Новейшая история Еврейская депутация к российским властям в 1812 – 1814 гг.

Ольга Минкина

Статья была опубликована в № 8 «Вопросов истории» за 2007 г.

Автор: Минкина Ольга Юрьевна – аспирантка Европейского университета в Санкт-Петербурге.

Еврей на молитве. Художник И. Е. Репин, 1875 г.

В Отечественной войне 1812 г. еврейское население Российской империи, которому военная служба была заменена «рекрутским сбором», занималось шпионажем в пользу российской армии, действовало в составе партизанских отрядов (Например, депутат созыва 1818 г. Б. Лапковский (См.: Волконский С. Г. Записки. СПб. 1901, с. 174 – 175). Причем Волконский даже не мог вспомнить имя совершившего «опасный подвиг», задержав французского курьера, и в дальнейшем оказавшего немалую помощь партизанам своими познаниями в народной медицине еврея. Идентификация упоминаемого в «Записках» еврея как Б. Лапковского стала возможной благодаря документам о награждении Лапковского медалью «За усердие» (См.: Фельдман Д. З., Петерс Д. И. О награждении медалями российских евреев в первой половине XIX в. – Вестник Еврейского университета в Москве. 2001. № 5, с. 35)), являлось поставщиком русской армии, при этом, иногда разоряясь (Ярким примером такого рода являлась деятельность откупщика А. Перетца, разорившегося на поставках вина для армии (См.: Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 1165, оп. 1, д. 101, л. 1)). Именно этот период знаменовал «открытие еврейства» образованным российским обществом, формирование мифологем, связанных с евреями, а также новый этап в истории еврейского представительства при центральной власти. Особую роль в этих событиях сыграли военные подрядчики Л. Диллон (Диллон Лейзер (1777 (или 1782), Несвиж – 1838, Вильно). Возводил свое происхождение к средневековому кастильскому каббалисту Моше де-Леону (См.: Magid G.N. lr Vilno. Vilno. 1900, s. 146). Принадлежал к субэтнической группе, известной как сефардские евреи. В некоторых российских делопроизводственных источниках он фигурирует как «де Леон» (См.: Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 1149, д. 116, л. 54) или «Деллион» (См.: РГИА, ф. 1286, оп. 4, д. 624, л. 113) или «Делион» (См.: РГИА, ф. 1284, оп. 2, д. 117, л. 1-2). Интересно, что написанное писарем прошение от имени «депутата еврейских кагалов Лейзера Делиона» соседствует с собственноручной подписью депутата «деп-т Лезер Дилон». Однако чаще всего встречается написание «Диллон». Его отец, Б. -Б. Диллон, был доверенным лицом князя К. -С. Радзивилла, иными словами, «держал аренду» города, контролируя производство и продажу водки и сборы с приезжающих на базар. (См.: Magid G. N. Op. cit., s. 146, 150; Tsitron S.L. Shtadlonim. Warszawa. 1926, p. 125). Лейзер с раннего детства проявлял необычайные способности к языкам и уже к восьми годам говорил и писал по-польски, по-немецки и по-русски, что сочеталось с успехами в изучении древнееврейских священных текстов. (См.: Анский С. А. Еврейское народное творчество. В кн.: Евреи в Российской империи XVIII-XIX вв. М., Иерусалим. 1995, с. 659). В 13 лет его женили на дочери одного из глав минского кагала, чье имя, к сожалению, до нас не дошло и последующие несколько лет жил в Минске в качестве «зятя на содержании» (имеется ввиду такая форма брачного договора, согласно которой родители невесты были обязаны содержать дочь и зятя в течение определенного срока или бессрочно), а в 1805 г. был привлечен тестем, осуществлявшим поставки оружия для российской армии, к участию в его предприятиях, приобретя к 1806 – 1807 гг. основной капитал и влияние в военных кругах (См.: Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 1, оп. 1, д. 5611, л. Зоб.). 14 апреля 1812 г. во время торжественного въезда Александра I в Вильно, Диллон оказался среди встречавших императора еврейских «знаменитостей» и сумел обратить на себя его внимание (См.: Magid G. N. Op. cit., s. 148), что, возможно, послужило в дальнейшем приглашению Диллона в качестве депутата при Главной квартире) и З. Зонненберг (Зонненберг Зундель Моисеевич (1758, Гродно – ок. 1822). Также известно написание фамилии как «Зоненберг» (См.: ГАРФ, ф. 1165, оп. 1, д. 10, л. 1), в источниках на древнееврейском – «Йехуда-Зундель Зонненберг» (См.: Magid G. N. Op. cit., s. 148, 150). Как сообщал в записке министру духовных дел и народного просвещения А. Н. Голицыну в 1820 г. резко критиковавший еврейскую депутацию «ученый еврей» Г. Маркевич, в 1800-е годы Зонненберг был «при гродненском кагале штадлером, или зачинщиком». Любопытно употребления слова «штадлер» вместо традиционного «штадлан» (ходатай, представитель местного еврейства при губернаторе) — это либо зафиксированный Маркевичем диалектизм, либо описка, так как в других местах Маркевич употребляет термин «штадлан». Согласно воспоминаниям И. Сассона, который в 1818 – 1820 гг. был секретарем Зонненберга, депутат не отличался большими познаниями ни в религиозных, ни в светских науках (См.: Eleh nidaf zikhronot. – Hamelii. 1881. № 6, s. 112 – 114), однако владел письменной русской речью, что было редкостью среди евреев того времени), которые, используя свои связи при Главной квартире русской армии, воздействовали на правительственную политику по отношению к евреям. В дальнейшем это представительство трансформировалось в «еврейскую депутацию» («депутацию еврейского народа»), признанную правительством в качестве выразителя еврейских интересов.

Два еврея. Художник В. В. Верещагин, 1884 г.

В январе 1813 г. недовольные тяжелыми условиями жизни евреи земледельческих колоний Новороссии «отправили по нескольку надежных человек: одних – в Белоруссию и Литву с книгами, для сбора добровольных подаяний для облегчения нужд слабейших колонистов, а других – в Слоним и Гродно советоваться с тамошними умнейшими евреями о том, как освободиться от земледелия с помощью ходатайства двух значащих литовских евреев, находившихся за границею при Главной квартире» (Н. [Никитин В. Н.] Еврейские земледельческие колонии. – Восход. 1881. № 5, с. 61). Под «двумя значащими литовскими евреями» подразумеваются Зонненберг и Диллон. Дальнейшие события продемонстрировали притязания последних на выражение интересов всего российского еврейства.

22 апреля 1813 г., в Дрездене, воспользовавшись хорошим настроением прогуливавшегося по городу Александра I (Столетие военного министерства. Императорская Главная квартира. История государевой свиты. Царствование императора Александра I. СПб. 1904, с. 232 – 233), Зонненберг представил императору проект еврейской реформы. К сожалению, этот документ известен нам лишь по тенденциозному изложению отдельных его частей в мемориях Четвертого еврейского комитета за 1826 – 1827 годы. Проект состоял из двух частей – описательной и рекомендательной. Первая включала в себя небольшой исторический экскурс, сведения «о различных притеснениях еврейскому народу» (РГИА, ф. 1286, оп. 4, д. 349а, л. 265), наполненные пессимистическими замечаниями о том, что евреи «часто разоряются и вообще богатство самых счастливых не доходит далее третьего поколения» (Там же, д. 624, л. 69об.), об ужасающей бедности российских евреев, толкающей их к нарушению законов, о бедствиях войны и принудительных выселений (Там же, л. 66 – 72). Однако евреи фигурировали в записке не только в качестве жертв правительственной политики: в ней содержались указания на деятельность конкретных лиц, связанных с контрабандой и хищениями. При этом главными объектами обличения выступали Диллон и его компаньон некий «еврей Франк» (Там же, л. 67) – документальное свидетельство вражды Зонненберга и Диллона, проявлявшейся последующие годы существования еврейской депутации.

Рекомендательная часть проекта содержала программные требования еврейских депутатов, получивших дальнейшее развитие в целой серии частных проектов и прошений. В кратком резюме, содержащемся в мемории Четвертого еврейского комитета за июнь 1826 г. эти требования выглядят следующим образом: отмена ограничений передвижения и экономической деятельности евреев, равное представительство евреев в органах городского самоуправления, прощение всех недоимок, судебная автономия, приравнивание правового статуса кагалов к статусу магистратов, ограничение произвола помещиков по отношению к проживающим на их землях евреям (Там же, л. 102– 102об.; См. также: Гессен Ю. И. Депутаты еврейского народа при Александре I. – Еврейская старина. 1909. Вып. 3, с. 23). Обобщенно они означали упразднение черты оседлости и предоставление евреям социокультурной автономии.

Выдвигая широкие планы еврейской реформы, Зонненберг продолжал ходатайствовать и по отдельным частным вопросам. В августе 1812 г. из Московской губернии в Нижний Новгород для содержания там под стражей были высланы 540 бродяг и подозрительных лиц (ГАРФ, ф. 1165, оп. 1, д. 10, л. 2об., 4). В числе последних были евреи из Витебска, Шклова и Мстиславля, содержавшие питейные заведения в Можайском и Волоколамском уездах, что при наличии черты оседлости и запрете на производство и продажу евреями водки было противозаконно. Тем не менее, Зонненберг по поручению витебского кагала 30 июня 1813 г. написал прошение министру полиции А. Д. Балашову (Там же, л. 7 – 8 об.). Детально описывая страдания еврейских арестантов в московском остроге и по пути в Нижний Новгород, когда «конвой, транспортирующий оных, не зная различия в вине, почитал их важными преступниками и гнали их без всякого человеческого милосердия по тридцать верст в день, не уважения даже (sic) ни малым, ни больным, чрез что многие из них по дороге померли» (Там же, л. 8), Зонненберг не упоминал о нарушенных евреями ограничительных норм, утверждая, что арестанты – «люди невинные», пострадавшие «только за то, что они находились в России» (Там же, л. 7об.). Обращает внимание решительный и даже дерзкий тон прошения: Зонненберг добивался освобождения не только нижегородских арестантов, но всех «им подобных евреев, если находятся в таковом же заключении» и «снабжения их подводами и продовольствием, пока не доедут до своих кагалов» (Там же, л. 8об.). В результате Балашов потребовал объяснений от нижегородского губернатора, заявившего, что упомянутые евреи давно освобождены из-под стражи под подписку о невыезде (Там же, л. 1 – 4, 6).

Старый еврей в штетле. Художник Л. Клаус, 1896 г.

Сам факт выступления Зонненберга в защиту высланных формально законным образом евреев, проявляет некоторые черты российской политической культуры того периода – пренебрежение к писаным нормам. То, что на уровне власти негласно лишь подразумевалось, в выступлениях еврейских представителей прослеживается уже явно; более того, последние еще добивались успеха, хотя и не имели достаточных навыков продвижения своих интересов в рамках российских бюрократических практик. При этом хлопоты о судьбе еврейских арестантов воспринимались витебским кагалом и еврейскими депутатами кроме прочего как выполнение заповеди «о выкупе пленных».

Окончательная легитимация еврейской депутации произошла во время аудиенции, данной императором еврейским депутатам 29 июня 1814 г. в Баденском герцогстве, в замке Брухзаль (РГИА, ф. 1284, оп. 2, д. 117, л. 1). Александр I после продолжительной беседы с ними распорядился, чтобы все еврейские кагалы избрали депутатов и отправили их в Санкт-Петербург. Тогда же состоялось награждение Диллона медалью «За усердие» (РГВИА, ф. 1, оп. 1, д. 2998, л. 1,4; Фельдман Д. З., Петерс Д. И. Ук. соч., с. 34). О признании его депутатского статуса на высшем уровне и высокой награде он сообщил в письме минскому кагалу, которого также просил передать эти сведения кагалу Брест-Литовска (Magid G. N. Op. cit, s. 146). Причем Зонненберга, ранее награжденного медалью «За усердие» меньшего достоинства, он даже не упомянул.

С возвращением Александра I в Санкт-Петербург их деятельность при императоре не закончилась, получив продолжение в Париже и Берлине, соответственно в мае и июне 1814 г., когда они подали Александру I проекты об улучшении жизни евреев в будущем Царстве Польском. На сей раз проекты подавались от имени обоих депутатов – Диллона и Зонненберга (Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ), ф. 1000, оп. 3, д. 807, л. 2 – 3, 13). В составе императорской свиты они оказались и во время путешествия Александра I на Венский конгресс в сентябре 1814 г., где привлекли к себе пристальное внимание местной полиции (Baron S. The Russian Jews under Tsars and Soviets. New-York, London. 1976, p. 279).

Император Александр І и император Наполеон на охоте. Иллюстрация к книге Николая Кутепова «Великокняжеская, царская и императорская охота на Руси». Художник И. И. Репин, 1908 г.

Необходимо отметить, что деятельность еврейских депутатов при Александре I вписывается в общий контекст попыток влияния представителей еврейства на определение государственной политики в отношении еврейского населения в постнаполеоновской Европе. Они пытались, в частности, регламентировать жизнь евреев на только что присоединенных к Российской империи землях Польши, предлагая ввести па них порядок, отличный от законодательства о евреях российской черты оседлости (ОР РНБ, ф. 1000, оп. 3, д. 807, л. 13). В дальнейшем результат был достигнут. Однако следует учитывать, что в 1814 – 1815 гг. Париж несколько раз посещали депутации варшавских евреев, также подавших несколько прошений Александру I. Они требовали предоставления гражданских прав просвещенной части польских евреев, а для остальных евреев – свободы жительства и промыслов (Дубнов С. М. Евреи в России в эпоху европейской реакции. Царство Польское. – Еврейская старина. 1913. № 2, с. 309 – 311). Насколько отличались их предложения от проектов Диллона и Зонненберга, судить трудно, впрочем, как и в целом о взаимоотношениях между депутацией и представителями варшавского еврейства.

Диллон и Зонненберг продолжали играть ключевые роли в еврейской «политике» вплоть до начала 1820-х годов, когда Зонненберг по требованию великого князя Константина Павловича был отправлен в отставку «за дерзость пред начальством», а Диллон добровольно оставил политическую деятельность по неясным мотивам (РГИА, ф. 1286, оп. 4, д. 624, л. 113). Таким образом, распространенное мнение, что «у евреев не было сопоставимой с дворянством элиты, с которой можно было сотрудничать» (Каппелер А. Россия – многонациональная империя. М. 2000, с. 72) российской власти, представляется ошибочным. В еврейском обществе существовала и вполне осознавалась как патрициат самими евреями прослойка «di sheyne yidn», так же, как и аристократия, отличавшаяся высокой письменной культурой. Другой признак «аристократичности» этого слоя еврейства – самовоспроизводимость: браки заключались только между представителями этой прослойки; к ней относились и еврейские депутаты 1812 – 1814 годов.

Проект сотрудничества власти и традиционной еврейской элиты не был в полной мере осуществлен по ряду причин. Вместе с тем, упразднение еврейской депутации при центральной власти в 1825 г. означало не отказ от диалога, а неудовлетворенность его качеством: предлагая упразднить еврейскую депутацию, министр народного просвещения и главноуправляющий духовными делами иностранных исповеданий А. С. Шишков, в своей всеподданнейшей записке критиковал депутацию не как вредоносную или бесполезную, а как не репрезентативную (РГИА, ф. 560, оп. 1, д. 513, л. 65 – 66).

Еврейская свадьба. Художник Й. Исраэлс, 1903 г.

Еврейские депутаты, позиционировавшие себя перед лицом власти как «политические» деятели, представляли собой примечательный феномен: несмотря на знакомство с европейской культурой, в своих отношениях с властью они оставались сторонниками сохранения еврейских традиционных порядков. В то же время, претензии депутатов на главенство постоянно вступали в конфликт с местными инициативами.

Примечательно также поведение власти, стремившейся к альянсу с представителями еврейства. Определенная модернизация отношений евреев с властью, выразившаяся в легитимации еврейских представителей не при временно существующем комитете по делам евреев, как в предшествующие годы, а на постоянной основе, сочеталась с традиционными методами, использовавшимися с давних времен еврейскими ходатаями. Основная часть конфликтов, которые приходилось улаживать депутатам, относились к экономической сфере. Власть была недовольна незаконной торговлей евреев, в частности, контрабандой, уклонением от податей и недоимками. Депутаты в качестве оправдания использовали ссылки на бедность и разорение евреев, вынуждающие их преступать закон.

При сопоставлении эпизодов еврейского представительства критерии и способы легитимации оказываются очень размыты. В то время как в польско-литовском государстве XV – первой половины XVIII века имела место процедура избрания еврейских ходатаев общинами или надобщинными структурами и легитимация их властью de facto, в Российской империи легитимность еврейских депутатов все время ставилась под сомнение. Последнее обстоятельство ощущалось и самими депутатами, пытавшимися изобрести процедуру легитимации, которая удовлетворила бы обе стороны.

Следует также учитывать ярко выразившуюся на тот период тенденцию к использованию западных территорий в качестве полигона для реформаторских экспериментов. Отношения с западными окраинами империи строились в тот период по европейской модели, в отличие от более консервативной политики, проводившейся в метрополии. Возможно, предполагалось, что евреи окажутся более восприимчивы к инновациям, чем коренное население. Евреи также представляли собою, в отличие от польских аристократов, тот элемент, на который власть надеялась опереться при проведении своей политики на новых территориях.

Особенность деятельности еврейской депутации состояла в том, что депутат выступал главным образом не как посредник, а как «переводчик» с языка традиционного общества на язык политики в ситуации почти полной невозможности «перевода»: понятийный аппарат, которым оперировала российская власть, вплоть до начала XX в., был непонятен крестьянской общине, а власть, в свою очередь, расценивала действия крестьян в присущей ей системе понятий; ситуация же с евреями отличалась тем, что, сразу же после вхождения в состав империи значительного еврейского населения, последнее выделило из своей среды посредников, способных говорить на «языке власти». Под «языком» в данном случае понимается не язык как грамматическая система, а язык как набор понятий и концептов. Таким образом, в начале XIX в. евреи в большей степени чем другие «инородцы», а также русские крестьянские общины, освоив российский политический дискурс, оказались готовы к диалогу с властью.