Тень Перона над Латинской Америкой

В 1952 г. два молодых аргентинских врача, Эрнесто Гевара по прозвищу «Че», и друг его Альберто Гранадо, путешествовали по Южной Америке. Чилийцы, боливийцы и перуанцы – рабочие, крестьяне, врачи, полицейские – с восхищением спрашивали: правда ли что вы прибыли прямо из Аргентины – волшебной страны Перона, где все люди равны и счастливы (Э. Гевара «Дневники мотоциклиста»)? 

 

 

 

Альберто Гранадо (слева) с Че Гевара на плоту "Мамбо-Танго", спуск по Амазонке, июнь 1952 г.

 

 

Влияние Перона на политические, идеологические, социальные и экономические процессы не только Аргентины, но всей Латинской Америки – огромно. Ему молились (в том числе в прямом смысле слова) десятки миллионов людей, его политику и стиль пытались (и пытаются сейчас) копировать многие президенты разных стран. 

 

 

 

Официальный портерт президента Перона, 1946 г.

 

Об этом человеке – полковнике, политике, президенте и архитекторе «волшебной страны» написаны горы книг, сняты фильмы (правда, больше – о его второй жене Эвите), но сама личность остаётся недопонятой, во многом загадочной. Кем он был – гением или неудачливым злодеем? Как вообще оценивать его политическую доктрину – перонизм – как правую или левую идеологию?

 

 

 

Бракосочетание Эвиты и Перона, 1945 г.

 

Аргентина, разбогатевшая в конце XIX – начале ХХ веков на экспорте мяса и хлеба, в течение десятилетий имела все шансы стать одной из самых экономически развитых в мире. И непозволительно долгое время она этот шанс упускала. Грамотное население, прекрасный климат, развитая инфраструктура и разнообразные полезные ископаемые – все это позволяло провести индустриализацию быстрее и проще, чем в других странах. В начале ХХ века Аргентина стала страной с весьма высоким доходом на душу населения. «Богат, как аргентинец», - говорили тогда в Европе. Сегодня такая фраза прозвучала бы весьма странно. 

 

 

 

Буэнос-Айрес, Майская площадь, 1861 г.

 

«В 1913 г. валовой продукт на душу населения в Аргентине был сопоставим со швейцарским, вдвое превышал итальянский и составлял половину от канадского. В 1978 г. ВВП на душу населения в Аргентине был в шесть раз меньше, чем в Швейцарии, в два раза меньше, чем в Италии, и в пять раз меньше, чем в Канаде. Особенно драматично сравнение с Японией: в годы Первой мировой войны душевой продукт в Аргентине в пять раз превышал японский, в конце 1950-х гг. Аргентина производила на душу населения в три раза больше, чем Япония, в то время как к началу 1980-х аргентинский душевой ВВП составлял только четверть от японского» (Carlos Nino, Un pais al margen de la ley. Estudio de la anomia como componente de un subdesarrollo argentino. Buenos Aires, Emece, 1992. Cit. en Antonio Camou, En busca de la gobernabilidad perdida.//Textos, Ano 1, N.1, 2002, p. 7).

При этом страна практически не производила промышленной продукции: почти всё, исключая самую простую одежду и обувь для бедняков, примитивную мебель и продукты питания, завозилось из-за рубежа. Основой аргентинский промышленности были гигантские мясохладобойни – «фригорификос», большинство из которых принадлежали иностранному капиталу.

Т. Ворожейкина («Как стать гражданами: власть и общество в Аргентине») пишет: «История Аргентины в ХХ веке действительно поражает вопиющим несоответствием огромного потенциала - природного и человеческого - более чем скромным достижениям в социально-экономическом и, особенно, политическом развитии». Эта фраза, кстати, как нельзя лучше подходит не только к южноамериканской стране, но и к России. 

 

 

 

Стихийная индустриализация в Аргентине началась в годы Первой Мировой войны. Из-за того, что традиционные поставщики готовой продукции (в первую очередь Великобритания и США) резко сократили поставки, в стране возник острый товарный дефицит. В результате начала развиваться местная промышленность – химическая, стекольная, металлообрабатывающая, текстильная, швейная. Резко увеличился выпуск готовой продукции в пищевой отрасли. 

В межвоенные годы иностранный капитал, не заинтересованный в развитии промышленности в Аргентине, усилил торговую экспансию и национальные производители оказались в трудном положении, начав сдавать позиции. Одновременно в 1920-е годы иностранные компании начали переносить производство некоторых видов промышленной продукции в Аргентину: это было связано с быстрым ростом аргентинского внутреннего рынка, что делало производство наиболее простых товаров в самой стране более дешёвым, чем их завоз через океан. 

 

 

Буэнос-Айрес, 1920 г.

 

В стране появились и довольно крупные национальные промышленные компании. Созданная в 1922 г. государственная нефтяная компания «Ясимьентос петролиферос фискалес» (ЯПФ) вступила в острую борьбу с иностранными нефтяными компаниями. В 1919 г. начала работать первая в стране компания, занявшаяся выплавкой чугуна и стали - «Гурменди». В 1928 г. компания «СИАМ ди Телья» начала работать в области металлообработки и машиностроения. В 1929 г. появилось целлюлозно-бумажное производство, основанное объединением «Селюлоса Архентина». «Бунхе и Борн» занял ведущие позиции в производстве продуктов питания, «Гаровальо и Зорракин» - в сахарной промышленности, «Альпаргатас» - в текстильной. При этом национальные производители находились в сильной зависимости от иностранного банковского капитала, так как аргентинская банковская система была очень слабой. 

Мировой экономический кризис 1929-1933 гг. нанёс по аргентинской экономике тяжёлый удар: экспорт сельхозпродукции резко упал, цены на зерновые и шерсть снизились почти наполовину, кожа подешевела на треть. Нехватка валюты обесценила курс песо, импорт сократился в несколько раз.

Но кризис вызвал и положительные сдвиги в экономике: невозможность импорта привела к созданию большого числа малых и средних предприятий в лёгкой и пищевой промышленности. Увеличился выпуск продуктов нефтепереработки, резиновых изделий, химических и фармацевтических товаров, бытовых электроприборов, несложной машиностроительной продукции и сельскохозяйственного оборудования. Стихийная индустриализация приобрела черты импортозамещающей. В ней принял участие и иностранный капитал, вынужденный под давлением обесценивающегося песо сократить ввоз в страну готовых промышленных изделий и приступить к их изготовлению на месте. «Дженерал Электрик» начала выпуск электросчётчиков, радиоприёмников, электроутюгов, вентиляторов, электроплиток, «Филко» приступила к изготовлению радиоприёмников, итальянская «Оливетти» занялась сборкой офисного оборудования, «Филипс» - выпуском электрических лампочек, «Файрстоун» выпускала автошины.

Государство также начало участвовать в процессе индустриализации, правда, его участие было ограниченным, фрагментарным и не имело какой-либо единой программы, так как с 1930 г. власть в стране захватили военные, связанные с компрадорскими кругами буржуазии и латифундистами (период в истории страны между 1930 и 1943 гг. именуют «позорным десятилетием»). Тем не менее необходимость в получении некоторых видов промышленной продукции, которые было либо невозможно получить из-за рубежа, либо они были слишком дороги для обедневшей страны, вынудили власти принять участие в индустриализации. Инициаторами создания первых госпредприятий были военные – точнее, патриотическое крыло офицерского корпуса. Ещё в 1927 г.  они построили первый в Латинской Америке авиазавод, сыгравший огромную роль в индустриализации Аргентины. В 1935 г. был построен первый относительно крупный металлургический завод «Фабрика милитар де асерос», в 1937 г. - завод взрывчатых веществ «Фабрика милитар де армас», объединённые в 1941 г. в единый военно-промышленный комплекс - холдинг «Фабрикасьонес милитарес».

Самое главное – в 1920-е годы появились, в 1930-40-е – окрепли и усилились элитные группировки, требовавшие индустриализации и экономической независимости. Рука об руку с этими чаяниями шли требования улучшения жизни трудящихся и предоставления им политических прав и социальных гарантий.

В 1939 г. началась Вторая Мировая война. «В связи с сокращением ввоза промышленных изделий извне, особенно из Англии, необходимо было налаживать их производство внутри страны. Возникла потребность замены импорта разнообразных промышленных изделий производством их в Аргентине. С этой целью министр финансов Ф. Пинедо предложил проект развития промышленности («план Пинедо»). В нем наряду с расширением уже существовавших предприятий предусматривалось создание различных новых промышленных объектов. План предлагал предоставить промышленности на льготных условиях долгосрочные кредиты, а также предусматривал проведение правительством протекционистской экономической политики. «План Пинедо» был встречен с энтузиазмом предпринимателями, объединенными в «Аргентинский промышленный союз». В 1940 г. план обсуждался в парламенте, но был отвергнут из-за упорного  сопротивления представителей землевладельческой олигархии. Крупные землевладельцы рассматривали этот план как прямую и опаснейшую угрозу их господству, опиравшемуся на экономику, в которой ведущую роль играло земледелие, животноводство и внешняя торговля товарами этих отраслей хозяйства» (Очерки истории Аргентины, www.istmira.com/razlichnoe). Одновременно один из крупнейших предпринимателей Аргентины Г. Бунге опубликовал книгу, ставшую невероятно популярной – о том, что стране необходима индустриализация.

 

 

 

В 1943 г. власть в стране захватили военные, начавшие крупномасштабный эксперимент по ускорению социально-экономического развития. Лидером движения стал Х. Д. Перон, выдвинувший программу социального развития, объединения трудящихся в вертикально интегрированные общественно-политические структуры, и индустриализации страны при опоре на госсектор. Т. Ворожейкина («Как стать гражданами: власть и общество в Аргентине») пишет: «Национал-популистский перонистский проект был экономически ориентирован на импортозамещающую индустриализацию и защиту национальной промышленности и внутреннего рынка от конкуренции иностранного капитала и товаров. В социальном отношении этот проект был перераспределительным, включавшим рост реальной заработной платы и потребления, повышение жизненных стандартов большей части городского населения и усиление его вертикальной мобильности, активную социальную политику государства - государственное пенсионное обеспечение, обязательные оплачиваемые отпуска, бесплатную систему медицинского обслуживания и дешёвое государственное жильё».

Правительство приняло участие в создании предприятий путём организации смешанных компаний. В 1943 г. была разработана специальная система их кредитования. В 1944 г. в её рамках был основан Банк Промышленного Кредита и принят закон о защите и ускорении развития отраслей, представляющих национальный интерес. В подготовке закона активное участие принимало оборонное ведомство, которое стало использовать федеральные ресурсы для организации ряда полугосударственных компаний по производству стратегических материалов. В 1945 г. была запущена первая в стране доменная печь «Сапла». 

В 1946 г. Перон стал президентом и сразу же обнародовал Декларацию экономической независимости, провозгласившую создание «здоровой экономики, свободной от иностранного капитала». Он приступил к осуществлению первого пятилетнего плана, национализировал центральный банк, железные дороги, телефонную связь, газовую промышленность и городской транспорт. Было расширено производство товаров широкого потребления, заложены основы государственного пенсионного обеспечения и здравоохранения.

Таким образом, к власти пришла группировка, отвергнувшая прежнюю, либерально-компрадорскую и узко элитарную модель развития, при которой 80% населения фактически не имели возможности реализовать свои гражданские права, не говоря уже о том, чтобы хоть в какой-то мере влиять на принятие государственных решений. Военная группировка, стоявшая на национально-патриотических позициях, опиралась на предпринимателей-патриотов: ускоренное развитие Аргентины в конце 1930-х и 1940 гг. породило целую плеяду промышленников и экономистов нового типа. То есть перонизм (или хустисиализм – от испанского justicia - справедливость) был общественно востребован, и именно поэтому он победил, а не из-за наличия у перонистской военной группировки пушек и самолетов. 

 

 

 

Президент Элдемиро Фарелл (слева) и вице-президент Перон, апрель 1945 г.

 

И всё-таки: к какой части политического спектра следует относить перонизм? С одной стороны, в нём явно прослеживается влияние фашистского корпоративизма (сам Перон долгое время был военным атташе в Италии при Муссолини), однако перонисты сохранили многопартийность и не были ни расистами, ни экспансионистами. Поэтому, кстати, в СССР к Перону отношение в общем было положительное, его хвалили как «умеренного антиимпериалиста», хотя, противореча сами себе, советские публицисты обязательно упоминали о фашистских корнях движения. Перонисты часто называли свою идеологию «национальным социализмом», но левые, правые и прочие группировки вкладывали в него совершенно разное понимание – от марксистского до нацистского. 

Дело в том, что отношение к левым (коммунистам, социалистам, социал-демократам) как к главной силе, непримиримо противостоящей фашистам и нацистам, считающимися правыми – это европейская классификация. В Латинской Америке всё по-другому. Марксизм и фашизм (в меньшей степени – нацизм) начали распространяться на континенте в 1920-е годы и набрали большую силу в 1930-е. Они были реакцией на провальную политику либеральной олигархии, правившей странами континента, которая не обеспечивала ни прав, ни приемлемого уровня жизни трудящихся, а также не желавшей экономического развития. Так что марксисты и фашисты опирались на одни и те же группы населения (трудящихся, интеллигенцию и предпринимателей-некомпрадоров) и имели одного врага – эту самую либеральную олигархию и компрадорскую буржуазию. Поэтому, в отличие от Европы, они часто (хотя и не всегда) сотрудничали друг с другом, а рядовые члены левых и правых движений обычно не понимали, в чём идеологическая разница между теми и другими. И очень часто переходили от правых к левым и наоборот – переходы были связаны не с идеологией, а с харизмой лидеров партий и движений. Например, выдающиеся лидеры бразильских левых – архиепископ Камара, глава «теологии освобождения» Бофф, глава левых трабальистов (бразильский аналог перонистов) Бризола – все в молодости участвовали в фашистском движении интегралистов. Правда, это было очень латиноамериканское фашистское движение: оно отвергало расизм, антисемитизм и экспансионизм, поэтому переход его членов «налево» был прост. В Аргентине в 1960-е в левый (марксистский) перонизм, троцкизм и геваризм ушла целая мощная фашистская группировка «Такуара» (это традиционное оружие аргентинских гаучо – мачете, привязанное к длинной палке) - потому, что у левых всего континента появился обаятельный вождь, да ещё аргентинец - Че Гевара. Даже «духовный отец» аргентинского фашизма падре Менвьель в 1961 г. открыто поддержал режим Фиделя Кастро!

Эта традиция существует до сих пор: мало кто за пределами Латинской Америки знает, что правящее ныне в Боливии Движение к социализму (лидер – президент Моралес) выросло из Боливийской социалистической фаланги, традиционно считавшейся франкистской. Хотя само название позволяет в этом несколько усомниться…

Иногда сотрудничество левых с условно правыми принимало совсем уж неожиданные формы. Так, в Чили в 1930-40-е годы Компартия союзничала с Национал-социалистским движением (повергая в ужас товарищей по Коминтерну), а Соцпартия (тоже марксистская) – с Национальной фалангой (ужасая товарищей по Социнтерну). Ещё страннее было в Боливии: там в 1936-46 гг. (с перерывами) страной правили военные, сочувствовавшие социализму, которые в правительство включили коммунистов, троцкистов, социалистов, фашистов и нацистов. Самое поразительное для европейцев – они вполне конструктивно работали. Только во время Гражданской войны в Испании (1936-39 гг.) возникали казусы: одни правительственные газеты восхваляли Франко, другие – республику.

В Аргентине же перонизм делился на ультралевое, социал-демократическое и фашистское крылья, которые иногда (уже в 1970-е годы) изничтожали друг друга, а до этого и частично после вполне мирно сотрудничали, вяло переругиваясь по идейным вопросам. Неудивительно, что видный идеолог перонизма Сересоле был советником Фиделя Кастро и в это же самое время – идеологом чилийской фашистской партии «Родина и Свобода», воевавшей с правительством Альенде. Политическую деятельность он закончил очень старым – в должности советника Уго Чавеса…

После Второй Мировой войны Перон буквально заполонил Аргентину беглыми немцами, итальянцами, венграми и хорватами. Было ли это симптомом его симпатий к фашизму всех видов? Отчасти, наверно. Но в большей степени это было ещё принятой во многих странах региона практикой «расового отбеливания» - политикой привлечения эмигрантов из Европы, в первую очередь грамотных и технически образованных, которые, перемешавшись с местным цветным (в Аргентине – индейским) населением, должны были создать новые, европейские по типу и внешнему облику общества. 

О политической «физиономии» самого Перона хорошо говорит такой случай: в 1965 г., будучи в эмиграции в Испании, бывший каудильо встретился с руководителем Национал-революционного движения «Такуара», в то время эволюционировавшего от фашизма к троцкизму – Джо Бакстера. Экс-президент, мало зная об этой эволюции, начал цитировать Муссолини, на что Бакстер заметил, что его соратники предпочитают Мао Цзэдуна. И Перон сразу же залез в шкаф и повесил на видное место протрет китайского «великого кормчего». 

«Большую роль <…> в формировании идеологии, строившейся на синтезе левых и правых идей, сыграл <…> проживавший в Испании аргентинский изгнанник-диктатор Хуан Перон, который ещё в 1958 г., после событий на Кубе, увидел в левом революционном движении огромную силу, способную свалить буржуазные режимы на всей планете и прикладывал все усилия для того, чтобы объединить революционный дух левых с традиционалистским духом правых, что ему вполне удалось, особенно в самой Аргентине, где до 1973 г. под эгидой левого «перонистского» правительства уживались как красные перонисты (Armados Revolucionarios, Fuerzas Armados Peronistas, Juventude Peronistas, Movimiento Nueva Argentina), так и перонисты чёрные (легионерская Guardia di Hierro, парамилитаристская Formaciones Speciale, Movimiento Nacionalista Tacuara), даже более того: многие боевики аргентинской «Железной Гвардии» наряду с левыми перонистами из Juventude и Montoneros («горцами») сражались и погибали в рядах уругвайского левого партизанского национал-социалистического [так в тексте, на самом деле – социалистического – прим. авт.] движения Тупамарос» (статья «Молодая Европа», интернет-версия свободной русской энциклопедии «Традиция»).

 

 

 

Боевики из Armados Revolucionarios

Так что спорить о том, левым является перонизм или правым бессмысленно. Он – и правый, и левый, но при этом подобное деление вообще крайне условно, а в Латинской Америке – особенно. 

 

 

 

Демонстрация Juventude Peronistas, 8 сентября 1973 г.

 

 

 

Мотором индустриализации Аргентины стала многоотраслевая корпорация IAME, созданная на базе комплекса авиационных заводов FMA, основанного еще в 1927 г. и выжившего в годы «позорного десятилетия» благодаря военным заказам. В 1952 г. в рамках IAME были построены и заработали автомобильный, тракторный, мотоциклетный, двигателестроительный, локомотиво-вагоностроительный и ракетостроительный заводы. Большая часть продукции производилась по лицензиям: так, автомашины делались по лицензиям Fiat и Kaiser, трактора – по лицензии Fiat. Но это были аргентинские, национальные машины, полностью производимые в стране и сыгравшие решающую роль в превращении Аргентины из аграрной в индустриально-аграрную страну с относительно высоким научным (для государства «Третьего мира») и опытно-конструкторским потенциалом.

 

 

 

На авиационном заводе IAME собирают бомбардировщики Calquin, 1952 г.

 

Вокруг Перона сгруппировались часть национальной буржуазии, большая часть рабочего класса, патриотически настроенная бюрократия и военные, часть крестьянства, получившая землю по аграрной реформе. Против него выступали сильные компрадорские группировки, связанный с ними многочисленный средний класс и католическая церковь, у которой он отобрал некоторые социальные функции, а главное – ореол борца за справедливость, а также значительная часть крестьянства, ничего не получившая от перонистского проекта.

Но главная беда перонизма была… в самом Пероне. Во главе перонистского (хустисиалистского) движения стоял харизматичный, патриотически настроенный лидер, но он же - классический латиноамериканский каудильо. Капризный и властолюбивый, не считающийся с чьим-либо мнением, склонный к депрессии и зависимый от ещё более властолюбивой и чудовищно алчной супруги Эвы, он оказался неспособным ни к принятию продуманных социально-экономических программ, ни к последовательному осуществлению начатых проектов. 

 

 

 

Эва и Перон, 1950 г.

Супруга Перона сама по себе быстро превратилась в существенный фактор политической и экономической жизни страны, тормозящий начинания её мужа. «Эва в эти годы активно изымала деньги у бизнесменов и землевладельцев, вкладывая огромные средства в то, что было названо крупнейшим в истории "взяточным" фондом. Он использовался для подкупа влиятельных лиц и проведения широко разрекламированных благотворительных кампаний. Эва действительно помогала строить школы и обучать детей, кормила голодных и открывала убежища для бездомных. Подарила беднякам 2500 квартир. Однако огромное количество собранных денег распределялось людьми, которые отвечали только перед нею. Её эмиссары разъезжали по всем фабрикам, цехам, строительным площадкам, чтобы собрать взносы, которые требовала новая Клеопатра. 

Предприятия, не внесшие средства добровольно, немедленно закрывались как нерентабельные. 

По оценкам экспертов, Эвита похитила из этого фонда 100 миллионов долларов и поместила их на секретные счета в швейцарских банках.  Фонд, который создавался как общество, поддерживаемое добровольными взносами, вскоре стал напоминать мафиозную организацию. Эва решительно требовала платежей от каждого рабочего, который получал повышение, от каждого предпринимателя, который заявлял, что ему необходима государственная поддержка («Хуан Доминго Перон и Эва Дуарте», www.ugalovnik.ru/duarte.php).

 

 

 

Толпа приветствует Эву Перон во время предвыборной кампании 1946 г.

«Несомненно, Перон чрезвычайно плохо управлял системой, - писал английский историк Фернс в своем фундаментальном исследовании «Аргентина». - Как капризный ребенок, он хотел иметь все сразу. Он показал себя неспособным делать выбор и устанавливать приоритеты, которые необходимы для функционирования любой экономической системы».

Так, в 1948 г. Перон национализировал железные дороги, принадлежавшие в основном английскому капиталу. Цель – использовать доходы от их эксплуатации для финансирования экономического роста. При этом президент Аргентины без рассуждений согласился на невероятную по размерам компенсацию англичанам; в Аргентине справедливо говорили, что он «купил ржавое железо по цене золота». В результате была потрачена львиная доля средств, накопленных бюджетом страны от экспорта во время войны. Вместо того, что этой национализацией обогатить страну, Перон её разорил, подорвав финансовую основу собственных планов индустриализации. 

 

 

 

Инаугурация аргентинского железнодорожного локомотива Justicialista, 1952 г.

В 1947 г. под личным патронажем Перона авиазавод построил первый в Латинской Америке реактивный истребитель IAe.27 Pulqui (на языке индейцев-гуарани это означает «маленькая крепость»), сконструированный известным французским авиаконструктором Э.Девуатином. В те годы реактивные самолеты проектировали только в США, Англии и СССР, так что Аргентина оказалась в четвёрке мировых пионеров. Самолёт показал неутешительные результаты при испытаниях, и его дальнейшая разработка была прекращена. А ведь и первые американские, английские и советские самолеты были такими же несовершенными, но работы над ними продолжались – и в результате эти страны стали великими авиационными державами. Вторую попытку произвёл известный немецкий конструктор К.Танк: в 1950 г. тот же завод выпустил второй реактивный истребитель - IAe.33 Pulqui II. Он обладал хорошими лётными и техническими характеристиками и, по мнению специалистов, не уступал лучшим истребителям того периода – советскому МиГ-15 и американскому F-86 «Сейбр». И этот проект Перон угробил: в 1954 г. во время парада в честь президента из-за ошибки пилота произошла авария, после чего производство весьма перспективного самолёта, который были готовы закупать зарубежные ВВС, было свёрнуто. 

Первый полет IAe.27 Pulqui, 1947 г.

 

Вообще в статье автор будет неоднократно обращаться к истории отдельных технических изделий аргентинской промышленности – потому, что их судьба ярко демонстрирует особенности экономической (и не только экономической) политики аргентинских властей.

Частному капиталу Перон не доверял, не понимая, что нет разницы, кто поднимает экономику – государство или частник. Ещё в 1925 г. К. Баллестер и Е. Молино - энтузиасты индустриального развития Аргентины - основали компанию Hispano-Argentina Fábrica de Automóviles SA (HAFDASA): она приступила к выпуску легковых и грузовых автомобилей, автобусов, тракторов, тягачей и огнестрельного оружия. HAFDASA сумела пережить тяжёлый период власти компрадоров 1930-43 гг.: продукция компании была высококачественной и недорогой, а иностранные компании просили за свою военную продукцию такие высокие цены, которые аргентинское правительство заплатить не могло. Помог фирме и английский заказ: в 1940 г. британское правительство заказало у HAFDASA для своей армии крупную партию пистолетов. Но перонистам компания, уже ставшая к тому времени легендарной, оказалась не нужна. В результате HAFDASA, сделавшая очень многое для развития Аргентины, обанкротилась и закрылась в 1953 году.

А слабый госсектор был недостаточно эффективен. Например, с 1945 г. FMA выпускала лёгкий бомбардировщик IAe.24 Calquin. Его двигатели оказались гораздо слабее, чем необходимо, в результате чего скорость самолета была недостаточной, а сам он был неустойчив в полёте. Однако эти недостатки устранены не были, хотя решение лежит на поверхности: усилить мощность двигателя. В результате из 100 произведённых самолетов к 1957 г. разбилось более половины, после чего уцелевшие были списаны. Следовало бы привлечь к производству частные компании, которые более ответственно подошли бы к делу – в случае таких неполадок они лишились бы госзаказа. А госкомпании это было безразлично – она всё равно работала за бюджетные деньги. 

Аналогичная история – в то время, когда Перон ещё не был президентом, но уже был всесильным министром труда и фактическим лидером страны - произошла и с первым аргентинским (и латиноамериканским) танком. В 1944 г. по распоряжению армейского командования компания Arsenal Esteban de Luca в Буэнос-Айресе приступила к выпуску танка DL 43 Nahuel. Он был разработан подполковником А. Баизи на базе американского M4 «Шерман». Денег на производство было выделено недостаточно, работы велись очень медленно, и за год было изготовлено всего 16 машин. После окончания войны американцы начали задёшево распродавать свои «Шерманы», и Аргентина, отказавшись от выпуска собственных танков, начала закупать американские – они были гораздо дешевле и лучше качеством. 

 

 

 

Танк DL 43 Nahuel на военном параде, 1940-е гг.

Тут возникает ряд вопросов. Почему, собственно, в качестве образца был выбран именно «Шерман» - неплохой, но отнюдь не самый лучший средний танк того времени? Аргентина в годы войны поддерживала нормальные отношения со всеми воюющими странами (кроме СССР) и вполне могла купить лицензию или образец хоть немецкого Pz-IV (более мощные «Пантеры» и «Тигры» были для Аргентины слишком сложными), хоть английского Comet, которые были лучше «Шермана» во всех отношениях. И вообще: зачем производить танк массой в 36 тонн, если мосты в Аргентине рассчитаны только на 30-тонную нагрузку? Не лучше ли было для начала делать лёгкие, простые и дешёвые танки, такие как английский «Валентайн», чешский Pz-38 или шведский Strv-42?

Ответы простые. Министр приказал подполковнику делать танки – и тот приказ выполнил, как умел. Нравился ли ему именно «Шерман», или он просто не знал о других моделях танков того времени – неизвестно. Никакого обсуждения проблем танкостроения с военными, инженерами, конструкторами и промышленниками не было, ибо начальник лучше всех всё знает и ни с кем советоваться не намерен. Вот и остался первый латиноамериканский танк только в музеях.

Тут стоит вновь вспомнить о неудачном проекте реактивного IAe.27 Pulqui. Почему, собственно, делать реактивный самолет пригласили француза Э. Девуатина, который никогда такими машинами не занимался? В результате он сделал что-похожее на свои довоенные самолеты и поставил на него английский реактивный двигатель, о качествах которого имел довольно смутные представления. То есть кто-то из окружения Перона вспомнил о том, что есть такой французский авиаконструктор – Э. Девуатин, а о том, что в Испании укрылись такие маститые и жаждавшие поработать специалисты по реактивной технике, как В. Мессершмитт и К. Танк - не вспомнил. Итог известен.

 

 

 

Эмиль Девуатин (справа) и Марсель Дорет, 1933 г.

 

И автомобили, и трактора, производимые на заводах IAME, были посредственного качества и довольно дороги. Но переводить предприятия на коммерческую основу и работать в кооперации с частниками чиновники-перонисты не желали. В результате недоверие аргентинцев к отечественным товарам только подогревалось.

Не думали перонистские чиновники и об экспорте отечественного оружия, авиатехники, автомобилей и тракторов за рубеж, хотя это обеспечило бы аргентинское машиностроение валютой. Так, истребители IAe.33 Pulqui II хотели закупить Нидерланды и Египет, но аргентинские власти даже не могли толком ответить потенциальным покупателям, будет самолет производиться или нет, а также когда, в каких количествах и по какой цене. 

То есть государство, взяв на себя развитие национальной экономики, не обладало необходимыми средствами и элементарным опытом.

В 1952 г. Перон был переизбран на президентский пост, но его режим уже агонизировал. С начала своего правления он ограничивал экспорт сельхозпродукции, облагая его запретительными налогами – так он добивался низких цен на продовольствие для бедных слоев населения. Идея благородная, но от неё страдали не только оппозиционеры-компрадоры, но и все сельские жители, а страна теряла экспортные доходы: хлеб и мясо продавать стало трудно, а больше ничего на экспорт не предлагалось. 

Массы обнищавших крестьян подались в города, но пятилетка Перона создала недостаточно рабочих мест для того, чтобы обеспечить их всех работой. К этому добавился конфликт Перона с католической церковью: после смерти Эвы Перон епископы потребовали передать её фонд церкви, справедливо указывая на то, что его средства тратились как попало, в частности, переводились на её личные счета за границей. Перон отказал, церковь его отлучила, а он не придумал ничего лучше, чем объявить о создании национальной церкви. Для аргентинцев, абсолютное большинство которых было в то время глубоко верующими католиками, это стало последней каплей. Армия восстала против Перона и была поддержана достаточно широкими массами населения. 

 

 

 

И всё-таки при Пероне строились заводы, продукция которых была востребована аргентинской экономикой и населением. Номенклатура и технический уровень аргентинских товаров, несмотря на недостатки в качественных, количественных и ценовых показателях, с 1943 по 1955 г. значительно возросли. Несмотря на кризис 1951-55 гг., уровень жизни аргентинцев по сравнению с довоенными годами вырос; поддержка частью населения переворота 1955 г. была связана не столько с ухудшением условий жизни, сколько с несбывшимися надеждами на ещё более быстрое их улучшение. 

Но самое главное достижение эпохи Перона – это вовлечение самых широких слоев населения в активную общественную жизнь. Объединённые в профессиональные и общественные организации, аргентинцы создали гражданское общество, отстаивающее права различных групп населения. Часто социальные требования аргентинских трудящихся были чрезмерными, иногда даже опасными для устойчивого развития страны, но в целом то, чего добилась страна при первом перонистском правительстве – это колоссальный шаг вперед по сравнению с доперонистским периодом и сравнительно с другими странами Латинской Америки, где основная масса населения включилась в общественную жизнь либо гораздо позже, либо выключена из нее до настоящего времени.

Пятилетка Перона навсегда изменила лицо страны: она из аграрной превратилась в индустриальную. Однако грубые социальные, экономические, финансовые и управленческие ошибки, волюнтаризм и непрозрачность при принятии решений, отталкивание национальной буржуазии от участия в индустриализации, популистское заигрывание с трудящимися, что привело к завышенным требованиям и ожиданиям с их стороны – все это привело к переходу экономического развития Аргентины в инерционную фазу.

…А тень Перона тем временем продолжала шествие по Латинской Америке. Колумбийский диктатор Рохас Пинилья (1953-57 гг.), следуя по стопам Перона, унял повстанческое движение, раздав бывшим повстанцам землю, и построил первый в стране сталелитейный завод. Венесуэльский тиран Перес Хименес построил для бедняков жилые небоскрёбы – Torres del Silencio, которые и сегодня являются символом страны. Парагвайский диктатор Стресснер, первым принявший бежавшего с родины Перона, начал раздавать земли безземельным крестьянам. 

 

 

 

Небоскребы Torres del Silencio в Каракасе, Венесуэла

 

К голосу эмигранта прислушивались социалисты Фигерес Феррер (Коста-Рика), Омар Торрихос (Панама), Пас Эстенссоро (Боливия), Кубичек (Бразилия), –  и правые тираны Трухильо (Доминиканская республика) и Мануэль Одриа (Перу). И Фидель Кастро неоднократно приглашал Перона переехать из Мадрида в Гавану…

 

 

 

С 1955 г. аргентинская армия, после жестокой чистки от сторонников  Перона, на долгие годы стала инструментом в руках антиперонистского блока – либералов, аграриев, олигархов и близких к ним средних слоёв. Однако влияние перонистов, опиравшихся на национально ориентированную часть предпринимателей и рабочий класс оставалось очень сильным. При этом в состав антиперонистов входили ультраправые, центристы, социал-демократы, католики и левые, а перонистское движение, в свою очередь, распалось на фашистов, социал-демократов (!), левых и ультралевых, отношения которых между собой порой принимали формы вооружённого противостояния.

Т. Ворожейкина так комментирует сложившуюся в Аргентине в те годы ситуацию: «Ни одна из разнородных социальных коалиций не могла навязать свой проект в качестве господствующего, но имела достаточно сил, чтобы блокировать осуществление проекта противной стороны. В результате «аргентинское общество выработало целую серию институциональных схем, функционировавших по принципу «нулевой суммы», когда выигрыш одного социального сектора по определению был проигрышем другого. С этим были связаны непреодолимые трудности в создании эффективного демократического порядка и конкурентной капиталистической системы, способных удовлетворять растущие социальные требования на основе устойчивого экономического развития. Государство, подчинённое интересам отдельных секторов общества (предпринимателей, партий, профсоюзов), и неэффективный капитализм, основанный на протекционизме и привилегиях, были разными сторонами одной и той же монеты». 

Антиперонистские военные режимы 1955-58 гг. были крайне неустойчивы: они постоянно боролись с заговорами и восстаниями перонистов, в результате чего не могли не только отменить новации Перона, но и вообще проводить сколько-нибудь осмысленную экономическую политику.

В 1958 г. аргентинская армия была вынуждена провести выборы, на которых победил радикал А. Фрондиси, поддержанный находившимися в подполье перонистами. Новый президент стабилизировал экономику, улучшил отношения с частным сектором и иностранными компаниями, однако он содействовал и развитию госсектора, по сути проводя политику Перона, но гораздо более гибкую, разумную и эффективную. Он пытался продолжать политику индустриализации и опоры на национальную промышленность. Строились дороги и электростанции, был издан специальный указ о государственном содействии автомобильной промышленности.

 

 

 

Артуро Фрондиси, 1958 г.

 

А. Фрондиси попытался, реализуя свою предвыборную программу, легализовать перонистов – и был свергнут армией. Последовала серия переворотов и контрпереворотов, в ходе которых армия, расколовшись на «красных» (непримиримых врагов перонизма и А. Фрондиси) и «синих» (умеренных) вела междоусобные бои. Победили «синие», но запрет на деятельность перонистов остался в силе. А. Фрондиси ушёл из политики, и президентом стал представитель враждебной ему группировки радикалов А. У. Ильиа. 

 

 

 

Артуро Умберто Ильиа, 1965 г.

Парадокс в том, что и он попытался проводить политику опоры на национальную промышленность, и даже ещё более рьяно, чем А. Фрондиси. В частности, он отменил заключённые А. Фрондиси контракты с иностранными нефтяными компаниями, что было встречено с одобрением перонистами и левыми. Но в результате технологической отсталости госкомпании ЯПФ добыча и переработка нефти упала, и Аргентина из страны-экспортёра нефти превратилась в крупного импортёра. Одновременно возобновилась сильнейшая инфляция, подавленная А. Фрондиси. 

В этой связи стоит вновь процитировать Т. Ворожейкину: «В этот период складывается равновесие сил, породившее маятниковое движение между двумя противостоящими экономическими проектами и подчинение государства интересам отдельных групп и секторов, о которых говорилось выше. Удовлетворение требований профсоюзов и предпринимателей, ориентированных на внутренний рынок, вело к росту заработной платы, ограничению доступа иностранного капитала, принятию государственных программ промышленного развития и завышению курса национальной валюты, что ущемляло интересы экспортеров и неизбежно приводило к нарастанию инфляции. Следовавшая затем стабилизация, снижение валютного курса улучшали ситуацию с экспортом и платежным балансом, но столь же неизбежно приводили к росту цен на продукты питания (напрямую зависевшие в Аргентине от цен на экспортируемые зерно и мясо) и, следовательно, падению покупательной способности заработной платы. Цикл завершался, профсоюзы выдвигали новые требования, круг замыкался. Амплитуда колебаний маятника увеличивалась, «каждый его поворот, постоянное чередованием временных побед и поражений, обостряло конфликты, которые их порождали». В этих условиях инфляция переставала быть чисто экономическим явлением: она замещала собой отсутствующий механизм политического согласования интересов и отражала накапливаемые государством требования различных социальных секторов, стремившихся опередить своих противников. Этот механизм блокировал и политические изменения, поскольку основные социальные акторы были ориентированы на завоевание позиций внутри государства, а не на создание институциональных механизмов согласования интересов».

Период правления А. Фрондиси и А. У. Ильиа можно охарактеризовать как «постперонистский». Страна развивалась по инерции, новые программы в экономической и социальной сферах не появлялись, а старые проекты перонистской эпохи ещё продолжали осуществляться. В том числе и те, от которых стоило отказаться. Например, в 1961 г. совершил первый полёт перехватчик IA.37 Ala Delta, разработанный под руководством немецкого конструктора Р. Хортена. Его планер был изготовлен в 1954 г., а в основе конструкции лежали разработки ещё Второй мировой войны, и к первому полёту он превратился в полную архаику. Казалось бы, чиновники и авиастроители должны были понимать, что в 1961 г. самолёт, разработанный по шаблонам 1945 г., был просто не нужен, и нечего было тратить время и деньги на его производство. Однако они столь простых вещей не понимали.

Зато был очень нужен другой самолёт Хортена - FMA I.Ae. 38 Naranjero, лёгкий транспортник. «В послевоенные 50-е годы в Аргентине, не обладавшей развитой транспортной инфраструктурой, возникла проблема транспортировки скоропортящихся продуктов. Фрукты и прочие продукты сельского хозяйства выбрасывались или закапывались в землю. Для решения этой проблемы в 1953 г. в конструкторском бюро FMA началась разработка среднего транспортного самолёта. Так появился проект I.Ae. 38 Naranjero. «Наранхеро» разрабатывался на базе немецкого летательного аппарата времен Второй мировой войны Horten Ho VIII. Конструкция самолёта была полностью готова в 1959 г. Первый полёт прототип совершил 10 декабря 1960 г. В связи с политическими событиями в Аргентине, развитием дорожной сети, а также, тем, что фирма не смогла обеспечить проект более мощными двигателями, работа над I.Ae. 38 была прекращена» (Википедия, статья «Наранхеро»).

 

 

На авиазаводе: сборка самолета FMA I.Ae. 38 Naranjero

 

В 1961 г. FMA начала серийное производство вполне удачного 15-местного многоцелевого самолета IA.50 Guarani II. Из-за слабого финансирования оно развивалось медленно, а после выпуска 32 экземпляров, заказанных госструктурами, прекратилось вовсе. Об экспортных поставках аргентинские авиастроители в очередной раз не задумались, хотя через 6 лет опять же бразильцы предложили свой самолет с близкими характеристиками – EMB-100, который стал базой для производства нескольких серий самолетов, пользовавшихся большим спросом в Бразилии и за рубежом. Благодаря этому в 1990-е годы бразильский авиакомплекс вышел на третье место в мире после «Боинга» и «Эрбаса». 

А кто мешал аргентинцам сделать то же самое и несколько раньше на базе IA.50 Guarani II? Мешало непонимание необходимости экспорта, внешней и внутренней конкуренции (бразильские власти буквально заставили своих авиастроителей тщательно следить за качеством продукции и продвигать свои машины на экспорт, угрожая в противном случае допустить на внутренний рынок американских и европейских производителей).

Протекционистские меры, предпринимаемые правительством А. Ильиа, вызвали всплеск инфляции, а попытки подавить её путем установления максимума цен привели к перебоям в снабжении населения товарами. Иными словами, теоретически правильные меры по стимулированию национальной промышленности проводились неверными методами. Постоянные повышения зарплат по требованиям профсоюзов раскручивали спираль инфляции ещё сильнее, и недовольство населения росло. Против А. Ильиа работал и такой фактор: он, проводя «ультраперонистскую» политику, на перонистов опереться не мог, так как они были под запретом. Впрочем, к Перону и его сторонникам сам президент относился негативно. Социальная база режима быстро слабела, чем воспользовалась армия, вновь установившая в 1966 г. военную диктатуру. 

Президенты-генералы менялись один за другим, но мозгом и сердцем военных хунт 1966-73 гг. был министр экономики Х. М. Мартинес де Ос – убеждённый антидемократ и сторонник открытого рынка. Этот ярый сторонник компрадорского пути развития оставил глубочайший след в истории Аргентины. При нём национальная промышленность перестала получать какую-либо поддержку, и рынок страны распахнулся для иностранных товаров. Начались массовые банкротства; даже такие гиганты, как СИАМ Ди Телья, не выдерживали конкуренцию с американскими и европейскими производителями. В 1967 г. 65% акций СИАМ Ди Телья были проданы международному консорциуму IKA, а в 1969 г. «Фиат» купил автомобильное подразделение бывшей IAME. 

 

 

 

Видела и де Ос (справа)

 

При этом последствия перонистской индустриализации продолжали определять состояние аргентинской экономики: иностранные компании расширяли производство, в ряде случаев разрабатывая специальные «аргентинские» модели. Более того: они начинают активно экспортировать эти машины; автомобили аргентинского производства появляются не только в других странах Латинской Америки, но и на дорогах Европы, например Швейцарии. В конце 1960-х годов Аргентина с населением менее 20 млн. человек находилась на 15 месте по объёму производства автомобилей в мире.

Некомпрадорские секторы буржуазии, набравшие силу в 1930-50 годах, серьёзно пострадали от диктатуры, за спиной которой стояла т. н. «буржуазия пампы», т.е. латифундисты и импортёры. Недовольны были, естественно, рабочие, студенты, молодежь в целом, мелкие фермеры. Перонистское движение ширилось: в Аргентине начали действовать партизанские отряды из троцкистов («Революционная народная армия») и крайне левых перонистов («Монтонерос», т. е. горцы), «Перонистская молодёжь», «Перонистская армия» и т.д. В 1969 г. по стране прокатилась волна городских восстаний, преимущественно студенческих.

Военный режим, теряя почву под ногами – компрадоры составляли пусть очень влиятельную, но количественно незначительную часть населения – в 1973 г. был вынужден провести выборы, на которых триумфально победили перонисты. В 1974 г. престарелый Х. Д. Перон вновь стал президентом, но через несколько месяцев он умер, и главой государства стала его супруга М. Э. Мартинес де Перон. А тем временем в стране разворачивалась гражданская война, причём бои с левыми вели не только армия и полиция, но и крайне правая перонистская организация Аргентинский антикоммунистический альянс (ААА). Убийства, похищения, уличные бои, партизанские рейды ввергли страну в полный хаос. Первая в мире женщина-президент стремительно теряла популярность: она страной не руководила, а проводила время, развлекаясь с любовниками, причём за государственные деньги. Армия её вообще ненавидела: генералы и офицеры чувствовали себя униженными тем, что главнокомандующим является «эта проститутка» (с Пероном она познакомилась в Панаме, где работала танцовщицей, а эта профессия нередко сочетается с профессией древнейшей).

 

 

М. Э. Мартинес де Перон, 1974 г.

 

 

 

В 1976 г. военные свергли М. Э. Мартинес де Перон и установили диктатуру, по степени жестокости не имеющую аналогов в истории Латинской Америки ХХ века. Мстя партизанам и их сторонникам (а сторонников у них были многие сотни тысяч человек), армия устроила настоящую бойню, уничтожив от 9 (по версии военных) до 30 (по мнению левых) тысяч человек и подвергнув ужасающим пыткам ещё десятки тысяч. При этом хунта (её идеологом опять стал всё тот же Х. М. Мартинес де Ос) попробовала разрушить социальную организацию общества, сохранившуюся со времен первого президентства Х. Д. Перона. Партии и профсоюзы были запрещены и разгромлены, все демократические институты упразднены. Рынок страны был полностью открыт, а госпредприятия выставлены на продажу. Однако тут произошла неувязка: иностранные предприниматели не спешили покупать аргентинские компании. Их отпугивала, во-первых, нестабильность в стране (бои с партизанами продолжались до 1980 г.), во-вторых – информация о невероятных зверствах режима, а в-третьих - колоссальная коррупция среди аргентинских военных (множество людей было арестовано только для получения выкупа – люди в форме позаимствовали методы своих противников-партизан).

В 1981 г. американские банки повысили учётные ставки – и Латинская Америка, особенно страны-должники (Аргентина, Бразилия и Мексика) рухнула в кризис. Аргентинские песо обесценилось, промышленность встала. Хунта попыталась погасить недовольство «маленькой победоносной войной», но «жертва» была выбрана крайне неудачно: в апреле 1982 г. аргентинский десант захватил принадлежащие Великобритании Фолклендские (Мальвинские) острова. Ответ не заставил себя ждать: в мае-июне британские войска вели ожесточённые бои с аргентинцами и в конце концов вынудили их капитулировать. Армия, долгое время занимавшаяся террором и личным обогащением, воевать с нормальным противником совершенно разучилась.

Падение военной диктатуры привело в президентские кресло радикала-антиперониста Р. Альфонсина (в памяти аргентинцев начала 1980-х были свежи воспоминания не только о зверствах диктатуры, но и о терроре ультралевых и крайне правых перонистов). Ему удалось на некоторое время стабилизировать экономику, но никаких существенных шагов по ее оздоровлению предпринято не было. Приватизацию остановили, стране, выплачивающей проценты по громадному (более $100 млрд.) внешнему долгу не хватало средств на развитие. Госпредприятия работали в условиях тяжелейшего финансового дефицита, частный сектор страдал ненамного меньше. В 1988 г. сильнейшая засуха погубила урожай, оставив Аргентину без экспортных поступлений. Более того: высохли водохранилища и остановились турбины ГЭС, а они вырабатывают большую часть потребляемой в стране электроэнергии. Инфляция приняла такие размеры, что служащие со средними доходами были вынуждены набивать купюрами багажники автомашин, чтобы довести до дома зарплату. Коллапс экономики буквально свалил правительство радикалов, и президентом стал перонист К. С. Менем. 

 

 

 

Р. Альфонсин, 2003 г.

 

Дальше началось самое интересное. Крайний популист, копировавший своим поведением Х. Д. Перона, Менем начала проводить ультралиберальную политику, причем не в европейском или американском, а самом что ни на есть латиноамериканском, то есть коррупционном варианте. Песо было законодательно привязано к доллару, что ликвидировало инфляцию, этот страшный бич Аргентины, но товары отечественного производства в результате начали терять конкурентоспособность как на внешнем, так и на внутреннем рынке. Аргентина исправно платила долги, инфляция отсутствовала, потребление росло, политическая ситуация была стабильной – и иностранные банки (собственные как были очень слабыми, так и остались) охотно давали кредиты аргентинским предприятиям. К концу 1990-х страна жила в долг, потребляя намного больше, чем производила. 

Тем временем Менем приватизировал весь госсектор, причём провёл он эту операцию после принятия специального закона, согласно которому сделки можно было проводить безо всякого контроля со стороны парламента и общественности. Заводы, порты, железные дороги распродавались без тендеров и конкурсов и задешево, полученные от приватизации деньги расходовались бесконтрольно, никакие соглашения об инвестиционных обязательствах новыми владельцами предприятий не подписывались. 

 

 

Карлос Менем, 1989 г.

 

Парадокс в том, что, если радикалы Фрондиси и Ильиа проводили перонистскую политику, а перонист Менем сумел разрушить перонистскую модель, о которую сломали зубы военные диктатуры в 1950-х, 60-х и 70-х годах. Он сохранил от перонизма только присущую ему непрозрачность действий власти и волюнтаризм в принятии решений. 

Однако, даже будучи разрушенной, перонистская система в конце концов показала выдающиеся способности к самовоспроизведению. В 1998-2003 гг. Аргентину потрясали небывалые по силе и глубине социально-экономические и политические кризисы, покончившие с либерально-перонистской химерой Менема. Безработица выросла до небывалых размеров, доходы населения уменьшились в разы, в 2002-2003 гг. в Аргентине фиксировались случаи голодной смерти – и это в стране – крупнейшем производителе продовольствия! 

Полный развал государственной системы привел к стремительному возрождению общественных структур, корни которых восходят к перонистским массовым организациям 1940-50 гг., но формы были более современными, демократическими и эффективными. Так, городскими кварталами фактически управляли квартальные комитеты граждан (т.н. «прямая демократия»), брошенные предприятия запускались рабочими коллективами, которые, впрочем, были достаточно разумными, чтобы не проводить национализацию или «оккупацию». После восстановления производства комитеты вступали в переговоры с владельцами, которые либо продавали свои активы новым собственникам, либо вновь вступали в права владения, выплатив рабочим немалые суммы за запуск производства.  

Вот как описывает процесс возрождения неоперонизма Т. Ворожейкина: «Совершенно неожиданно для самого себя аргентинское общество оказалось способным к сопротивлению, причем не только к спонтанному выбросу гнева, выразившемуся в погромах магазинов и банков, но и к организованному отстаиванию своих интересов. В условиях экономического и политического кризиса действовали три вида массовых гражданских организаций: «пикетчики» («piqueteros») - объединения бедных и безработных, которые организовывали марши протеста и перегораживали крупнейшие магистрали Буэнос-Айреса; комитеты вкладчиков, требовавшие возвращения банковских вкладов, и квартальные ассамблеи, которые возникли как низовые органы местного самоуправления, а иногда и самообороны в ситуации нараставшего хаоса и безвластия. В течение нескольких месяцев эти организации выводили на улицы тысячи людей, при этом представители разных групп общества и разных социальных слоев в кризисный период смогли действовать скоординированно и солидарно. По сути дела, кризис стимулировал процессы усиления и диверсификации гражданского общества в Аргентине, что не замедлило сказаться на его психологическом состоянии. Вместо естественного в таких случаях спада, всеобщей деморализации и ощущения бессилия, люди вдруг почувствовали себя гражданами, поняли, что они не одни, что организованное сопротивление возможно, что они не «население», а общество. Конечно, это произошло не сразу и не везде: первоначальная реакция аргентинского среднего класса на обрушение экономики, на социальную катастрофу (в начале 2002 года 50% населения оказались за чертой бедности, безработица достигла 25%), на политический хаос была вполне нормальной - перед иностранными консульствами выстроились огромные очереди. Ощущение того, что страна (в который уже раз!) «коснулась дна» («toco el fondo»), первоначально было всеобщим, однако довольно быстро оно трансформировалось в близкое, но противоположное по тональности чувство, что худшее уже позади. Этому в решающей мере способствовала проявленная обществом способность к самоорганизации».

После президентской чехарды и безвластия в апреле 2003 г. президентом стал перонист Н. Киршнер. Он, в отличие от Менема, представлял собой «старую гвардию» перонизма, и его социально-экономическая программа основывалась на госрегулировании экономики и приоритете интересов аргентинцев по отношению к иностранным кредиторам. Страна начала восстанавливаться, причем довольно быстро: к 2006 г. аргентинская экономика вернулась к докризисным показателям. В 2004-2010 гг. ВВП страны рос в среднем на 9% в год, безработица сократилась вдвое, а доля аргентинцев, живущих за чертой бедности, снизилась с 50% до 27%.

 

 

Н. Киршнер с супругой К. Фернандес, май 2004

 

Стремясь избежать повторения ужасов 1998-2003 гг., перонистское правительство сокращает размер внешнего долга, не останавливаясь перед объявлением дефолта, берет под контроль Центробанк и пользуется его резервами для своих нужд. Некоторые предприятия, приватизированные при Менеме и работающие неэффективно, возвращаются под контроль государства. Самым громким событием такого рода становится национализация авиазавода в Кордове. Проданный американской компании «Локхид», завод почти перестал выпускать самолеты и вертолеты, ограничиваясь ремонтом собственно локхидовских машин, которых в Аргентине и вообще в Латинской Америке очень много. Сначала правительство Н. Киршнера вынудило «Локхид» подписать обязательство о восстановлении производства штурмовика IA-66 Pampa и организации его экспорта, затем, после того, как американская компания эти обязательства не выполнила, предприятие отошло государству. В настоящее время завод в довольно крупных масштабах производит лицензионные самолеты и вертолеты, но уже не американские, а бразильские.

В 2007 г. президентом Аргентины вновь стала женщина – К. Киршнер Фернандес. Ее политика ещё более ортодоксально-перонистская, чем у мужа, который занимал президентское кресло до неё. Например, когда на мировом рынке начался резкий рост цен на продовольствие, она установила запретительные экспортные пошлины на хлеб и мясо, чтобы сбить рост цен на внутреннем рынке. Это надолго подорвало аргентинский экспорт, поскольку эти товары остаются, как в XIX веке, его основой. Аргентина вступила в МЕРКОСУР – общий рынок, объединяющий, помимо неё, Бразилию, Уругвай, Парагвай и Венесуэлу, а также Чили в качестве ассоциированного члена. При этом неоперонистская Аргентина, чувствующая себя региональной великой державой, часто ведет себя по отношению к другим членам блока вызывающе. Так, аргентинцы не дают уругвайцам строить целлюлозно-бумажные заводы под предлогом их экологической опасности, в то время как в самой Аргентине заводы работают по точно таким же технологиям – так правительство К. Киршнер борется с конкурентами. Когда в Аргентине возникли проблемы с газоснабжением предприятий, Буэнос-Айрес просто перекрыл газопровод, поставляющий топливо с патагонских месторождений в Чили, хотя с этой страной заключено соглашение о поставках на много лет вперед. Внешние долги Аргентина тоже платить время от времени отказывается, хотя размеры этих долгов, а, следовательно, и проценты по ним в настоящее время невелики. 

Нельзя не отметить, что и К. Менем, и Н. Киршнер, и К. Киршнер вели и ведут последовательную «антиармейскую» политику. Они не простили военным «грязную войну» и тот факт, что сами недолгое время находились под арестом. Генералы – участники переворота 1976 г. - сидят в тюрьмах, хотя обвинения в их адрес зачастую выглядят не столько юридически обоснованными, сколько политически мотивированными. Сама армия финансируется крайне слабо, ее численность сокращена до малоприличного для 40-миллионной страны уровня (сухопутные войска насчитывают всего 55 тысяч солдат офицеров). Военная техника почти не обновляется. В результате, когда в 2010 г. вновь обострились отношения с Великобританией, начавшей разведку нефти на шельфе Фолклендских островов, аргентинские угрозы не допустить этого силой выглядели смешно: аргентинский флот и авиация настолько слабы, что даже провести убедительную демонстрацию силы они не в состоянии. В свою очередь, аргентинский ВПК, точнее, то, что от него ещё осталось, не получает военных заказов, не имеет денег для развития экспорта (всё, как раньше!), а значит, не в состоянии развиваться. А это уже тормозит развитие промышленности страны в целом. В 2012 г. Аргентина, Бразилия и Венесуэла объявили, что планируют начать на кордовском авиазаводе производство «латиноамериканского боевого самолёта». Но о нём – не в первый раз в аргентинской истории – благополучно «забыли»…

В 2015 г. уставшие от перонистов аргентинцы выбрали новым президентом страны мэра Буэнос-Айреса Макри, политическое лицо которого малопонятно. Судя по всему, он попробует проводить политику, близкую к той, что проводятся европейскими центристами. Но возможно ли это в Аргентине – большой вопрос…

На первый взгляд, Аргентина совершила еще один забег по кругу и в который раз вернулась примерно в ту же точку, с которой стартовала семь десятилетий назад. У власти – вновь перонисты, опять работают созданные ими общественные и государственные структуры. И их политика – внешняя, внутренняя, экономическая и социальная – наследует той, основы которой были заложены в конце 1940 гг. Х. Д. Пероном. И те же опасности, как и 60 лет назад, угрожают перонистской модели, те же социальные силы, к тому же поддерживаемые процессами мировой глобализации, ведут с ней борьбу. Большую опасность, в числе прочих угроз, представляет традиционный латиноамериканский каудильизм, причём он всё ещё силён как за пределами перонистского движения, так и внутри его. В провинциях продолжают властвовать могущественные семейные кланы (такие, как персидское по происхождению семейство Саади – в провинции Катамарка, сирийское семейство Менем - в Ла-Риохе). Федеральные власти не столько пытаются уничтожить их влияние, сколько опереться на них (те же Саади и Менемы – опора перонистов в этих провинциях). И так же, как в те годы, непонятно, какая сила одолеет. А если одолеет – то надолго ли?.. 

Современная Аргентина – это не только поле битвы компрадоров и национал-реформистов. Это страна с доходом в $17 тысяч на душу населения (2011 г.) – больше, чем в России, при этом разрыв в доходах между богатыми и бедными слоями населения там меньше, чем в нашей стране, а жизнь и все товары там куда дешевле. Это не только автомобиле- и авиастроение, о котором говорилось выше, но и производство промышленного оборудования, электротехника (заводы IBM, Siemens), развитое судостроение. Аргентина, начавшая строить первые ракеты ещё в начале 1950-х, самостоятельно строит и запускает космические спутники. В Аргентине ещё в 1974 г. была построена первая на континенте атомная электростанция, причём собственной разработки. Аргентинские ядерные технологии, отличающиеся надёжностью и безопасностью, использованы при строительстве АЭС в Перу, Египте, Австралии и Алжире. В сельском хозяйстве в последние 20 лет практически исчезли классические латифундии и докапиталистические формы эксплуатации крестьян (отработки) и господствуют крупные высокопроизводительные хозяйства современного типа. Поэтому, хотя в сельском хозяйстве занят теперь всего 1% населения, продукты питания остаются основой экспорта. Немаловажно и то, что левый и правый терроризм, диктатуры и либерально-компрадорские эксперименты посеяли среди аргентинцев идиосинкразию ко всем этим явлениям и укрепили в их сознании с одной стороны национальные, а с другой - демократические ценности.

Значит, бег страны по замкнутому кругу с постоянными возвращениями в одну и ту же точку заканчивается. В конце концов, Кристина Киршнер не решилась выставлять свою кандидатуру на третий срок, и признала победу сеньора Макри. Однако перонизм не умер, и вскоре, по-видимому, мы увидим ещё одну его реинкарнацию – социал-демократическую или социал-христианскую, например. Ведь это движение, подобно хамелеону, умеет принимать те цвета, которые востребованы гражданами. Наследие перонизма (в самом худшем, разумеется, варианте) мы наблюдаем в чавесистской Венесуэле, похожей на неё Боливии, в популистских режимах Корреа в Эквадоре и Ортеги в Никарагуа, но также – в достаточно динамично развивающихся, несмотря на проблемы, Бразилии, Перу и Уругвае.

Так что тень Перона всё ещё продолжает реять над Латинской Америкой.

 

Автор: Трифонов Е. trifonov2005@mail.ru

 

 

 

Обсудить статью на форуме