Александр Борисович Куракин. Исторический портрет

Елена Шляпникова

Статья была опубликована в № 3 «Вопросов истории» за 2007 года

Автор статьи: Шляпникова Елена Арсеньевна – доктор исторических наук, профессор Липецкого государственно технического университета.

Род Куракиных – знатный российский княжеский род, один из шестнадцати, представители которых возводились в боярский чин из стольников, минуя окольничий. Куракины ведут свою родословную от Патрикия Звенигородского, правнука литовского князя Гедимина. В 1408 г., выгнанный Витовтом из удела на Волыни, он перешел на службу к московскому князю Василию. Патрикия также считали своим родоначальником князья Патрикеевы, Хованские, Булгаковы и другие. Один из его праправнуков, князь Андрей Петрович Булгаков (? – 1569), имел прозвище Курака. Вероятно, оно указывало на скупость или какой-то внешний признак обладателя, так как тюркское слово «курак» означает «сухой, высохший, скупой». Прозвища Булгака и Курака свидетельствуют о родстве нескольких княжеских родов с золотоордынским татарином Иваном Булгакой, служившим с начала XV в. у Олега Рязанского. Род Куракиных пошел от третьего сына Булгаки, поскольку монгольское «курван» означает третий. Среди наиболее известных представителей рода – боярин Андрей Петрович Куракин. Во время отъезда Ивана Грозного в Литву в 1579 г. он управлял Москвой. Иван Семенович Куракин был участником заговора Шуйского против Лжедмитрия I, сторонником возведения на русский трон польского королевича Владислава. Воспитателем царя Федора Алексеевича и усмирителем Медного бунта 1662 г. был Федор Федорович Куракин. Прадед Александра Борисовича – боярин Борис Иванович (1676 – 1727 гг.) – известный дипломат Петровской эпохи, свояк Петра I (оба были женаты на сестрах Лопухиных). Среди дворцовых переворотов сумел сохранить положение при дворе его младший сын Александр (1697 – 1749 гг.). Он с детства следовал за отцом и рано начал дипломатическую карьеру, однако как родственник Петра II с его воцарением был вынужден вернуться в Россию. Единственный сын из девяти детей от его брака с Александрой Ивановной Паниной Борис-Леонтий (1733 – 1764 гг.) стал гофмейстером и сенатором. Он женился на Елене Степановне Апраксиной, дочери генерал-фельдмаршала С. Ф. Апраксина. У них было четверо сыновей: Иван, Александр, Степан и Алексей.

Портрет князя Александра Борисовича Куракина. Художник В. Л. Боровиковский, 1801 г.

Князь Александр Борисович Куракин родился в 1752 году. В одиннадцатилетнем возрасте был отправлен в Санкт-Петербург к родственникам Паниным. После смерти отца в 1764 г. все сыновья Бориса-Леонтия воспитывались у бабушки А. И. Куракиной, брат которой Никита Иванович Панин был воспитателем наследника престола Павла Петровича. Таким образом, юный Александр Куракин еще в детстве оказался рядом с будущим императором. На страницах записок Семена Порошина, учителя цесаревича, имя Куракина встречается постоянно: «... говорил перед маленьким князем Куракиным речь; потом играл с ним в шахматы...»; « ... захотелось государю испугать кн. Куракина... приказал из фейерверочных своих машинок фонтанную свечку вставить в обыкновенную восковую свечу так, чтобы ее не было видно. Пришел Куракин.., как догорело до свечки, ... вверх ударил весьма высоко огненный фонтан. Куракин завизжал, бросился от стола и насилу опамятовался. Великой Князь запрыгал, мы все хохотали» (Семена Порошина записки, служащие к истории Его Императорского высочества Благоверного Государя Цесаревича и Великого Князя Павла Петровича. 4 марта 1765 г., 27 ноября 1765 г. СПб. 1881). В память о годах ученичества Александр Борисович до конца жизни хранил стол, за которым обучался вместе с Павлом Петровичем (Пыляев М. И. Замечательные чудаки и оригиналы. М. 2001, с. 117). Порой они становились соперниками. Оба увлеклись фрейлиной В. Н. Чоглоковой. Куракин, видимо, был удачливее, и цесаревич ссорился с приятелем. Порошин записывал, что Павел «вооружался на кн. Куракина за то, что он вчерась во время куртагу был в гостях у нашей милой» (Порошин С. Ук. соч., 10 октября 1765 г.).

В 1766 г. князя отправили за границу. Находясь в Европе, он много путешествовал. Но главной целью поездки было образование. Куракин прослушал курс лекций в Альбертинской коллегии в Киле и Лейденском университете в Голландии. Позже, во время заграничного путешествия 1782 г., великий князь Павел Петрович при посещении университета в Лейдене, обращаясь к профессорам, отметил, что благодаря их трудам, многие из его соотечественников стали способными с пользой служить своей родине (Кобеко Д. Ф. Цесаревич Павел Петрович. СПб. 1887, с. 237 – 239). Это был не только реверанс в адрес ученых, но и косвенная оценка наследником качеств находившегося с ним А. Б. Куракина.

Князь вернулся в Россию лишь в 1773 году. Он был определен в звании камер-юнкера на службу к великому князю Павлу Петровичу. В 1776 г. А. Б. Куракин сопровождал цесаревича в поездке для знакомства с будущей женой – вюртембергской принцессой Софией Доротеей Августой Луизой. Его придворная служба отмечена в 1778 г. получением звания камергера и назначением в обер-прокуроры Сената. В 1781 г. он был избран предводителем дворянства Санкт-Петербургской губернии. Куракин пользовался особым расположением наследника престола. Когда осенью 1781 г. великокняжеской чете было разрешено отправиться в заграничное путешествие, то вся свита великокняжеской четы подбиралась императрицей Екатериной II. Исключение составил А. Б. Куракин, о котором Павел просил отдельно. Во время визита иностранные августейшие особы отмечали, что среди великокняжеского окружения наибольшим доверием графов Северных, под этим именем путешествовали Павел Петрович и его жена, пользуется Куракин. Князь, который, по словам современника, «был выучен твердо придворному тону» (von Arneth A.R. loseph [I und Lejpold von Toskana. Vienne. 1872, с. 332; Долгоруков И. М. Капище моего сердца. М. 1890, с. 166), привлек внимание также своими светским лоском и манерами.

Карьера князя складывается благополучно. Однако Екатерине II всегда внушали опасения люди, близкие к наследнику, ей виделся в них призрак оппозиции. Кроме того, Куракин был масоном так называемой шведской системы «строгого наблюдения». Это направление приобрело популярность среди петербургских масонов в 1770-е годы. По правилам системы руководителем ордена должен быть монарх или представитель царствующего дома. Так как среди приверженцев течения были друзья цесаревича: кн. Г. П. Гагарин, А. В. Куракин, Н. И. Панин, кн. Н. В. Репнин, О. А. Поздеев, то они хотели видеть в роли главы направления Павла Петровича. Именно Куракин добился права на открытие ложи «шведской системы» в России. В 1776 г. императрица направила его в Стокгольм с известием о бракосочетании цесаревича Павла и вюртембергской принцессы Софии Доротеи Августы Луизы (в православии Марии Федоровны). Князь использовал оказию для выполнения тайного поручения российских масонов. Он получил аудиенцию у главы ордена «Соломонова храма» герцога Карла Зюдерманландского, который дал ему учредительную грамоту от Великого Стокгольмского капитула на право открытия в России Великой главноуправляющей ложи шведской системы строгого наблюдения – капитула «Феникса». Однако русские ложи не получили самостоятельности и контролировались Карлом Зюдерманландским.

Связи великого князя с масонами были известны Екатерине II, но она стала всерьез опасаться с их стороны подстрекательства наследника к ее свержению после распространения шведской системы. Помимо угрозы собственной персоне Екатерина II заподозрила в деятельности ложи шпионские цели. Русско-шведские отношения балансировали на грани войны, подчиненное положение русской ложи создавало благоприятные возможности для ее использования в шведских интересах. Императрица негласно распорядилась в 1781 г. приостановить деятельность шведских лож. Переписка розенкрейцеров И. Г. Шварца и принца К. Гессен-Кассельского указывала на князя Куракина как наиболее важную фигуру в деле вовлечении великого князя в масонское общество (Вернадский Г. М. Русское масонство в царствование Екатерины П. Пг. 1917, с. 17). Роль Куракина в привлечении наследника в вольные каменщики и в открытии лож шведской системы в России вызвала недовольство императрицы. Она нашла предлог для обвинения князя в неблагонадежности. Среди перлюстрируемой корреспонденции, направляемой в адрес путешествующего по Европе наследника и его сопровождающих, было обнаружено письмо Куракину от флигель-адъютанта П. Бибикова. В письме он, недовольный распоряжением Г. А. Потемкина о переводе в Воронеж, в резких словах отзывался о светлейшем князе и российских нравах: «...Все, что я могу сказать, это то, что кругом нас совершаются дурные дела, и кто бы мог быть таким бесчувственным, чтобы смотреть хладнокровно, как отечество страдает. Это было бы очень смешно, но, к несчастию, разрывается сердце, и ясно во всей своей черноте грустное положение всех, сколько нас ни есть, добромыслящих и имеющих еще некоторую энергию» (Шумигорский Е. С. Императрица Мария Федоровна. СПб. 1892, с. 238). Бибиков был арестован и отправлен в ссылку. Неосторожное письмо было использовано против Куракина. Как князь ни пытался отрицать какие-либо недоброжелательные помыслы со своей стороны, по возвращении из путешествия он все-таки был удален в родовое имение. Лишь благодаря хлопотам Павла ему было сделано послабление в виде разрешения приезжать в столицу дважды в год (Русский архив, 1877, кн 36, с. 337 – 338).

Князь на продолжительный период осел в своей усадьбе в Саратовской губернии. Село, пожалованное его прадеду, называлось Борисоглебским. Однако Александр Борисович надеялся вернуться ко Двору или увидеть в своем имении Великого князя, поэтому переименовал село в Надеждино. Привыкший к придворным порядкам, Куракин завел в имении также нечто похожее на Двор, состоявший из дворецких, управителей, шталмейстеров и церемониймейстеров. В свиту входили секретарь, медик, капельмейстер и библиотекарь. Как и при Дворе жизнь в имении регламентировалась специальной инструкцией «Обряд правила для здешнего образа жизни в селе Надеждине». В имении князя месяцами жили обедневшие дворяне, поскольку хозяин утверждал, что «всякое, здесь деланное посещение хозяину будет им принято с удовольствием и признанием совершенным». Предлагая гостям, чувствовать себя как дома, Куракин указывал, какое время отводит себе для досуга и занятий: «... в каждый день разделять свое время с жалующими к нему гостьми от часу пополудни до обеда, время обеда и все время после обеда до 7 часов вечера; ...хозяин по вышеуказанному наблюдению определяет утро каждого дня от 7-ми часов до полудни для разных собственных его хозяйственных объездов..., а вечер каждого дня от 7-ми до 10-ти часов, определяет он для уединенного своего чтения или письма» (Пыляев М. И. Ук. соч., с. 119).

В ожидании перемены участи Куракин начал благоустраивать имение. Вероятно, он поначалу надеялся на скорое прекращение опалы, потому что только осенью 1792 г. принялся возводить в усадьбе дворец. «Я долго по неизвестной судьбе моей от сего строения удерживался. Наконец, сад мой и продолжающаяся одинаковость в моих обстоятельствах меня решили...» (Русский архив, 1869, кн. 4, с. 569), – признавался князь в причинах отсрочки. На возвышенном берегу р. Сердобы был построен роскошный трехэтажный дом с портиком и домовой церковью. Автором проекта считали модного архитектора того времени Джакомо Кваренги. Но в переписке Куракина с братом Алексеем есть пометки, что внутреннее расположение и все три фасада сделаны по чертежам самого князя. В качестве образцов для подражания им были выбраны Дармштадтский и Веймарский дворцы. Интерьеры, созданные в надежде на посещение имения Великим князем, напоминали старый гатчинский дворец. С северной стороны здания был разбит парк площадью более 100 гектаров, сочетающий регулярную и свободную системы планировки. От дворца к реке вел спуск к пристани с павильоном.

Куракин собрал в имении богатейшую библиотеку и уникальное живописное собрание. Он приглашал к себе пейзажистов, чтобы запечатлеть красоты своей усадьбы. Перу художников В. Иванова, И. Ческого, Д. Березникова, В. Причетникова, Я. Филимонова принадлежат рисунки и гравюры с видами надеждинских дворца и парка. Князь очень любил заказывать собственные портреты. Он был достаточно привлекателен. «Смолоду кн. Куракин, – отмечал современник, – был очень красив и получил от природы красивое, даже атлетическое сложение. Но роскошь и сладострастие размягчили телесную и душевную его энергию, и эпикуреизм его виден был во всех движениях» (Знаменитые россияне XVIII-XIX вв. СПб. 1995, с. 342). Портреты князя писали Боровиковский, Лямпи, Рослен, Баттони, Де-Вильи, Виже-Лебрен. Крепостные художники снимали копии с работ мастеров, рисовали миниатюры, чеканили изображения князя на медалях, кулонах, табакерках, которые в знак особого расположения жаловались знакомым. В имении действовала школа живописи для подготовки крепостных мастеров, которой руководил художник Я. Я. Филимонов. Также из крепостных набирались оркестры роговой и «бальный», певцы и танцоры для театра. Музыке в усадьбе обучали русские музыканты Ф. Сентюрин, Д. Сурнина и иностранные, приглашенные из российских столиц и даже из-за границы. Танцовщиц иногда посылали учиться в столицу. В репертуаре усадебного театра преобладали оперы и балеты. Постановщиком спектаклей часто бывал сам князь. Он также был инициатором других развлечений. «Можно ли описать и исчислить все те сплетни и дурачества, проказы, – вспоминал И. М. Долгоруков, – в коих, в дни оны, кн. Куракин был или первое действующее лицо... или главная побудительная причина» (Долгоруков И. М. Ук. соч., с. 166). Одна из затей в виде путешествия по рекам Хопру и Суре князя со свитой, прислугами, лакеями и музыкантами, составившими целую флотилию, была подробно записана писарем в виде дневника «со всеми морскими примечаниями», который был впоследствии издан (Описание путешествия князя А. Б. Куракина вниз по Суре. СПб. 1793). Пышная усадьба Куракина, предлагавшего многочисленные развлечения, стала центром притяжения для саратовской, пензенской знати и заезжих визитеров.

В Надеждине родился его любимый побочный сын Александр Николаевич Сердобин. Впоследствии у Куракина появились другие внебрачные дети, чьи матери были крепостными. Князь никогда не был женат. Возможно из-за того, что имел высокое звание в Совете Мальтийского Ордена, которое предполагало обет безбрачия, хотя для русских членов Ордена было предусмотрено исключение. Дети Куракина жили в его доме как «воспитанники», все получили образование и были обеспеченными людьми. Старшие именовались Сердобиными по названию р. Сердобы. В 1802 г. для них был выхлопотан баронский титул. Младшим дали фамилию Вревские по названию села Врев Псковской губ., они получили баронский титул в 1806 году. Борис Вревский был другом Льва Пушкина по Петербургскому университетскому пансионату. Имение Вревского и его жены Е. Н. Вульф часто посещал А. С. Пушкин. Ипполит Вревский дружил с М. Ю. Лермонтовым в юнкерской школе. Жена Ипполита Александровича Юлия Вревская вошла в историю русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг, как «баронесса милосердия».

Портрет князя Александра Борисовича Куракина. Художник Ж.-М. Наттье, 1760-е гг. (?)

Образ жизни свидетельствовал о значительном состоянии Куракина. Внушительные доходы приносили ему суконные и винокуренные заводы. В конце 1770-х – начале 1780-х годов братья Александр и Алексей Куракины владели несколькими винокуренными заводами в Саратовской и Пензенской губерниях. В XVIII в. их продукция поставлялась в казну. Помимо официальных поставок вино отпускалось и в частные руки, что было строжайше запрещено. Куракин, постоянно ссужавший деньгами цесаревича Павла, порой вынужден был закладывать деревни (Русский архив, 1868, кн. 1, с. 23). Накануне отставки он был в долгах. Незаконное производство и продажа вина позволили ему не только выпутаться из финансовых проблем, но и зажить на широкую ногу. «Состояние его, отмеченное долгами до того, что при взятии своей отставки он едва не лишился продажей своего имения, – сообщал современник, – столь напротив поправилось жизнию его в деревне не хозяйством, не умеренностью, а корчемством, что при нескольких годах такого уединения он имел знатный доход и мог содержать органную музыку, из иностранцев вольнонаемных составленную» (Русский предприниматель, 7 сентября 2002 г.).

Привязанность Куракина к саратовскому имению проявилась в том, что в 1807 г. он издал завещание об открытии в Надеждино богадельни, больницы и училища. Под воздействием настроений, распространившихся в окружении Александра I, А. Б. Куракин в начале XIX в. составил план освобождения без выкупа надеждинских крестьян (Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России. Ч. 1. СПб. 1888, с. 275). Этот проект получил широкую известность, в том числе был отмечен рескриптом императора Куракину. Однако замысел не был воплощен в жизнь. В годы Отечественной войны 1812 г. куракинские крестьяне бежали на фронт в надежде на последующее освобождение.

Со вступлением на престол Павла I Александр Борисович Куракин был вызван в Петербург и осыпан милостями. Он получил должность вице-канцлера, придворный чин гофмаршала и пожалован в тайные советники. Кроме того, император наградил его орденами С. В. Владимира 1-й степени и Андрея Первозванного, 150 тыс. руб. на уплату долгов, домом в столице, землей и крепостными. Современники отметили быструю перемену его участи: «...кн. Куракин мгновенно призван ко двору, из отставных камергеров скоропостижно переведен в канцлеры первого класса, обогащен имением, изукрашен разноцветными крестами, следовательно, вышел большой барин» (Долгоруков И. М. Ук. соч., с. 164). Его брат Алексей также получил высокие посты генерал-прокурора, управляющего делами Тайной экспедиции, впоследствии стал еще министром уделов и директором Государственного Ассигнационного банка. Другой из братьев – Степан – был назначен начальником экспедиции кремлевского строения. В начале царствования Павла I клан Куракиных был наиболее влиятельным. «Куракины завладевают местами», – записывал Сергей Петрович Румянцев (Научно-исследовательский Отдел рукописей Российской государственной библиотеки, ф. 255, к. 18, N 43, л. 27). «Два князя Куракина, по очереди делившие с Павлом хорошее и дурное, – вот два человека после камердинера, ... имеющие наибольшее влияние ...», – сообщал находившийся на русской службе француз Ш. Масон (Масон Ш. Секретные записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I. М. 1996, с. 126).

Одним из первых поручений Александру Куракину было задание разобрать бумаги Екатерины II. Об этом рассказывал в своих воспоминаниях С. М. Голицын: «Александр Павлович с Куракиным и Ростопчиным втроем отправились в кабинет; там нашли они между прочим дело о Петре III, перевязанное черною ленточкою и завещание Екатерины, в котором она говорила о совершенном отстранении от престола Вел. Кн. Павла Петровича, вступлении на престол Вел. Кн. Александра Павловича, а до его совершеннолетия назначала регентшею Вел. Княгиню Марию Федоровну. Александр Павлович по прочтении сего завещания обратился к Куракину и Ростопчину и взял с них клятву, что они об этом завещании умолчат; после этого он бросил завещание в топившуюся печку» (Русский архив, 1869, кн. 4, с. 643).

В декабре 1796 г. император поручил А. Б. Куракину и президенту коллегии иностранных дел А. А. Безбородко переговоры о конвенции с Мальтийским орденом. Князю представилась возможность воплотить в реальности их детскую игру, когда Павел «представлял себя послом Мальтийским и говорил перед маленьким князем Куракиным речь» (Порошин С. Ук. соч., 4 марта 1765 г.). Спустя тридцать лет детская мечта наследника о создании в России рыцарского сословия получила реальные очертания. Но теперь романтическое увлечение приобрело политическую цель противостоять распространению революции и революционных идей. Конвенция 4 января 1797 г. учреждала в России Великое Приорство Мальтийского ордена, в состав которого могли войти дворяне-католики из числа русских подданных. Ордену были даны гарантии сохранности владений в Польше и России, а также обещаны ежегодные взносы из русского казначейства. Куракин за заслуги в подготовке и заключении конвенции между Российской Империей и Мальтийским Орденом получил звание бальи Ордена и Большой Крест. Подобную награду могли получать только католики, к тому же принесшие обеты безбрачия. Павлу I, А. А. Безбородко и А. Б. Куракину мальтийские кресты были вручены в нарушение Устава Ордена в знак признания их заслуг по заключению конвенции 1797 года. Впоследствии император учредил орден для русских дворян православного вероисповедания, но он не был признан Папой Римским.

При императоре, выразившем свое кредо фразой, «в России нет важных лиц, кроме того, с которым я говорю и пока я с ним говорю» (Муравьев-Апостол М. И. Воспоминания и письма. Пг. 1922, с. 20), никто не мог быть уверенным в прочности своего положения. Павла I, одержимого идеей укрепления власти, окружали случайные фигуры, занятые тем, чтобы «строить ковы друг против друга, выслуживаться тайными доносами и возбуждать недоверчивость в государе ... Оттого происходили скоропостижные падения чиновных особ...» (Дмитриев И. И. Сочинения. М. 1986, с. 143). Не избежал опалы и Куракин. 9 сентября 1798 г. он был отставлен от должности. Его удаление стало результатом придворной интриги, затеянной с целью ослабить влияние на императора Е. И. Нелидовой. Роль исполнителя замысла была отведена царскому брадобрею И. П. Кутайсову. Доброжелатели внушили ему мысль, что нерасположение императрицы и ее фрейлины препятствует его влиянию на императора, поэтому «девицу Нелидову необходимо было удалить». Современники считали, что за спиной Кутайсова стоял канцлер А. А. Безбородко: «Хитрый Безбородко... снизошел со своей высоты..., чтобы подняться еще выше» (Русская старина, 1887, N 4, с. 443). Влиятельный екатерининский вельможа, сохранивший расположение Павла, стремился избегнуть воздействия на внешнеполитический курс так называемой «немецкой партии» императрицы Марии Федоровны. Намерения этой группировки заключались, по словам Ростопчина, в том, что «оне желали бы устранить князя Безбородко и посадить на его место князя Александра Куракина, дурака и пьяницу...» (Архив кн. Воронцова. Кн. 8. Ч. 1. М. 1876, с. 182 – 183). Впрочем, в условиях павловского царствования перемены в окружении императора зачастую происходили вовсе не по политическим мотивам.

«Самое страшное в любви и дружбе с государем – его догадка о том, что им управляют: стоит зародиться такой догадке, и вы погибли, ибо тотчас превращаетесь из доверенного лица в изменника и предателя, посягнувшего на святыню государевой души – его привычку первенствовать» (Песков А. М. Павел I. М. 1999, с. 245). Во время коронационных торжеств в Москве Кутайсов намекнул Павлу I, что поведение его ближайшего окружения дает основания предполагать, что императором манипулируют: « ... если вы оказываете какую-либо милость, то говорят, что это или государыня, или г-жа Нелидова, или Куракины выпросили ее у вас ...» (Шумигорский Е. С. Екатерина Ивановна Нелидова. СПб. 1898, с. 125). В развитии интриги на другой день императору была представлена Анна Петровна Лопухина. Она была очень молода, наивна, а ее последующее влияние «выражалось только в испрашиваемых ею милостях» (Головина В. Н. Мемуары. М. 1911, с. 214). Откровенная демонстрация императором своего интереса к Лопухиной ставила в унизительное положение императрицу. Нелидова вступилась за нее, «она имела неосторожность ... осыпать его упреками… и, наконец, назвала его палачом» (Головкин Ф. Г. Двор и царствование Павла I, М. 1912, с. 183). Разгневанный Павел приказал ей оставить двор. Удаление Нелидовой и резкое падение влияния императрицы повлекли за собой отставки близких к ним лиц. Были уволены петербургский губернатор Ф. Ф. Буксгевден, вице-адмирал С. И. Плещеев, Алексей и Александр Куракины.

Портрет Павла I. Худ. С. С. Щукин, 1797 г.

К опале Куракина приложил руку и Ф. В. Ростопчин. Свою неожиданную отставку в начале 1798 г. генерал-адъютант императора считал следствием происков «партии» императрицы Марии Федоровны и Нелидовой. Павлу, разгневанному сведениями о причастности московских масонов к событиям французской революции, Ростопчин при случае нашептал, будто на одном масонском ужине бросали жребий, кому убить императрицу Екатерину II (Русский архив, 1875, кн. 9, с. 75). Помимо того, что подобная информация сильно компрометировала масонов, он еще и удачно выбрал время для ее подачи. В 1798 г. Павел принял обязанности гроссмейстера Мальтийского ордена. Российские масоны холодно встретили эту затею, так как Орден Иоанна Иерусалимского, являясь частью масонской системы, в то же время находился в противостоянии с остальными. Реакцией императора было возобновление екатерининского указа о запрете масонских лож. Несмотря на близость к Павлу, многие влиятельные масоны потеряли свои посты. Это обстоятельство также было в ряду причин удаления А. Б. Куракина. Ростопчин же в августе 1798 г. был возвращен ко Двору и назначен вице-канцлером. Если А. Б. Куракин, как и А. А. Безбородко, был противником войны с Францией, то позиция нового вице-канцлера была противоположной и совпадала с намерениями Павла I, начавшего сближение с Англией.

Князь уехал в Москву, где в конце 1798 г. купил у кригскомиссара П. И. Демидова на Старой Басманной улице участок земли с домом. Он принялся его перестраивать по проекту М. Казакова. В отделке дворца принимал участие известный живописец Дж. Скотти. Интерьеры куракинского дома были столь роскошными, что французская художница Л. Виже-Лебрен не могла не описать их в своих заметках (Воспоминания г-жи Виже-Лебрен о пребывании ее в Санкт-Петербурге и Москве 1795– 1801. СПб. 2004, с. 112). При доме были заведены конюшня на 30 лошадей, каретный сарай на 18 экипажей и разбит большой сад. В сентябре 1801 г. по случаю коронации императора Александра I в отстроенном дворце был дан первый бал. В настоящее время дворец занимает Московский государственный университет инженерной экологии. Большую часть двухлетней опалы Куракин провел в Надеждино.

Кн. Куракин был прощен незадолго до смерти Павла I. В ноябре 1800 г. пост вице-канцлера потерял граф Н. П. Панин. Император узнал от Ростопчина, ссылавшегося на перлюстрированные почтовым департаментом письма, что вице-канцлер осуждает введенное Павлом эмбарго на английские суда. Но в феврале 1801 г. опала постигла и самого Ростопчина, который фактически выполнял обязанности канцлера. Две отставки во внешнеполитическом ведомстве привели к возвращению А. Б. Куракина в должность вице-канцлера. К этому времени петербургский военный губернатор П. А. Пален и генерал Л. Л. Бенигсен уже готовили заговор против Павла I. Вокруг императрицы Марии Федоровны также сложился небольшой кружок, в котором главную роль играли Куракины. Отношения в семье императора были очень натянутыми, по петербургским гостиным шептались о намерениях Павла расторгнуть свой брак. Окружение императрицы внушало ей честолюбивые мечты стать царицей как Екатерина II и обсуждало проект регентства Марии Федоровны под предлогом болезни Павла I (Helldorff. Aus dem Leben des Prinzen Eugen von Wurttemberg. T. 1. Berlin. 1861, S. 136, 145). Великого князя Александра эта группа считала слишком неопытным и слабым, а также в своих расчетах делала ставку на материнскую власть над детьми. «Прежде ее кумиром было общественное мнение, теперь это деспотизм и желание царствовать», – писал современник о намерениях императрицы. Но за кружком Марии Федоровны Пален и Бенигсен следили и знали об их планах. Когда императрица после переворота предъявила свои права на престол, ее претензии были жестко отклонены (Архив Воронцовых. Т. XXIV. M. 1892, с. 274; Исторический сборник. Т. 1. СПб. 1859, с. 59, 60). Таким образом, группировке, к которой относились Куракины, не удалось осуществить свои проекты.

В первые месяцы после дворцового переворота 11 марта 1801 г. в Петербурге царила кадровая неопределенность. «Вице-канцлер князь Александр Борисович Куракин сделался тогда нашим единственным начальником в иностранной коллегии», – вспоминал Ф. Ф. Вигель (Вигель Ф. Ф. Записки. М. 2000, с. 77). Затем к руководству внешнеполитическим ведомством был ненадолго возвращен Панин, которого вскоре заменил В. П. Кочубей. При всех этих переменах Куракин сохранял свое место в министерстве. Он утратил позиции только с назначением в министерство иностранных дел А. Чарторыйского и А. Р. Воронцова. Но к 1802 г. большинство сановников павловского времени были отстранены от власти. Несмотря на различие во внешнеполитической ориентации с новым руководством иностранного ведомства, Куракин, с его опытом в международных делах, довольно скоро был востребован.

В 1807 г. он получил назначение послом в Вену. Направляясь к австрийскому Двору, он по воле императора оказался участником важного исторического события. Неудачи четвертой антифранцузской коалиции в течение 1806 г. выбили из ее состава Австрию и Пруссию. В окружении Александра I завязались споры о возможности русско-французского союза. «Молодые друзья» императора Чарторыйский, Н. Новосильцев и П. Строганов выступали за выход России из войны. В союзники они привлекли человека другой эпохи А. Б. Куракина. Он с самого начала возникновения темы переговоров с Наполеоном выступал за прекращение войны. «Как же не желать окончания такой упорной и кровопролитной войны, – восклицал князь, – которая может увеличить затруднения и жертвы всякого рода и вести только к потерям и бедствиям?» (Соловьев С. М. Александр I. Политика и дипломатия. М. 1995, с. 116). Обращение к Куракину объяснялось не только его опытом, но и тем, что он был доверенным лицом вдовствующей императрицы. Мать имела влияние на Александра I, к тому же вокруг нее сложилась довольно влиятельная оппозиционная группировка, чье мнение нельзя было игнорировать (Валлотон А. Александр I. М. 1991, с. 192; Чулков Г. Императоры. М. 1993, с. 124). «Новосильцев и Чарторыйский продолжают утверждать, что, чем долее будут отлагать, тем менее мир будет выгоден, и я думаю согласно с ними», – писал Куракин Марии Федоровне. Князь выступал за союз с Наполеоном. Он рассматривал его в качестве единственного средства помешать французской экспансии и ослабить антирусский привкус наполеоновской внешней политики. Куракин говорил, что в противном случае Франция будет действовать во вред России. Он прогнозировал вероятное развитие событий: «Бонапарт для удовлетворения Австрии за области, которые, вероятно, ему пожертвованы будут, захотеть принудить Порту уступить ей некоторую часть ее европейских владений; и как сие не инако бы совершилося, как с положительным обещанием Австрии ему подвластной пребыть, то сие событие столь же бы мало сообразовалося с пользами России» (Соловьев С. М. Ук. соч., с. 159, 117).

Сражения под Пултуском и Прейсиш-Эйлау, не давшие решительной победы ни одной из сторон, поддерживали у Александра I иллюзию возможной победы в коалиционной войне. Император категорически отвергал предложение, исходящее от Чарторыйского, Новосильцева и Куракина, о переговорах с Наполеоном. На стороне царя за продолжение войны с Наполеоном выступал только министр иностранных дел А. Я. Будберг. Лишь после поражения весной 1807 г. под Фридландом Александр I вынужден был согласиться на переговоры. В этом сражении русская армия потеряла 20 тыс. человек и 80 орудий. «Мы потеряли страшное количество офицеров и солдат, – говорил император Куракину, оправдывая свое решение, – почти все наши генералы, и именно лучшие, ранены или больны; в армии осталось пять-шесть генерал-лейтенантов, не имеющих ни опытности, ни военных талантов. Мне нельзя продолжать войну одному, без союзников... Наконец, бывают обстоятельства, когда надобно думать преимущественно о самих себе, иметь в виду единственно благо государственное» (Шильдер Н. К. Император Александр I: его жизнь и царствование. Т. 2. СПб. 1867, с. 176). По поручению царя главнокомандующий армией Л. Л. Беннигсен предложил французам заключить перемирие. Наполеон ответил встречным предложением мира и сближения. Однако Александр I хотел бы ограничиться подписанием мира, а не союзного договора.

Наполеон на поле битвы при Прейсиш-Эйлау. Художник А.-Ж. Гро, 1808 г.

При подготовке условий Тильзитского соглашения Александр I не мог положиться ни на министра иностранных дел Будберга, сторонника продолжения войны против Наполеона, ни на своих советников Чарторыйского и Новосильцева, которых он подозревал в своевольных действиях вопреки его указаниям. К тому же Будберг враждовал с Чарторыйским из-за политических разногласий и взаимного нерасположения. Вести переговоры в Тильзите было поручено Д. И. Лобанову-Ростовскому и А. Б. Куракину. Прежние переговоры с Наполеоном вели молодые П. Долгоруков и П. Убри, которые в них не преуспели. Назначение двух видных вельмож прошедших царствований должно было польстить Наполеону, а для русского общества стало знаком постепенной утраты молодым окружением расположения Александра. Впрочем, основные переговоры вели сами императоры. Русские уполномоченные согласовывали второстепенные вопросы и составляли заключительные документы. Работа была проделана в короткий срок – за неделю. Куракин приветствовал Тильзитский мир. «Русский Бог бодрствует над нами и посылает свое благословение на нас! Россия выходит из этой войны с неожиданной славой и счастием. Государство, с которым она боролась, ищет ее расположения в то время, когда на его стороне было решительное превосходство сил»« (Русский архив, 1868, кн. 2, с. 204), – так оценивал он подписание договора. Князь сумел преодолеть традиционное для российского дворянства предубеждение против наполеоновской Франции. Российская внешняя политика имела давний крен в сторону империи прусской династии Габсбургов и Гогенцоллернов. Присоединение России к континентальной блокаде Англии серьезно ударяло по экономическим интересам страны. В силу этих и других причин в русском обществе не разделяли восторга Куракина и готовы были тильзитских переговорщиков ввезти в столицу на ослах, намекая на сходство их действий с ослиной глупостью.

Союз с Наполеоном потребовал от Александра I перемен во внешнеполитическом ведомстве. Вместо Будберга иностранные дела были поручены канцлеру Румянцеву и вице-канцлеру Куракину. Тильзитский мир пошатнул позиции английской и немецкой партий в Петербурге, но не уничтожил их. «У нас есть в России несколько друзей, недоступных английским предложениям, как, например, граф Румянцев, князья Куракины и очень небольшое число других» (Тарле Е. В. Нашествие Наполеона на Россию. М. 1992, с. 14), – признавал французский министр иностранных дел Ж. Б. Шампаньи. Не случайно Наполеон хотел видеть российским послом в Париже А. Б. Куракина. Однако князь отказался. В 1807 г. он заменил при Венском Дворе посла А. К. Разумовского. Отношения с Австрией были довольно прохладными. В 1806 г. Александр I отказался склониться перед Наполеоном одновременно с Австрией вопреки совету Чарторыйского, рассчитывавшего при таком повороте дел на менее стеснительные условия мира для Вены. Тильзитский мир сделал Россию союзницей Франции, тогда как традиционно она ориентировалась на Австрию и Пруссию. Направление в Вену Куракина, человека близкого к вдовствующей императрице Марии Федоровне, известной своими австрийскими симпатиями, должно было произвести благоприятное впечатление как знак поддержки Австрии, униженной условиями Пресбургского мира (1806 г.) с Наполеоном. После Тильзита такая линия поведения России в отношении империи Габсбургов была частью политики сдерживания Наполеона.

Куракин прибыл в Австрию, когда Россия вела очередную турецкую войну. Ключом к позиции Австрии был восточный вопрос. Но именно он всегда стоял между Петербургом и Веной. Расширение России в сторону Балкан для Австрийской империи, где преобладало славянское население, означало угрозу внутренней стабильности и целостности. Любое российское движение на Востоке воспринималось Габсбургами враждебно. После Тильзита Вена оказалась в центре интриги вокруг восточного вопроса, которая развивалась между французским и русским императорами. Наполеон выдвигал за согласие присоединить к России дунайские княжества требование компенсации за счет Силезии. Подобное развитие событий вызвало бы серьезное обострение русско-австрийских отношений и изоляцию России в Европе. Более того, Наполеон вел двойную игру, направленную на усиление противоречий между Веной и Петербургом: по его поручению Талейран сделал австрийцам предложение принять участие в разделе Турции. Столкнувшись в Вене с методами французской дипломатии, Куракин перестал доверять обещаниям Наполеона поддержать интересы России в Турции. Поэтому князь, даже когда Наполеон во время встречи в Эрфурте вынуждено обещал действовать заодно с Россией, предостерегал Александра I от излишней доверчивости. Вместе с тем Куракин постоянно сталкивался с уклончивым маневрированием венских дипломатов. «Признаюсь, – писал он в Россию, – что происходящие от этого огорчения и досада внушают мне отвращение к Вене и ко всем тем, с кем мне приходится в ней поддерживать служебные отношения» (Данилова А. Пять принцесс. Дочери императора Павла I. Биографические хроники. М. 2002, с. 299).

Австрия после Пресбургского мира с Францией не оставляла надежд на реванш. Министр иностранных дел И. Ф. Штадион, являвшийся фактическим главой правительства, стал формировать ландвер – военный резерв, чтобы иметь в военное время значительную армию. Когда стал очевидным затяжной характер испанской кампании Наполеона, австрийские приготовления к войне усилились. Штадион вступил в переговоры о военном союзе с Англией. Наполеон, увязший в Испании, был заинтересован в сохранении Австрией нейтралитета. Французский император рассчитывал с помощью России принудить Вену остановить подготовку к войне. Австро-французская война не отвечала российским интересам как помеха ее восточным делам, но и давление на императора Франца не соответствовало политике сдерживания агрессивных намерений Наполеона. Куракину потребовалась немалая изворотливость, чтобы, не прибегая к ультиматумам, удерживать австрийцев от активных действий. Он понимал, что Австрия представляет собой буфер между Россией и Францией, поэтому не одобрял ее военных намерений. Предугадывая дальнейшие захватнические планы Наполеона, русский посол был убежден, что Австрии силы еще пригодятся для защиты. Кроме того, в случае австро-французской войны осложнялось положение русских дипломатов в Вене.

Во время Эрфуртского свидания (сентябрь 1808 г.) Наполеон постарался заручиться содействием Александра I на случай войны с Австрией. Император Франц не только не был приглашен, но даже и извещен о встрече двух императоров в Эрфурте. Узнав о переговорах, он по собственной инициативе направил туда своего представителя барона Ф. Винцента. Посланника постарались уверить, что интересы Австрии не будут ущемлены. Наполеон добился от Александра I обязательства действовать заодно с Францией, если Австрия объявит ей войну. Ценой соглашения были отказ от посредничества между Россией и Османской империей, обещание выступить против Австрии в случае ее поддержки Турции и признание прав России на дунайские княжества. Несмотря на соглашение с Наполеоном, российский император после окончания встречи отдельным письмом заверил императора Франца в своем стремлении сохранить целостность его государства. Однако антиавстрийская составляющая эрфуртских договоренностей поставила в 1808 г. русско-австрийские отношения на грань разрыва. Венский кабинет зондировал вопрос о российских намерениях в связи с вероятной войной против Наполеона. Накануне войны и для Франции, и для Австрии важна была определенность в позиции Александра I. Таким образом, русский посол в Вене оказался на оживленном дипломатическом перекрестке. Куракин, тесно связанный «австрийской» партией Марии Федоровны, знал, что в Петербурге больше расположены к австрийскому императору, чем к французскому. Поведение царя по отношению к Австрии было двойственным: удерживать от войны, но не слишком последовательно, намекая на стремление избежать прямого военного соучастия. С началом австро-французской войны 1809 г. Наполеон призывал Александра I прекратить полномочия посла в Вене и двинуть свои войска в Галицию. Однако Россия ограничится лишь представительством в ставке французского императора. Посол Куракин в начале 1809 г. покинул австрийскую столицу. Вместо него остался только поверенный в делах И. О. Анстет.

Встреча Наполеона с Александром в Эрфурте. Художник Н. Госс, 1850 г.

Помимо прямых посольских дел Куракину пришлось во время миссии в Вене выполнять поручение вдовствующей императрицы Марии Федоровны, наводя справки о европейских принцах, подходящих в женихи великой княжне Екатерине Павловне. Императрица уже обращалась к Куракину в связи со сватовством к княжне австрийского императора Франца. Мария Федоровна была одержима идеей «австрийского брака». Однако ее мечту разбил отказ со стороны Александра I. Царь считал Франца неприятным человеком, а подобный брак неудобным в политическом отношении. Тем не менее, когда Куракин поехал к Венскому Двору, ему было поручено разузнать о частной жизни Франца. «Приблизившись к императору Францу – Иосифу и увидев его, тщательно разузнав всё, что касается его качеств, привычек ... осмеливаюсь сказать откровенно Вашему Величеству, – высказывал князь свое мнение Марии Федоровне, – что это не есть партия, желательная для Великой Княжны Екатерины Павловны!» (Там же, с. 297). Он рекомендовал вдовствующей императрице отказаться от брака с австрийским императором. Князь продолжил поиски других претендентов. Однако одних посол не находил достойными, иным не позволили обстоятельства. Например, в случае с австрийскими эрцгерцогами помешал Венский Двор, так как брак с русской великой княжной возвысил бы положение младших Габсбургов по сравнению со старшими. Поручение вдовствующей императрицы Куракину выполнить не удалось.

После Эрфуртского свидания Наполеона и Александра I произошла замена русского посла в Париже. Французская сторона неоднократно просила отозвать с этого поста П. А. Толстого, противника Тильзитского мира, боевого генерала, человека прямолинейного и недипломатичного, и направить представителя, «который был бы крепок в системе» (Отечественная война и русское общество. Т. 2. М. 1911, с. 10). В 1808 г. в Париж был направлен князь Куракин. Он выбрал для служебной резиденции дворец маршала Бирона, окруженный старинным регулярным парком. В наши дни в этом здании находится Музей Родена. Улыбчивый и коммуникабельный новый посол в отличие от угрюмого Толстого блистал светскими манерами, легко вел разговоры на любые темы и охотно посещал светские приемы и балы. Даже во французской столице, законодательнице моды, щеголь Куракин выглядел экзотической фигурой. Граф Е. Ф. Комаровский, ставший свидетелем посещения князем Гранд Опера, писал, что «весь партер обратился на него и занимался более им, нежели оперою» (Записки графа Е. Ф. Комаровского. М. 1990, с. 99). Невольно притягивала взгляд фигура, одетая в великолепный глазетовый или бархатный французский кафтан и камзол, украшенные бриллиантовыми пуговицами и пряжками, с бриллиантовым или жемчужным эполетом на правом плече и даже петлей на шляпе из бриллиантов. Ордена и кресты на ленте представляли собой крупные солитеры. Все аксессуары, перстни, табакерки, были подобраны в едином ансамбле с костюмом. Однажды во время карточной игры, заметив вдруг, что перстень, табакерка и камзол не соответствуют друг другу, Куракин от расстройства едва не проиграл. Во время праздника, устроенного австрийским послом Шварценбергом по случаю бракосочетания Наполеона I и эрцгерцогини Марии-Луизы начался пожар, во время которого погибло около 20 человек. Куракин пропускал дам к выходу из объятого пламенем зала, в толчее он был сбит с ног и едва не затоптан бегущими. Обгоревшего князя с трудом вытащили из огня, потому что расплавившееся золото на его мундире обжигало при прикосновении. Но для князя одежда, расшитая золотом и украшенная бриллиантами, оказалась своего рода зашитой, открытые части тела сильно обгорели. Во многих местах была повреждена голова, практически полностью сгорели волосы и ресницы, очень пострадали уши, но особенно ноги и пальцы рук от раскалившихся перстней: на одной руке кожа слезла как перчатка. Пока одни тушили его одежду, другие срезали бриллиантовые пуговицы с его костюма, таким образом, он лишился бриллиантов на сумму семьдесят тысяч франков. Медицинские светила сомневались в его выздоровлении. Наполеон даже прислал к пострадавшему послу своего врача. Вопреки прогнозам Куракин стал медленно поправляться, ему разрешили переехать из парижского дворца на дачу. Для переезда на виллу в экипаже было устроено специальное кресло с носилками и под балдахином. В знак уважения посла сопровождал почетный эскорт французской гвардии. Необычная процессия собрала толпу зевак.

Несмотря на резкое ухудшение здоровья после пожара, Куракин считал невозможным просить об отставке в момент, когда франко-русские отношения вступили в полосу кризиса. Он оставался послом в Париже вплоть до начала Отечественной войны 1812 года. У современников, а затем в литературе укрепилось мнение, что Куракин выполнял только представительские функции и не пользовался полным доверием царя, поручавшего важные дела К. В. Нессельроде и А. И. Чернышову. Стоит обратить внимание на такой факт, что в период оформления англо-русского союза в 1804 г. Александр I не доверил переговоры послу в Англии СР. Воронцову, а специально направил в Лондон Н. Н. Новосильцева. Вероятно, у царя были свои представления о задачах посла, впрочем, Александр I сам признавался: «Я не верю никому.» (Троицкий Н. А. Александр I и Наполеон. М. 1994, с. 140)

Что касается Нессельроде, он состоял советником посольства при П. А. Толстом. Его угодливая исполнительность удостоилась презрительного отзыва со стороны Наполеона. В период дипломатической миссии Куракина Нессельроде был направлен в Париж с конкретным заданием поддерживать контакты с Ш. Талейраном. Бывший французский министр иностранных дел во время Эрфуртской встречи сам предложил услуги Александру I. Уйдя в отставку по собственной воле, он продолжал быть осведомленной и влиятельной политической фигурой. В 1808 г. князь Беневентский начал обеспечивать свое политическое будущее после краха Наполеона продажей информации и конфиденциальных сведений, в том числе и Александру I. Платный агент Талейран получил связного в лице Нессельроде, который высоко ценил свою миссию, что не преминул подчеркнуть при знакомстве: «Я приехал из Петербурга. Официально я состою при князе Куракине – на самом деле, я аккредитован при вас; я веду частную переписку с императором, и привез от него частное письмо» (Отечественная война и русское общество. Т. 2, с. 22). Действительно, порученец императора вел переписку с М. М. Сперанским, о которой не знали ни Куракин, ни Румянцев. Однако его задачи и полномочия замыкались на Талейране, поэтому после раскрытия заговора Фуше, к которому был причастен этот видный французский политик, Нессельроде попросил разрешения покинуть Париж.

Предвоенная обстановка требовала информации для анализа политических задач и военной готовности разных стран. С этой целью по инициативе М. Б. Барклая де Толли был учрежден институт военных агентов при российских посольствах за границей. Первым военным атташе в Париже стал А. И. Чернышев. Его целью было получение преимущественно военной информации. Официально Чернышев считался постоянным личным представителем российского императора при Наполеоне. Французский император симпатизировал Чернышеву с момента их знакомства в 1807 году. Расположение императора открыло перед русским кавалергардом двери салонов французской элиты. Из светской болтовни прекрасных дам о том, куда загнал их кавалеров военный жребий, Чернышев узнавал о передвижении французских войск. Манеры светского льва обеспечивали ему успех, а храбрые действия во время пожара на балу у австрийского посла добавили уважения. Среди спасенных Чернышевым оказалась супруга маршала Нея. Став желанным гостем в его доме, Чернышев свел знакомство с начальником штаба армии Нея Антуаном Жомини. Это был ценный источник информации, сопровождаемой комментариями и прогнозами. Чернышеву удалось также завербовать мелкого чиновника главного штаба армии, от которого он получал копию единственного экземпляра сводки о численности, вооружении и дислокации частей наполеоновской армии. Разведывательная деятельность Чернышева была очень эффективной. Однако блестящий офицер привлекал внимание не только парижских красавиц, но и тайной полиции. Ему удалось ускользнуть из рук людей Савари, но шпионаж был раскрыт. Наполеон, взбешенный раскрывшимися обстоятельствами, вызвал русского посла. Куракину было заявлено о крайнем раздражении императора тем, что по личному ходатайству Александра I, как было сказано, «под названием, вызывавшим доверие, к нему поместили шпионов». Не щадя самолюбия князя, Наполеон говорил, что доверял Чернышеву больше, чем послу. «Если бы князь Куракин, – заявил император, – мог принять участие в подобных маневрах, я бы его извинил...» (Correspondance de Napoleon I. Т. XXIII. Paris. 1867, N 18541). Наполеон фактически намекал, что в его глазах шпионаж является неотъемлемой частью деятельности русского посла. Слова императора были оскорбительными не только для Куракина, но и для всей российской дипломатии.

Оценивая деятельность Куракина, едва ли следует проводить параллели с Нессельроде и Чернышевым, их функции, статус, конкретные задачи весьма серьезно отличались. Правильнее сравнивать ее с положением и результатами деятельности французских послов в Петербурге. После Тильзита в Россию был послан генерал Рене Савари. У него не было официального статуса посла, но он имел большие полномочия. Савари был встречен Александром I приветливо. Но получил ледяной прием у вдовствующей императрицы Марии Федоровны и в высшем обществе. С ним были официально вежливы, но двери петербургских салонов перед ним не открылись. Савари заменил Арман Коленкур. Выходец из старой аристократии, он отличался изысканными манерами и мог надеяться на успех в петербургском свете. На средства, выделенные Наполеоном, он устраивал балы и приемы. Царь демонстрировал свое предпочтение французскому послу среди других дипломатов. Перед Коленкуром стояла задача развернуть общественное мнение в сторону Франции. Но франко-русский союз уже переживал не лучшие времена, и между отношением к Коленкуру и его стране зияла пропасть. Незадолго до войны ему на смену прибыл Жак Лористон. Новому послу не удалось снискать даже расположения императора: на посла часто просто не обращали внимания.

Куракин продержался более длительный срок. Степень его влияния и его положение не были одинаковыми на протяжении всего пребывания в Париже. Вначале он занимал центральное место среди всех послов, что соответствовало политической ситуации после Эрфуртского свидания и заинтересованности Наполеона в русской поддержке на период войны с Австрией, а также его планам сватовства к сестрам Александра I. Отношение стало меняться по мере затягивания с ответом на предложение Наполеона великой княжне Анне Павловне. Куракин, сохранявший доверительные отношения с вдовствующей императрицей Марией Федоровной, знал о ее крайне негативном отношении к «корсиканцу». Он был посвящен в перипетии обсуждения ответа на предложение Наполеона внутри императорской семьи. Французскому агенту в русском посольстве удалось скопировать находившуюся на столе Куракина копию письма Марии Федоровны к Александру I. Посол понимал, что «русский» брак Наполеона подаст надежду на продолжительный мир, но не умерит завоевательных аппетитов, а отказ будет воспринят как оскорбление. Наполеон, поняв, что русская сторона затягивает время в поисках предлога для отказа, приказал заявить Куракину, что из-за медлительности русского Двора он считает себя свободным от всех обязательств. Молниеносно была организована женитьба Наполеона на австрийской эрцгерцогине Марии-Луизе. Поспешность этого брака озадачила Александра I. Куракин, догадываясь, какие сомнения мучают императора, писал: «Венский двор жестоко ошибается, если полагает, что это замужество спасет его» (Сб. РИО. Т. 21, с. 330). В отличие от австрийцев, он не рассматривал брак Наполеона как гарантию мира. Но для Куракина женитьба императора означала, что центральное место при французском Дворе он вынужден уступить австрийскому послу.

Суть событий, конечно, заключалась не в рокировке послов. Обострялся кризис франко-русского союза из-за оккупации наполеоновскими войсками в нарушение Тильзитских соглашений прусских владений и захватов на севере Германии. Но оселком, на котором со времен Тильзита проверялась прочность отношений союзников, был польский вопрос. Александр I в связи с созданием Герцогства Варшавского опасался восстановления Польши. Он хотел добиться от Наполеона твердого уверения в том, что этого не произойдет. Французский император в Эрфурте ограничился словесным обещанием по польскому вопросу. Затем в Париже он неоднократно повторял Куракину, что не имеет видов на Польшу. Однако расширение Герцогства Варшавского за счет австрийской Галиции и размещение в Польше французских военных складов заставляли сомневаться в искренности Наполеона. Накануне русского сватовства Бонапарта проект конвенции о Польше был подписан французским послом в России Коленкуром и Н. П. Румянцевым. Вряд ли простым совпадением оказалось то, что за отклонением брачного предложения последовал отказ Наполеона ратифицировать конвенцию. Куракин передал французскому императору новый проект конвенции. В России с нетерпением ожидали ответа, и русский посол постоянно спрашивал об этом французского министра иностранных дел. Шампаньи оправдывал отсрочки то императорской свадьбой, то путешествием. Однако Куракин был настойчив. Наполеон пытался ограничиться письмом Александру I. Но царь понимал, что это не политический документ, и продолжал требовать подписания конвенции. Раздраженный настойчивостью русских, Наполеон обрушился на Куракина с отповедью: «Почему эти постоянные жалобы? Зачем эти несправедливые подозрения? ... Я не хочу себя бесславить, говоря, что Польша никогда не будет восстановлена... Я не могу дать такого обязательства...» (Отечественная война и русское общество. Т. 2, с. 26). После речи в такой тональности послу оставалось доложить в Петербург, что не стоит надеяться не только на подписание документа, но и вообще на какие-либо обязательства Наполеона относительно Польши.

Портрет князя А.Б. Куракина. Художник П. Батони, 1782 г.

Но посла еще ожидали публичный разнос и прямые угрозы. 15 августа 1811 г. в большом тронном зале Тюильрийского дворца проходил парадный прием всех дипломатических представителей в честь именин Наполеона. Император спустился с трона и, подойдя к Куракину, разразился речью о том, что Россия хочет с ним войны из-за Польши. «...Если кризис не минет ..., – угрожал Наполеон, – я объявлю вам войну... и вы потеряете все ваши польские провинции. По-видимому, Россия хочет таких же поражений, как те, что испытали Пруссия и Австрия...». Он предупреждал о тщетности расчетов, что у Франции не хватит сил на одновременные действия в Испании и против России. С едкой язвительностью император вопрошал: «Вы надеетесь на ваших союзников. Где они? Не на австрийцев ли, с которыми вели войну в 1809 г. и у коих взяли область при заключении мира? Не на шведов ли, у которых отняли Финляндию? Не на Пруссию ли, от которой отторгли часть владения, несмотря на то, что были с ней в союзе? Наполеон признался в замысле использовать тильзитскую систему, чтобы лишить Россию союзников. Напор Наполеона был таков, что Куракин в течение сорока минут не мог вставить ни одного слова. Едва ему удалось вставить фразу о верности Александра I союзным обязательствам, как Наполеон прервал его восклицанием «Слова!» и продолжил свою обличительную речь. Все послы застыли в напряженном молчании. Под занавес своей гневной речи он в качестве уступки предложил выработать новые соглашения. Куракин отвечал, что не имеет для этого полномочий. Распалившийся император бросил: «Нет полномочий? Так напишите, чтобы вам их прислали» (Тарле Е. В. Ук.соч., с. 19). Из разноса русскому послу следовали очевидные выводы о разрушающемся союзе и скорой войне с Россией. Куракин немедленно передал своему императору содержание речи Наполеона. Ответом Александра I были ставшие привычными уверения в дружбе, разбавленные протестом против обвинения в намерении приобрести часть Варшавского герцогства. Усиливавшаяся напряженность в русско-французских отношениях, когда взаимные претензии едва удавалось скрывать за фасадом мнимой дружбы, означала для русского посла, что ему следует ожидать по отношению к себе неприятных перемен.

Осенью 1811 г. Куракин получил сведения о распоряжениях Наполеона по военной и административной части, которые указывали, что решение о войне против России принято. У него не осталось сомнений в подготовке нападения, поэтому он считал призрачной возможность отговорить Наполеона. «Не время уже нам манить себя пустою надеждою, – писал он Румянцеву, – но наступает уже для нас то время, чтоб с мужеством и непоколебимою твердостию, достояние и целость настоящих границ России защитить». В его депешах на родину призыв готовиться к отражению нападения стал доминирующим: «... и с настоящего времени, считая войну неизбежною, мы приготовимся вести ее с успехом» (Сб. РИО. Т. 21, с. 352, 330).

В первой половине 1812 г. обе стороны усиленно готовились к войне. Куракин заметил, что с ним стали обходиться небрежно и порой просто невежливо. «Со мной обходятся теперь соответственно тому угрожающему положению, которое принимает в отношении к нам глава Франции. В последний четверг в собрании, которое было после спектакля в Тюильри, он прошел несколько раз мимо меня, не сказав ни слова, чего никогда не бывало. Даже в обращении ко мне герцога Бассано заметна явная перемена», – сообщал посол Румянцеву и просил инструкций, как ему поступать. Но никаких новых указаний от правительства не получил и находился в затруднительном положении. «Какими новыми переговорами можно купить произвольную отсрочку?» (Там же, с. 353 – 354, 355) – вопрошал он царя. Куракину пришлось продолжать вести себя по-прежнему как представителю союзной державы, настаивать на выполнении договоренностей, которые уже ни одна сторона не соблюдала. Е. В. Тарле полагал, что в феврале 1812 г. Куракину стало казаться, будто Наполеон еще не решился на войну, колеблется и поэтому России следует предпринять все усилия, чтобы избежать грозного столкновения (Тарле Е. В. Ук. соч., с. 26). В это время французская сторона для отвода глаз предложила переговоры по компенсации за Ольденбургское герцогство. Куракин вопреки своим прежним выводам о бесперспективности переговоров высказался за участие в них. «Мы ничего не выиграем, сохраняя молчание и все можем потерять, – увещевал он Александра I, – ...потому что приготовления Наполеона окончены,... тогда как мы, выигрывая время, можем окончить нашу войну с турками и другими способами увеличить наши силы на границах герцогства Варшавского» (Сб. РИО. Т. 21, с. 359). Его письмо свидетельствует о том, что французские дипломатические маневры все таки не изменили мнения Куракина о принятом Наполеоном решении начать войну против России. Но, сознавая превосходство наполеоновской армии, посол старался оттянуть начало войны, чтобы лучше к ней подготовиться.

24 апреля 1812 г. русская сторона предъявила ультиматум об эвакуации войск из Пруссии. 27 апреля Куракин привез его Наполеону в Сен-Клу. Аудиенция была тяжелой для русского посла. Взбешенный император не стеснялся в выражениях: «Это требование есть оскорбление ... В Петербурге потеряли голову, если полагают, что меня можно угрозами заставить сделать то, что они хотят». Куракин пытался вставить реплики о французских военных приготовлениях, о заключении франко-прусского союза, угрожающего России. Во время аудиенции Куракин узнал неприятную новость о том, что Австрия 14 марта 1812 г. также подписала договор с Францией. Однако Наполеон еще не был готов к окончательному разрыву, поэтому сделал вид, что в принципе согласен с русскими требованиями, но следует уточнить условия соглашения. «Он сам побуждал меня не отлагать переговоров и войти в объяснение с герцогом Бассано о различных условиях, которые Ваше Величество поручили мне предложить, на которых должно было основываться предложенное соглашение, – сообщал Куракин Александру I, – и несмотря на решительное с моей стороны заявление, что я не могу допустить никаких изменений в условиях относительно очищения Пруссии». Даже догадываясь об отвлекающем характере наполеоновских маневров, посол тем не менее принялся за работу над текстом договора. Его вариант предполагал такие уступки как отзыв протеста по поводу французской оккупации герцогства Ольденбургского, отмена в тарифе 1810 г. ограничительных для французской торговли статей. Но неизменным оставалось требование выполнить условие Тильзитского мира об эвакуации Пруссии и сохранить за Россией право торговать с нейтральными державами. Однако усилия Куракина были напрасны. Полмесяца он ежедневно пытался заставить министра иностранных дел Бассано обсудить соглашение, но неизменно получал ответ, что «не имеет еще никаких приказаний своего государя» (Там же, с. 364, 339). Ему стало ясно, что переговоры предложены для отвода глаз.

Проволочки только укрепили Куракина во мнении, что выбор Наполеона – война. Зная о том, что французский император на днях должен уехать в Дрезден, посол 25 апреля (7 мая) 1812 г. направил Бассано ноту с требованием незамедлительного ответа: «...Если в совещании со мною, которое вы назначили завтра утром, я, к прискорбию, узнаю, что вы еще не получили наставлений его величества императора и короля, чтобы отвечать на мои представления и заявить, что они будут приняты без изменений.., то в таком случае после отъезда императора и короля, который объявлен на завтра, я позволю себе, не надеясь уже получить никакого ответа на мои предложения, считать это нежелание за решимость начать войну..». Не получив ответа, Куракин, чтобы избежать интернирования в Париже с началом войны, на свой страх и риск, без разрешения из Петербурга, потребовал у Бассано выдать ему и персоналу посольства паспорта для отъезда. Такие действия посла были равнозначны объявлению войны. Наполеону же требовалось еще некоторое время до открытия военных действий. Он ждал возвращения своего адъютанта де Нарбонна, посланного проследить за вооружением Пруссии и передвижениями русской армии. До получения этой разведывательной информации нужно было заставить Куракина отказаться от своего требования, дабы Россия не начала войну раньше Франции. В ход были пущены все средства, чтобы улестить русского посла и оттянуть выдачу паспортов. Куракин ожидал их выдачи два месяца. От волнений у князя обострилась подагра, как он писал, «бросилась на правое мое колено» (Там же, с. 345, 349). Паспорта были выданы с оговоркой, что Куракин не может покинуть Париж до прибытия известия о выезде из России французского посла.

С началом войны Куракина интернировали в его дворце в Париже. Лишь после получения известия о том, что Лористон покинул Россию, русскому послу разрешили выехать в Гамбург, откуда он мог морским путем добраться до Петербурга. Куракин все еще находился во французской столице, когда неприятель вступил в Москву. Князь был обеспокоен судьбой своих детей, которые жили в его доме на Старой Басманной. Просьбы Куракина к Наполеону разузнать, что с ними происходит в пылающем городе, остались без ответа. Московский дом князя уцелел в московских пожарах. Его отдали под квартиру генералу Нансути, раненого в Бородинском сражении. Благодаря этому обстоятельству дом не был также и разграблен.

Вернувшись в Россию, Куракин занял свое место в Государственном Совете. Как действительный тайный советник 1 класса он находился ниже канцлера и фельдмаршала. Такое положение тщеславный князь воспринимал болезненно. Он дважды обращался к Александру 1 с просьбой определить ему место в заседаниях с учетом заслуг. Но к тому времени внимание публики Куракин уже привлекал не как политический деятель, а приверженностью к привычкам ушедшего века. Он единственный из вельмож сохранял пышный выезд « в вызолоченной карете о восьми стеклах цугом с одним форейтером, двумя лакеями и скороходом на запятках, двумя верховыми впереди и двумя скороходами, бежавшими за каретой». Балы в его доме на Большой Морской становились достопримечательностью петербургского общества: «Палаццо Куракина по вечерам горело огнями, огромный оркестр гремел полонезы, толпа ливрейных слуг и официантов кишела в комнатах, скороходы, расставленные на крыльце, встречали и провожали гостей. На балах у Куракина разыгрывались безденежно в пользу прекрасного пола лотереи из дорогих вещей» (Пыляев М. И. Ук. соч., с. 121).

В последние годы жизни страдающий от подагры князь большую часть времени проводил на лечении за границей. Там он и умер: в Веймаре в 1818 году. На его могиле, находящейся в Павловске, вдовствующая императрица Мария Федоровна приказала начертать «Другу супруга моего».