, он начал претворять в жизнь те самые реформы православного обряда, о которых мы в общих чертах знаем из школьных учебников - троеперстие вместо двуперстия, крёстный ход против солнца вместо хода по солнцу и троекратное возглашение «аллилуйя». Все силы Печатного двора были брошены на переиздание церковной литературы в соответствии с греческими образцами. Это вызвало бурю возмущения у бывших соратников Никона, но суть недовольства была в том, что церковные реформы затронули, по мнению боголюбцев, малозначимые стороны церковной жизни. И Неронов, и даже неистовый Аввакум в религиозных спорах много раз говорили: какая разница, как креститься – двумя перстами или тремя, и как ходить крёстным ходом? Как можно останавливать издание учебников, прекратить строительство школ, оставить церковную благотворительность, обрекая на страдания больных, презреть «исправление нравов»? Ради чего?

 

 

 

Патриарх Никон на Памятнике «1000-летие России» в Великом Новгороде

 

…После преодоления Смуты и восстановления московской государственности в Москву зачастили высокопоставленные православные священнослужители из Речи Посполитой и Османской империи: православное население и духовенство этих стран подвергалось жестоким гонениям, и надежду на помощь оно видело только в Московии – единственной в то время независимой православной стране. Неудивительно, что православное духовенство Польши и Турции надеялось, что русские братья по вере военной силой освободят их от гнёта католиков и мусульман. При этом православное духовенство, приезжавшее из Польши, не замечено в политических интригах: приезжие священники искали работу по профессии и, будучи, как правило, весьма образованными (церковно-приходские школы работали во всех православных приходах на Украине и в Белоруссии с конца XVI века), быстро находили её. Из Турции же приезжали не служить (всё-таки Московия была для них слишком холодной и очень уж бедной страной), а просить помощи, и приезжали не рядовые священнослужители, а высокопоставленные. Немаловажно было и то, что в период пребывания в Москве иностранные священнослужители получали хорошее содержание, о каком в захваченных турками балканских и ближневосточных местностях и мечтать было невозможно – поэтому их визиты зачастую растягивались на годы.

Восстание на Украине делало воссоединение православных украинских и белорусских земель с Московией очень вероятным (что вскоре и произошло), но греческие и арабские (православные) священнослужители рассчитывали на то, что и Османская империя будет сокрушена русскими войсками. Они пропагандировали завоевание русскими всех турецких владений на Балканах, включая Царьград (Константинополь), а также Анатолию, Сирию и Палестину, где в то время православное население было очень многочисленным. 

Особую роль среди приезжих имел иерусалимский патриарх Паисий, ставший близким другом царя Алексея Михайловича и сблизившийся с русскими церковными иерархами, в частности, с Никоном, которого сам Паисий, кстати, возвёл в сан митрополита Новгородского. «Нетрудно себе представить то впечатление, которое произвел на Никона этот ловкий и блестящий патриарх-левантиец, умевший развернуть перед своими московскими слушателями проблемы и перспективы дерзкой, но грандиозной идеи всеправославной империи. Новый мир цивилизации Востока, мир политических интриг и политической борьбы, мир экзотики арабских пустынь и шумных левантинских городов, мир, не изолированный, как Москва, а связанный со всей средиземноморской цивилизацией и живший цивилизацией Оттоманской империи, наследницы Византии, раскрывался Никону в рассказах Паисия. Привыкший к простоте и скромности северорусского пейзажа, этот монах был зачарован византийским патриархом, от которого веяло зноем сирийского солнца. Несомненно, Паисий рассказывал Никону, что восточные патриархи хотя и зависят от настроений турецких визирей и пашей, но зато пользуются почти неограниченной властью над подчиненным им христианским населением и часто играют важную политическую роль полунезависимых владык. Честолюбие и интриги Паисия, стремившегося стать главной фигурой всего подчиненного оттоманам христианства, раскрывали перед еще недавно простым и скромным провинциальным монахом новые приёмы, новые возможности и новые соблазны. Не удивительно поэтому, что Паисию удалось завоевать сердце Никона, подействовать на него, уже тогда надеявшегося, что царь готовит его в патриархи Московские, показав перспективы новых возможностей для патриарха всея Руси. В случае объединения всех православных под властью русского царя влияние и власть русского патриарха также должны были бы вырасти, а сам патриарх мог бы фактически стать патриархом вселенским» (С. А. Зеньковский Русское старообрядчество: Духовные движения XVII века. Munch., 1970. (Forum Slav.; T. 21). М., 1995).

Греко-арабские иерархи настоятельно советовали русским коллегам оставить собственные обряды, считая их испорченными, и вернуться к современным для того времени греческим образцам; в качестве доказательства преобладания последних в православном мире они приводили украинские и белорусские обряды, которые копировали греческие. Русским священнослужителям было трудно спорить с более образованными греками, хотя со временем было доказано, что русские обряды были позаимствованы у тех же греков, только ранее; но со временем изменились сами греческие обряды, так что русские ничего не «портили». 

Итак, став патриархом, Никон бросил все силы на «исправление» обрядов и духовной литературы, презрев всё то, что когда-то начинал вместе с боголюбцами. И цель этого «исправления» была геополитическая: он готовился стать вселенским патриархом в грезившейся ему и царю гигантской православной империи – от Ледовитого океана до Иерусалима о от Карпат до Тихого океана. 

Но эта идея была совершенно неосуществимой. Московии удалось присоединить лишь Левобережную Украину – за счёт поголовного восстания православных украинцев. На большее и замахиваться было нечего: после Смуты Московия была крайне бедной, экономически и культурно отсталой страной с мало боеспособной армией. А Османская империя была в то время самой большой, богатой и сильной в военном отношении страной мира: её владения простирались от Венгрии до современной Танзании и от Алжира до Каспийского моря и Кувейта. Война с ней была бы для Москвы самоуничтожением. 

Но ради вселенских иллюзий единству церкви был нанесён страшный удар, который расколол русскую нацию. Простые крестьяне, горожане и казаки, не понимая обрядовых особенностей реформ Никона и не интересуясь ими, были возмущены тем, что новые обряды им навязывают грубой силой, не считаясь с уважаемыми церковнослужителями, такими, как Неронов и Аввакум. По сути никониане, как стали называть сторонников нового патриарха, объявляли русское духовенство и прихожан безграмотными дураками, что было оскорбительно для национального самосознания. Тем более что десятилетия Ливонской войны и Смуты подняли в стране сильнейшую волну недоверия к иностранцам, а православные выходцы из Польши и Турции как раз были иностранцами, да ещё из стран, воевавших с русскими. К тому же православные земли в этих странах были завоёваны католиками и мусульманами, и это в глазах русского населения того времени свидетельствовало о том, что бог отвернулся от тамошних православных с их обычаями и обрядами, но остался с Московией, сохранившей независимость. Значит, наши обряды правильнее греческих, которые навязывает Никон – такова была логика противников церковных реформ.

Самым важным всё же было то, что Никон и его реформы в сознании людей связывались с ростом произвола и гнёта, с закрепощением и обеднением людей. Поэтому рука боярыни Морозовой на картине, поднятая в двуперстном знамении, было в первую очередь символом борьбы, а вовсе не свидетельствовало о знании простыми русскими людьми обрядовых тонкостей. 

В том ожесточении, которое охватило и никониан, и приверженцев старого обряда, виноваты годы войн, опричнины и Смуты, приучившие людей к насилию и презрению к человеческой личности. Созданная Никоном церковная полиция и церковные суды безжалостно преследовали старообрядцев – их сотнями, а затем и тысячами бросали в застенки, пытали и казнили. Те отвечали отчаянным сопротивлением: восставали, уходили в Заволжье, на Север, за Урал, на Дон и Яик, бежали в Польшу, Турцию и германские земли, насмерть бились с воинскими командами, посланными для их подавления и возвращения. 

 

 

***

 

 

…Уже после отречения Никона от патриаршества в Москву пришёл – по своей воле, не в цепях -  Иван Неронов, годами скрывавшийся от никонианской полиции и проповедовавший старую веру. Он пришёл к Никону – бывшему другу и соратнику, ставшему злейшим врагом и палачом. Встретились два старых, сломленных человека, которые потерпели поражение – ни один, ни другой не достигли своих целей, у обоих всё пошло прахом, не так, как они хотели. И Неронов спросил Никона: ты и сейчас считаешь, что троеперстное крещение так важно? Нет, ответил бывший патриарх, в общем-то, какая разница?..

А раскол углублялся, множились жертвы, арестованным раскольникам – безо всякого суда, естественно, - резали языки, выжигали глаза, морили голодом в ямах (так уморили боярыню Морозову), насмерть морозили, топили. Пылали костры православной инквизиции – на таком костре сгорел и неистовый Аввакум. И вскоре на просторах Московского царства запылали другие пожары – раскольники, как теперь официально именовались старообрядцы, начали массово самосжигаться. 

 

 

 

Боярыня Морозова навещает Аввакума в тюрьме, миниатюра XIX в.

 

 

 

 

Одновременно с движением боголюбцев в Московской Руси развивалось ещё одно духовное течение, первое время малозаметное, поскольку оно никак не рекламировало себя, довольствуясь внутренней, замкнутой жизнью (исключая индивидуальное привлечение в свои ряды новых сторонников). Движение это, распространившееся в тех же краях, что и боголюбчество – в Верхнем Поволжье и Заволжье, называли «лесными старцами», позднее - капитоновцами. В отличие от боголюбцев, ведших активную борьбу за свои идеалы и веривших в будущее народа и страны, «лесные старцы» считали, что победа Сатаны неизбежна. Поэтому они отрицали брак и семью, скрывались в дремучих чащобах, проповедовали смерть, причём желательно мученическую, чтобы очиститься от грехов перед тем, как предстать перед Создателем. 

О «лесных старцах» известно очень мало: считается, что первым лидером течения был монах Капитон и некто Вавила, иностранец и бывший лютеранин, учившийся в Сорбонне и знавший греческий, латинский и немецкий языки. Они создали первый свой скит недалеко от Вологды в 1620-х годах – как раз в то время, как набирало силу боголюбческое движение. 

Это было несколько похоже на старинную ересь циркумцеллионов («бродящих вокруг»), распространившуюся в римской Африке в IV-V веках н. э. Те тоже верили в погибель дела Божьего и неизбежность царства Сатаны, и тоже стремились к смерти. Но они считали, что благодати можно достигнуть, только если их убивали «слуги Сатаны», т.е. не члены их общин, а «лесные старцы» мучили и убивали себя и своих родных сами. «Лесные старцы» и обитатели созданных ими скитов (а их со введением крепостничества и после восстаний середины XVII века становилось всё больше) мучали себя ношением тяжёлых вериг и особенно голодом: фактически их жизнь превращалась в медленное умерщвление себя голодом. Сподвижник Капитона, некто Василий Волосатый, первым стал проповедовать «пощение до смерти». Позже начались также самозаклания и самоутопления. «В 1691 г. по случаю ожидания кончины мира многие погибли в гробах и могилах. Самоуморение началось в нынешней Владимирской губ., в Вязниках, скоро оно проникло в другие места и более всего укрепилось в Нижегородской обл.: особенно известные «морильни» были настроены в Чорнораменских лесах, по Ветлуге» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, ст. «Самоистребление»). «Старцы» постепенно совсем перестали участвовать в церковных обрядах, замкнувшись в своих общинах. В 1639 г. движение было запрещено специальным указом, его лидеры подлежали аресту, но оно продолжало шириться. 

Когда старообрядчество подверглось жестоким преследованиям, а его духовные вожди погибли, началась неизбежная интеллектуальная деградация движения. Одновременно среди преследуемых усиливалось отчаяние и апокалиптические настроения, что привело к началу слияния бывших боголюбцев – социальных оптимистов и капитоновцев - пессимистов. Во второй половине XVII столетия в Заволжье – историческом центре русских духовных протестов – появляются т.н. «нетовцы» - явный гибрид старообрядчества с капитоновщиной. Нетовцы отвергали почитание икон и молились, просто обратясь на Восток, и исповедовались земле (есть сведения, что этот обряд был столетиями раньше распространён у стригольников). 

В 1665 г., когда стрельцы пришли в один из «нетовских» скитов под Нижним Новгородом, его обитали заперлись в кельях и подожгли их – это было первое в Московском царстве массовое самосожжение. А в 1672 г. в той же Нижегородчине самосожглась община из более чем 2000 человек. Вскоре это стало обычным явлением: в пламени самосожжений сгорели многие десятки тысяч человек. 

 

 

 

Самосжигатели. Худ. Г. Мясоедов, 1884 г. Третьяковская галерея, Москва

 

«Спорным является вопрос о значении преследований в истории С [самоистребления – прим. авт.]. Существует мнение, что С. было выходом из неравной борьбы с сильнейшею властью; но этим не объясняются те многочисленные случаи С., которые не были вызваны никакими преследованиями. Противоположный взгляд, совершенно отрицающий значение гонений, также не может быть признан вполне убедительным: известны случаи, когда С. происходили только при условии наличного преследования. Более вероятно предположение, что было два периода самоубийственных смертей: начальный, когда люди губили себя единственно по убеждению своих учителей, и последующий, когда правительство стало высылать войска против ослушных, этим самым приводя их к решимости умереть. Для правильного разрешения вопроса необходимо, однако, иметь в виду исходную точку доктрины С. Антихрист имеет воздвигнуть гонение; его гонение будет в последнее время. Последнее время, антихрист, гонения его - понятия нераздельные. Учение самоистребителей неизбежно трактует о преследованиях; именно они служили главным доказательством приближения кончины мира с ее последствиями. Сибирские самосожженцы, приготовясь к смерти, писали царю Феодору Алексеевичу: «аще хотя единого от нас человека на истязание о старом благочестии возмешь, государь, и мы все единодушно пострадати хощем; аще плотию разно, а духом вместе - он станет в Тобольске страдать, а мы здесь гореть». Это значит, что если С. не могли происходить помимо мысли о преследованиях, то могли повторяться помимо наличного факта преследования» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, ст. «Самоистребление»).

Часть старообрядческих лидеров вела борьбу с массовыми самоубийствами. Так, в 1691 г. Ефросин по поручению игумена Досифея написал «Отразительное послание», в котором резко выступал против самоубийств старообрядцев. Но «гари» пылали всю вторую половину XVII века и весь XVIII век; единичные случаи массовых самосожжений имели место и в XIX веке, и даже в ХХ-м, хотя в 1905 г. старообрядцы стали равноправными с православными. Последняя «гарь» была в 1941 г. в Туве: там старообрядцы самосожглись, узнав о вторжении германских войск в Россию; они восприняли это как пришествие Антихриста. А последние (на настоящий момент) попытки массового уморения себя голодом имели место в 2007 г. в селе Погановка Пензенской области.

 

 

 

 

Почему боголюбцы потерпели поражение и церковь, а вслед за ним и вся нация, раскололась? Причин много. Главная из них – низкий общий уровень образования церковников и народа: первые не умели достаточно внятно сформулировать свои требования, вторым было трудно их понять. Участники восстаний 1648-50 гг. требовали отмены конкретных законов и отстранения конкретных извергов-воевод, и только в Пскове и Ельце сформулировали требования о создании независимого городского самоуправления. Программа боголюбцев так и не обрела формы документа, и потому осталась размытой и нечёткой.

Результаты церковного раскола были поистине чудовищными. Русская нация раскололась надвое, причём оппозиционная её часть прониклась ненавистью к государству и всему, что с ним связано. И это было не какое-то незначительное меньшинство – к 1917 г. старообрядцы составляли 25-30% русского населения. Старообрядцы насмерть бились с царскими («никонианскими») войсками, защищая свои поселения, станицы и скиты; в плен не сдавались, убивали свои семьи, чтобы не достались врагу. Взаимная ненависть была такова, что часть казаков (и немалая!) ушла в мусульманскую Турцию, основала Первое Кубанское казачье войско и жестоко воевала с Россией с 1709 по 1737 г. К ним примкнули и тысячи мужиков-раскольников, ушедших на чужбину. Казаки-старообрядцы взяли штурмом и сожгли Царицын, разорили всю Пензенскую губернию, доходили до Харькова и Саранска. Через 100 лет, во время Русско-турецкой войны 1828-30 гг., Пушкин, бывший при русской армии, отмечал: «Со стороны турков замечены были копья, дотоле у них не бывалые; эти копья были русские: некрасовцы сражались в их рядах…» (А. С. Пушкин «Кирджали»).

Даже во время Великой Отечественной войны многие старообрядцы помогали немецким оккупантам. «По данным абвера, старообрядцы стали для фронтовой разведки особо ценным материалом, в отличие от священников РПЦ и протестантов. По данным А. В. Посадского, именно старообрядцы оказывали оккупантам большую помощь в борьбе с партизанским движением. В частности, точно информировали абвер о дислокации партизанских отрядов, их передвижениях, в то же время среди старообрядцев не было советских агентов. Попавший в немецкий плен советский майор госбезопасности на допросе показал, что в течение 1941-1942 гг. множество переброшенных за линию фронта советских агентов погибли либо от рук староверов, либо были выданы ими врагу, что объясняется большим количеством староверов в северо-западной части России» («Три года без Сталина. Оккупация: советские граждане между нацистами и большевиками»). Так причудливым образом ненависть старообрядцев к никонианам трансформировалась в ненависть к советскому государству, которое уничтожало Русскую православную церковь!

Раскол привёл к культурно-бытовой деградации населения: так, резко упала грамотность населения. Освобождённая от старообрядцев РПЦ перестала заниматься образованием и просвещением, с чем столкнулся Петр I. Его попытки заставить церковь открывать приходские школы вызвали сопротивление священнослужителей; они упирали на то, что якобы такой традиции в православии нет, и вообще – зачем крестьянам образование? Это стало причиной антицерковной деятельности царя и его окружения, сознательно подрывавшего авторитет церкви в народе. «Всешутейный и всепьянейший собор», выдуманный Петром I, был направлен именно на искоренение церковного авторитета, а уничтожение патриаршества и секуляризация церковного имущества подчинили церковь светской власти. Эти действия царя обосновывались тем, что церковь превратилась в косную силу, выступавшую против любых преобразований. Более того: после раскола церковь фактически прекратила благотворительную деятельность - в середине XVII века в каждом селе был приют, а к концу столетия их почти не стало. В результате эта деятельность была взята на себя государством – Петр I был вынужден основывать не только школы и больницы, но и государственные приюты и богадельни. Естественно, что их администрация, состоящая из не слишком верующих чиновников, воровала и допускала злоупотребления в гораздо большей мере, чем прежняя, церковная. Но у государства просто не было выхода: с прекращением церковной благотворительности кто-то и хоть как-то должен был ею заниматься!

Раскол и последующее подчинение церкви государству привело к падению авторитета не только церкви, но и православия как такового. Степан Разин, вождь восстания 1669-71 гг., возил с собой в походах самозванца, выдавая его за опального патриарха Никона, но сам он вообще отошёл от христианства. В народных песнях и сказаниях он именуется колдуном и чернокнижником, а пленные разинцы, причём не только чуваши, мордва и марийцы, но и русские, объясняли на допросах своё участие в восстании желанием «оставить православие и вернуться к вере в своих бесов». Разин молился «водяному богу Ивану Гориновичу», в жертву которому и была принесена известная «персидская княжна», на самом деле – обычная персидская девушка, захваченная бандитами-разинцами. 

 

 

 

Стенька Разин. Худ. В. Суриков, 1906 г., Русский музей, Санкт-Петербруг

 

Уже после гибели Разина один из его атаманов, Федька Лукьянов, больше десяти лет скрывался в донских плавнях и уже открыто проповедовал отход от христианства и поклонение солнечному диску.

В 1696 г. в Иркутске произошло восстание против злоупотреблений Иркутского воеводы Афанасия Савелова. Возглавил восстание удинский казак Петрушка Арсеньев. Восставшие называли себя «разинцами» (очевидно, среди них действительно были престарелые участники разинского бунта) и – что показательно – они жгли церкви, открыто выступая против христианства. 

 

 

 

Стенька Разин бросает персидскую княжну в воду. Миниатюра из книги Les voyages de Jean Struys, en Moscovie, en Tartarie, en Perse, aux Indes, & en plusieurs Autres païs étrangers. Amsterdam, La veuve J. van Meurs, 1681 г.

 

То, что после захвата власти большевиками в 1917 г. множество русских крестьян и горожан с удовольствием громили и грабили церкви и монастыри, убивали и мучили священнослужителей – это тоже дальние отзвуки раскола: доверие к церкви было подорвано так сильно, что уже не восстановилось. 

 

 

 

Закрытие Симонова монастыря. Красноармейцы выносят церковные ценности из разорённой обители. 1923 г.

 

 

***

 

 

Самым важным последствием раскола стало укрепление в России крепостничества. Причём оно приняло формы самого настоящего рабства – Россия в XVII-XIX веках была единственной страной европейской культуры, где рабами были люди, принадлежавшие к государствообразующей нации. Согласно Своду законов Российской Империи 1833 г. (всего за 28 лет до отмены крепостного права!) крепостным крестьянам запрещалось жаловаться на помещика и вступать в брак без разрешения господина. Помещики имели право телесно наказывать своих крестьян, за смерть крепостного помещик ответственности не нёс. Крестьянские земли и дома прямо определялись как собственность помещика. Крепостные были лишены права владеть каким-либо недвижимым имуществом. Чем это отличалось от положения рабов в США или Бразилии? Только те, что там рабами были привезённые из Африки негры, а в России – русские, православные. Надо отметить, что сами крепостники называли «своих людишек» не крепостными (этот термин существовал лишь в официальных документах), а именно рабами.

 

 

 

Торг. Сцена из крепостного быта. Из недавнего прошлого. Худ. Н. Неверев, 1866 г. Третьяковская галерея, Москва

 

Крепостное право в России – это прежде всего произвол и беззаконие. Помещики нередко захватывали «в плен» проходящих крестьян, в основном для того, чтобы сдать их в рекруты (за это помещики получали деньги от государства), причём о наказаниях за такие действия ничего не известно. Продавали в рабство людей, проживавших на территориях, где происходили восстания (Пугачёвщина, башкирские восстания и т. д). В Якутске в XVIII – начале XIX веков существовал невольничий рынок, хотя захватывать и «крепостить» инородцев законы категорически запрещали. Во время Северной войны (1700-21 гг. войска Петра I обращали в рабство население Прибалтики и Финляндии; именно так в Россию попала лифляндская крестьянка Марта Скавронская-Крузе, впоследствии императрица Екатерина I. Строящийся Санкт-Петербург был огромным рынком финских рабов; только резкие протесты вселенского патриарха (казаки везли на продажу финских рабов аж в Константинополь) прекратили эту дикую практику. В 1731 г. захваченные в плен мятежники-камчадалы обосновывали своё участие в мятеже тем, что их жён и детей захватывали в рабство, невзирая на то, что они приняли крещение именно для того, чтобы избежать рабства (по закону христиан в рабство продавать было нельзя, но в России на законы внимания не обращали). В конце XVIII века «землепроходцы» во главе с «Колумбом российским» Григорием Шелиховым обратили в рабство целый народ - алеутов (тех, кого не уничтожили). Даже в XIX веке некоторые генералы и офицеры русской армии во время Кавказской войны (1816-64 гг.) продавали в рабство пленных (в основном женщин и детей) кочевым ногайцам…

 

 

 

Проводы новобранца (рекрута). Худ. И. Репин, 1879 г., Русский музей, Санкт-Петербург

 

Русское крепостничество не только тормозило развитие экономики и социальной сферы, оно уродовало души людей, развращало их, уничтожало мораль и нравственность. Единственная история, известная современным россиянам – преступления и наказание за массовые пытки и убийства помещицы Салтычихи – показательна не тем, что её всё-таки осудили и посадили в тюрьму, а тем, что тех, кто на неё жаловался, били кнутом и бросили в тюрьму, а следствие по этому делу прекращали 20 (!) раз, что позволило ей убивать в течение многих лет. «Салтычих», убивших меньше людей, чем она, в России было множество, и по-другому быть не могло: если человек получает право на бессудное убийство, он превращается в зверя. И таких зверей было много, причём их не останавливало даже то, что издевательства над крестьянами не позволяли развиваться их поместьям и приносили убытки; жажда насилия была сильнее стремления к богатству. «Какие предосторожности не принимал я, – писал французский мемуарист XIX века, – чтобы не быть свидетелем этих истязаний, – они так часты, так обычны в деревнях, что невозможно не слышать сплошь и рядом криков несчастных жертв бесчеловечного произвола. Эти крики преследовали меня даже во сне. Сколько раз я проклинал мое знание русского языка, когда слышал, как отдавали приказы о наказаниях».  

 

 

 

Иллюстрация работы Курдюмова к энциклопедическому изданию «Великая реформа: Русское общество и крестьянский вопрос в прошлом и настоящем» 1910-1911 гг., изображающая как Салтычиха истязала крестьян

 

«Крепостные порядки были основаны на подавлении любых проявлений свободы, их существование и было возможно исключительно в условиях постоянного насилия. В целях обеспечения безопасности установившегося строя крепостным рабам было отказано не только в имущественных или социальных правах, но преследовалась и сама народная культура. Боялись, что угнетённые люди могут найти в ней силу и вдохновение для борьбы за свободу, потому непримиримо искореняли старинные традиции и обычаи. Современники свидетельствуют о том, как запрещались в помещичьих усадьбах народные праздники, песни, обряды. 

Характерно, что репрессии против староверов, виновных только в том, что они не хотели изменить благочестию и заветам первых русских святых, в это время приобретают непримиримый характер, а уничтожение древлеправославия при императоре Николае [I – прим. авт.] становится одной из главных задач внутренней политики. И это в то время, как в стране беспрепятственно открывались храмы и молитвенные дома протестантов, католиков, даже язычников. Это происходило потому, что любое сомнение в каноничности официального «казённого православия», само право на сомнение - являлось крамольным проявлением независимости мнения, а, значит, внутренней свободы в человеке, недопустимой и смертельно опасной для существования всего крепостнического режима.

Важной особенностью крепостного права в России является то, что оно представляет собой систему не столько сословного, сколько государственного угнетения народа, когда поместное душевладельческое дворянство выполняло роль не феодального господина, а полицейского надзирателя, которому за службу интересам правительства были переданы значительные полномочия в распоряжении порабощенными людьми. Но в условиях существования крепостных порядков и господа и рабы оказались в равной степени заложниками жестокого и бессмысленного социального эксперимента, роковым образом повлиявшего на развитие российской государственности. <…>.

При этом нравственный вред от долгого существования крепостного права оказывается еще значительнее. Его мрачные будни, насыщенные жестокими наказаниями и пытками, показали со всей очевидностью, что наделение человека неограниченной властью над себе подобными становится непосильным испытанием, выявили крайний недостаток у него нравственных качеств и душевных сил выдерживать такое испытание. Но самым печальным последствием разделения высшего сословия и народа на классы господ и рабов было то, что оно привело к неустранимому духовному разъединению между ними. Народ и так называемый образованный слой, в первую очередь дворянство, на самом деле представляли собой две разные России, настолько отличные друг от друга, что у них не могло быть и не было ни единых интересов, ни единого будущего. Крепостные порядки были введены искусственно, явились следствием государственного произвола, и вся последующая эпоха отмечена торжеством уже частного произвола над юридическими и моральными основами. Закон почти всегда отступал перед деспотической волей того, кто обладал властью и деньгами. Причём глубоким заблуждением будет представлять себе, что подобное положение вещей лежало в русле традиционного развития страны. Совершенно наоборот - оно являлось серьёзным шагом назад в формировании норм русского права, существовавших до имперского «просвещенного» века, было свидетельством несомненной социальной и культурной деградации государственности» (Борис Тарасов «Россия крепостная, история народного рабства», Самиздат, интернет-версия).

Следствием крепостного права, а следовательно – и раскола стали грандиозные восстания Разина и Пугачёва, в ходе которых повстанцы проявляли неслыханные зверства по отношению к правящему классу. Что неудивительно: это было ответом на его собственные зверства. Кстати, ни в одной европейской стране ничего подобного разинщине и пугачёвщине не было (более или менее сравнимая французская «Жакерия» продолжалась две недели и охватывала территорию одного района Иль-де-Франс и произошла во время Столетней войны). 

 

 

 

Суд Пугачева. Худ. В. Перов, 1879, Русский музей, Санкт-Петербург

 

И ужасы гражданской войны, и сталинский произвол, и колхозное рабство вкупе с закрепощением рабочих в 1940-54 гг., и зверства ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ – всё это наследие крепостничества. А значит, и Великого Раскола. 

 

Автор: Трифонов Е. trifonov2005@mail.ru

 

 

Обсудить статью на форуме