Повседневная жизнь в Константинополе в эпоху Византийской империи
Тамара Райс
Глава из книги: Райс Т. Византия. Быт, религия, культура. М.: Центрполиграф, 2006
Автор: Тамара Талбот Райс (19 июня 1904 – 24 сентября 1993) – русский, а затем английский историк искусства, пишущий о византийском , русском и среднеазиатском искусстве.
Золотой рог в Константинополе. Художник А. П. Боголюбов, 1864 г.
Все византийские города, исключая Константинополь, были основаны в древности. Они разрастались постепенно и бессистемно, с годами приобретая собственные, ни на кого не похожие черты. Так, в византийские времена Александрия стала, по существу, промышленным и коммерческим городом, где «рабочий класс» постоянно находился на грани восстания. Антиохия, в двух часах езды от которой располагался летний курорт Дафна, отличалась тихим нравом. Ее прекрасные каменные дома украшали изысканные мозаичные полы, говорившие о стабильности и богатстве ее любившего театр среднего класса, большую часть которого составляли процветающие торговцы. Старые города, как вышеперечисленные, отличались многонациональностью, однако византийское правительство с самого начала позаботилось о том, чтобы они стали оплотом православия. Такой ход, очевидно, помог греческому населению, которое оставалось в меньшинстве, навязать этим древним городам свой язык и культуру. Это произошло на начальном этапе византийской истории, в то самое время, когда Египет и Сирия вносили немалый вклад в культуру и экономику Византии. Малая Азия играла важную роль не только из-за поставок продовольствия и полезных ископаемых, но также благодаря своему культурному наследию, берущему начало во времена фригийцев и хеттов. Ее влияние ощущалось в кругах интеллектуалов Константинополя, однако этот эффект был до некоторой степени нейтрализован возрастающей мощью славян, живших у северных и западных границ Византии. Тем не менее славянское влияние вряд ли можно назвать более существенным, чем влияние Малой Азии, поскольку появление с X века и далее на восточной границе Византии турок-сельджуков и их постепенное завоевание Анатолии, совпавшее по времени с продвижением сарацин Саладина, заставило византийцев снова повернуть взоры на Восток. И одновременно это способствовало росту городов за счет деревни. Походы монголов в начале XIII века приковали всеобщее внимание к Востоку, несмотря на латинскую оккупацию и увеличивающуюся значимость итальянских торговых городов. Из-за этих политических изменений Константинополь стал еще более многонациональным, чем любой старый византийский город. В нем проживало больше представителей других народов, чем в каком-либо другом населенном пункте страны.
Будучи недавно основанным, Константинополь с самого начала строился по новым канонам. Здесь использовались и принципы, разработанные в Риме, но преобладали черты восточных городов, например Пальмиры. По этой причине, а не только из-за его столичного положения, описание Константинополя дает нам более ясное представление о взглядах византийцев на градостроительство, чем план любого другого знаменитого города Европы. Поэтому весьма огорчительно, что большая часть древнего Константинополя лежит на глубине около 7 метров под улицами современного Стамбула. Путешественники и паломники в Святую землю оставили нам яркие отзывы о красоте и величии города, но все это выражено так обобщенно, что почти не может помочь археологам, пытающимся реконструировать изначальный генеральный план города. После Первой мировой войны в Константинополе начались раскопки. Там были обнаружены весьма ценные факты, однако работы велись на незначительном открытом пространстве около ипподрома и Большого дворца. Основные же здания, упоминаемые в древних записях, все еще ждут своего часа. Сегодня возможно составить лишь общее представление о том, как выглядела эта когда-то всемирно известная столица.
Вид с воздуха на археологические раскопки на железнодорожной станции Хайдарпаша в Стамбуле, Турция. Фото: 7 апреля 2022 г.
В пределах городских стен Константинополь стоял на семи холмах. Сходство с Римом усиливалось также и планировкой города, хотя расположение улиц и соответствовало треугольной форме полуострова, однако следовало, насколько позволяла земля, прямолинейному устройству старого Рима; прежде всего, как и в Остии рядом с Римом, дома богатых имели, как правило, два этажа, но имена владельцев уже были высечены на стенах, выходящих на улицу. Многие входные двери делались из железа, скрепленного большими гвоздями. Однако уличную сторону таких домов трудно назвать фасадом, потому что, в отличие от особняков Остии, поначалу ее оставляли глухой. Все окна размещались на противоположной стене, где они выходили на прилегающий двор. Конюшни, сараи для скота и птицы, кладовые располагались во дворе, который обычно был достаточно просторен. В нем выезжали лошадей, здесь же – что особенно важно – находился резервуар, или колодец, который снабжал весь дом водой. Однако в V веке в Константинополе начали появляться более высокие строения. Хотя нижняя часть стен, выходящих на улицу, оставалась глухой, вошло в традицию располагать ряд окон на верхних этажах. Они были прямоугольными или с закругленным верхом. В отштукатуренные рамы вставлялись маленькие кусочки стекла. Каждый такой кусочек имел восьми или четырехугольную форму. Изготавливались они из стеклянного листа, который сначала отбивали, чтобы он стал ровным, а потом резали на части по 20-30 сантиметров в длину, а в самых роскошных особняках – по 60. Вполне вероятно, что на окнах нижнего этажа ставились железные решетки, а некоторые из них внизу выдавались вперед, образуя подобие приоконного сиденья, которое получит распространение в Османской Турции. На верхних этажах делали балконы. Они стали столь популярны и многочисленны, что император Зенон (474 – 491), взойдя на трон, издал указ, по которому ширина улицы должна была составлять не менее 3,5 метра, а балконы должны были находиться на высоте не менее 4,5 метра от земли и на расстоянии 3 метров от стены дома напротив. Строгие правила также гарантировали, что никакой дом не закрывает соседям свет или вид на море, что в каждом имеются водосточные трубы и канализация. Хотя дворцы преимущественно возводились из мрамора на каменном основании, дома строили из кирпича. Немногочисленные строения из камня покрывались штукатуркой. У большинства богатых домов крыша была плоской, в летние месяцы ее использовали как террасу. Прочие крыши были скатными, покрывались плитками и венчались крестом.
Обычно дома планировались вокруг центрального зала. В таком зале хозяин дома устраивал приемы. Каменные или деревянные колонны, ставившиеся в залах как поддержка для верхних этажей, где находились личные покои членов семьи, служили также украшениями. Лестницы, в основном деревянные, хотя в особняках процветающих семей встречались и каменные, а у самых богатых даже мраморные, вели в основные комнаты на первом этаже. Окна в них открывались на галереи, выходящие во двор. В подобных домах обычно насчитывалось более одной гостиной. Как и в большинстве других, стены здесь штукатурились, часто украшались крестами и выдержками из религиозных текстов, но, по крайней мере в поздний период, также были распространены фрески на нецерковные сюжеты. Гостиные чаще использовались хозяином дома, чем женщинами. Женщины проводили большую часть времени с детьми и служанками в комнатах верхнего этажа. Как и в монастырях, в таких домах предусматривалась теплая комната, в которую переселялись на время зимних холодов, типичных для климата Константинополя. Во многих богатых домах устраивали центральное отопление, работавшее на системе гипокауст, перенятой у римлян, но большинство людей полагались на угольные печи. В кухне располагался низкий очаг с квадратными трубами, образующими над ним дымоход, по которому выходил дым от горящего дерева, которое часто использовали вместо угля. Во всех домах оборудовались туалеты, стоки из которых выбрасывались в море. Каждая семья имела отдельную баню, как правило располагавшуюся в саду. Обеспеченные люди строили на своем участке личные часовни или хотя бы место для молитвы. В отличие от них бедняки ютились в жалких жилищах. Лишь некоторым выпадало счастье жить в крошечных домишках с крышами из тростника и земляными полами. Однако начиная с V века начали строить многоквартирные дома, насчитывавшие от пяти до девяти этажей, для сдачи в наем. Их делили на небольшие квартиры, которые арендовали представители рабочего класса, влачившие в них нищенское существование, а сами дома превращались в трущобы. Лачуги в ужасающем состоянии встречались повсюду; многие вырастали буквально за одну ночь, чтобы дать приют незаконным поселенцам. Однако, возведя крышу над головой, они могли оставаться на этом месте как постоянно проживающие. Одни из самых страшных трущоб возникли поблизости от Большого дворца. В этих убогих районах убийства и грабежи были привычным делом. Восстания, часто отравлявшие жизнь столицы, начинались именно там.
Тронный зал в Византии. Худ. Ж.-Ж. Бенжамен-Констан. 1870-е гг. (?)
Властям никогда не удавалось решить проблемы трущоб, которые были обязаны своим существованием магнетическому притяжению Константинополя, привлекающему к себе людей из всех районов империи. К V веку Константинополь насчитывал 323 улицы, состоявшие из 4383 домов, 20 государственных пекарен, работавших только на тех, кто получал бесплатный хлеб, и еще 120 коммерческих пекарен. Население, по всей видимости, составляло приблизительно 500 тысяч человек. К IX веку число жителей достигло миллиона, но во время латинской оккупации резко уменьшилось и больше уже не поднималось до прежнего уровня.
Задумывая строительство столицы, основатель Константинополя представлял себе гораздо более маленький город: он проектировал его с прямыми углами и поделил на две равные части главной улицей, Месой. Меса достигла 3 километров длины. Она вела от главных городских ворот в юго-западном углу городских стен к собору Святой Софии. Повторяя линию берега, хоть и в отдалении от него, она проходит через такие заметные ориентиры, как форум Феодосия (открыт британскими археологами в 1928 году), форум Тавра, а также форумы, названные в честь Аркадия, Анастасия и Константина. Последний украшала порфирная колонна со статуей императора на вершине. В наши дни статуя утеряна, а сама колонна все так же стоит на прежнем месте; хотя сам столб изрядно поврежден, основание было восстановлено. Турки называют ее Сожженная колонна. К востоку от форума Константина Меса проходит мимо ипподрома и заканчивается у основного входа в собор Святой Софии – главной церкви всего православного мира. Пространство около собора задумывалось Константином как центральная площадь города. Он назвал ее Августеон в честь своей матери Августы Елены, окружил колоннами и установил в середине статую Елены. Миллий – колонна, указывающая на начало Месы и на которой, как на подобной колонне в Риме, были начертаны расстояния до различных районов империи, – стоял рядом с Августеоном, на одной линии с главным входом в Большой дворец, располагавшимся далее к востоку. Дома вдоль Месы отличались низкими пассажами, в которых на уровне улицы находились магазины. Некоторые пассажи украшали статуи. Как и в других частях города, магазины здесь группировались по видам товаров, которые продавали. Входные двери, как правило, открывались в общий зал, в котором стояли столы с выложенными товарами.
Из всех многочисленных ворот Константинополя ворота, от которых начиналась Меса, считались самыми важными, потому что именно через них императоры выезжали, направляясь в Европу сражаться против неспокойных славян или осматривать западные границы. Также через них они входили в столицу, возвращаясь с триумфом или следуя на коронацию. Именно там, за редким исключением, их встречали или провожали их сыновья, высшие сановники империи и все сенаторы.
Еще во времена царства Феодосия эти ворота стали ассоциироваться у простого народа с церемониальными шествиями. Они представляли собой впечатляющее изваяние из белого мрамора с большими створками из полированной латуни, которая сияла так, что ворота прозвали Золотыми. В наши дни обветшалое и лишенное сияющих дверей, это строение из тусклого мрамора на первый взгляд не соответствует своему звучному названию, но когда разочарование проходит, красота строгих линий ворот и гармония их идеальных пропорций заставляют смотрящего преисполниться восхищения.
Ипподром служил центром жизни горожан и играл для них такую роль, на которую ни дворец на востоке, ни собор Святой Софии на севере не могли претендовать. Вход на ипподром осуществлялся при предъявлении специального знака, но бесплатно. Ряды мраморных сидений были открыты для всего мужского населения независимо от класса и профессии. Первый ипподром в городе был построен при Септимии Севере, но Константин I его переделал. В Византии ипподром стал совмещать театральные функции римского цирка, Колизея, с функциями трека для колесниц. Более того, как агора в Афинах и форум в Риме, он использовался для проведения религиозных процессий, например очень важного шествия в Вербное воскресенье, для государственных церемоний и политических собраний. Политические воззрения также выражались через спортивные соревнования. Несколько раз на ипподроме публично истязали заключенных.
Сама арена изначально задумывалась для гонок на колесницах; дорожка была достаточно широка, на ней могли стоять четыре колесницы в ряд. В каждую запрягалось четыре лошади, поэтому они назывались квадригами. Ипподром вмещал 40 тысяч зрителей. Он строился по образу Колизея в Риме, но проводимые там игры никогда не отличались такой жестокостью, как там. Ряд монументов в центре арены представлял собой спину, указывающую на разделение между нижней и верхней дорожками. Среди этих монументов была и знаменитая Змеиная колонна, привезенная из Дельф, с названиями государств, участвовавших в битве при Платее, и египетский обелиск, который Феодосий I поставил на скульптурное основание. Обе реликвии сохранились до наших дней на изначальных местах, несмотря на то что беговая дорожка лежит под трехметровой толщей земли, на которой разбит парк. Основание обелиска со всех четырех сторон украшали скульптуры. Одна из сцен представляла Феодосия в окружении придворных в ложе ипподрома, очевидно наблюдающего за бегами. Возничие ездили вокруг спины приблизительно так же, как дети, изображенные на мозаичном полу Большого дворца, катят ободы вокруг двух строений, похожих на башни. Чтобы понять, как выглядела движущаяся квадрига, с грохотом проносящаяся по дорожке, можно обратиться к роскошным тканям, на которых византийские ткачи представили их, искусно показав все напряжение гонки. Несмотря на ширину дорожки (около 60 метров при длине 480 метров), требовалось мастерство, чтобы управлять колесницей на большой скорости. Волнение зрителей часто достигало апогея, и они, наверное, напоминали толпу испанцев, наблюдающих за корридой в наши дни.
Великий визирь пересекает площадь Султанахмет в Константинополе, на которой раньше находился ипподром. Художник Ж.-Б. ван Мур, первая половина XVIII века
Каждой гонке предшествовали два дня тщательной подготовки. Сначала следовало получить формальное разрешение императора, что занимало большую часть дня. На следующий день у входа на ипподром вешалось объявление о предстоящем соревновании. После этого фракции собирались у Дворцовых ворот ипподрома, чтобы приветствовать императора и пожелать самим себе победы в состязании, которое намечалось на следующий день. Потом они отправлялись проверить лошадей в конюшне на территории дворцового комплекса, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. Многие императоры, особенно Константин VIII (1025 – 1028), проявляли живейший интерес к лошадям, участвующим в гонках. Некоторые даже заказывали их бронзовые изваяния ведущим скульпторам своего времени, хотя прочие предпочитали бюсты любимых возничих. К сожалению, ни одна из этих скульптур не сохранилась до нашего времени.
В день скачек на рассвете огромная толпа собиралась у ворот ипподрома. Тем временем император в официальном одеянии, с регалиями и с зажженной свечой, которой пользовался тем утром, молясь в личной часовне, шел в аудиенц-зал, примыкавший к его ложе на ипподроме, где его приветствовали высшие сановники города. Пока он беседовал с ними, его старший конюший проводил последнюю проверку перед стартом, то есть смотрел, чтобы возничие, лидеры фракций, члены фракций, принимающие участие в церемонии, и зрители были на своих местах. Императору сообщали, что игры можно начинать; затем следовал сигнал, и двери императорской ложи медленно распахивались. Император вступал на трибуну и становился на трон, приготовленный для него в ложе. Стоя на ступеньке трона, он поднимал полу своей мантии, чтобы благословить собравшихся троекратным крестным знамением: сначала лицом к центральному сектору зрителей, потом к правому и, наконец, к левому. Потом император бросал белый носовой платок в знак того, что игры начаты. Дверцы стойл открывались, и первые четыре кодесницы, которые выбирали по жеребьевке, выходили на дорожку. Им предстояло бежать в первом из восьми забегов. Каждый из соревнующихся должен был проделать восемь кругов. На возвышении на виду у зрителей клали семь страусовых яиц. По окончании очередного круга одно яйцо убирали. Префект, одетый в тогу, вручал победителю каждого забега корону или пальмовую ветвь.
Возничих подбадривали и шумно приветствовали их болельщики. Константин VIII даже повелел изобразить портреты тех, кем он особенно восхищался, на мозаике. Возничих выбирали из старших чинов рабочего класса. Но, как в Англии XIX века, где боксеры до такой степени почитались, что молодые дворяне устремлялись на ринг, так и в Византии X века высокородные юноши, даже некоторые императоры, состязались на ипподроме. Константин VIII не только наблюдал за соревнованиями, но и принимал в них участие на равных с остальными. Возничие надевали короткие туники без рукавов, удерживаемые перекрещенными кожаными ремнями, и кожаные гетры на лодыжки. С XI века императрицам не запрещалось посещать скачки, но они должны были наблюдать за ними с крыши одной из дворцовых церквей, церкви Святого Стефана, а не из императорской ложи. Латинская оккупация положила конец играм, и после 1204 года они уже не проводились, хотя и оставались популярными в других городах.
Гонки на колесницах. Художник К. Ачиллеос. Современная живопись
Перерывы между всеми восемью забегами дня заполнялись выступлениями мимов, акробатов, актеров и танцоров, причем у каждого был свой отдельный номер. На государственных мероприятиях на ипподроме вместо гонок проводились похожие театральные представления и командные игры. В XI веке Константин VIII, Михаил V и Константин IX обожали эти увеселения, хотя Константин IX терпеть не мог органную музыку так же сильно, как любил флейту. Актеры-индивидуалы почитались как звезды: фокусник Филарий получал столь богатые подарки от поклонников, что закончил свои дни довольно состоятельным человеком. Большинство танцев исполнялось детьми, но акробатические номера, пантомимы, песни, клоунада и юмористические сценки пользовались у публики большим успехом, чем танцы и даже трагедии. Некоторые постановки, вероятно, сопровождались пением, предвосхищая оперные спектакли Западной Европы, которые появились гораздо позже. Разнообразие доступных развлечений превосходило все, что существовало в ту пору в Европе. Позднее к ним присоединилось и еще одно, которое можно описать как кабаре. Иностранцы, посещавшие город, приходили в изумление и восторг от таких представлений. Некоторые сохранившиеся иллюстрации в книгах и пластины с перегородчатой эмалью дают нам представление о том, как выглядели взрослые танцовщики. Самые красивые из этих пластин украшали корону Константина IX Мономаха (1042 – 1055). Сейчас она хранится в Будапеште. На некоторых пластинах изображены девушки, танцующие в восточном стиле, покачиваясь и держа платок над головой. Еще больший интерес представляет изображение танца Мириам на знаменитой Хлюдовской рукописи. Обе группы иллюстраций показывают, что византийцы предпочитали восточные танцы. Плавные изящные движения девушек напоминали искусство Сирии, Персии и Индии, а не Греции или Южной Европы. С самого начала церковь так яростно не одобряла театральные представления, что даже пыталась отменить их. Но ей это не удалось, и тогда она сосредоточила усилия на попытке запретить их по субботам и воскресеньям.
Производственные и религиозные объединения в большинстве своем сосредотачивались в предместьях Константинополя, но даже там главные улицы имели в ширину не менее 5 метров и мостились камнем. Центральную территорию в основном занимали площади, где организовывались рынки и люди собирались, чтобы узнать новости и обсудить животрепещущие вопросы. По словам Анны Комниной, один высокопоставленный офицер, сумевший сбежать от турок и вернуться в Константинополь, сразу устремился на форум Константина, чтобы рассказать пришедшим туда людям о битве, в которой его взяли в плен. Во времена Юстиниана Августеон был самым популярным местом для собраний в столице, возможно, из-за того, что городские книжные лавки находились поблизости, а у входа в собор Святой Софии сидели писцы. В конце VI века здесь появился и большой продуктовый рынок. Драгоценные камни и металлы продавались в агоре – так назывался рынок между Большим дворцом и форумом Константина, – также там можно было найти мастеров по металлу, ювелиров и ростовщиков.
Набережная Константинополя. Художник А. П. Боголюбов, 1850-е гг.
Хотя в Константинополе насчитывалось великое множество магазинов, уличных торговцев было мало. Они продавали такие дорогостоящие товары, как вышивку золотой нитью, или такие предметы ежедневного обихода, как обувь и ткани. Их ряды пополняли странствующие астрологи, колдуны и предсказатели. Улицы заполняли повозки, иногда на цельных золотых колесах, однако без рессор. Самые дорогие были зачастую расписаны и позолочены, попоны мулов, впряженных в них, шились из позолоченной кожи. Дам, независимо от того, ехали они в повозках или их несли в паланкине, сопровождали евнухи, шедшие рядом и расчищавшие дорогу через толпу. Дворяне обычно ездили верхом на белых лошадях, очевидно чистокровных арабских скакунах, и использовали седла, вышитые золотой нитью. В городе их сопровождали слуги с палками в руках, которые шли впереди и освобождали путь своему хозяину.
В городе было много общественных парков, где мужчины могли найти покой и отдохнуть от шума и суматохи переполненных улиц. Страсть византийцев к паркам отражена в изобилии цветочных мотивов в их искусстве. Также очень трогательный факт открылся во время раскопок Большого дворца: когда археологи очистили мозаику, оказалось, что пустое пространство в центре пола было засыпано плодородной землей, которую принесли туда, по всей вероятности, чтобы организовать небольшой сад. Любовь Феофила к растениям, возможно, возникла под влиянием Востока. Он разбил прекрасный парк рядом с площадкой для игры в поло, между склоном и павильоном «Циканистерион», то есть «дворец поло».
В XI столетии Константин IX приказал выкопать пруд посреди фруктового сада. Он находился ниже уровня земли, и его невозможно было увидеть издали. В результате ни о чем не подозревающие воришки, задумавшие украсть плоды из сада, неизбежно падали в пруд и были вынуждены плыть к берегу. Вода в пруд подавалась через каналы. Также Константин выстроил рядом с прудом очаровательный домик для отдыха. Во время посещения сада он любил посидеть в нем. Еще ему пришло в голову превратить поле в сад. По его приказу там были высажены огромные фруктовые деревья, а земля была покрыта дерном. К сожалению, до нас не дошло ни одного изображения этих парков. Травники того времени перечисляют и описывают множество отдельных растений, но все они преимущественно лекарственные или съедобные, крайне мало внимания уделено чисто декоративным цветам.
По крайней мере до правления Льва VI (886 – 912) хоронить в пределах городских стен разрешалось лишь императоров и их родственников. Только они имели право покоиться в порфирных саркофагах, стоящих в мавзолеях или в церковных усыпальницах. Последняя традиция возникла позднее, когда императоров стали хоронить в их любимых храмах. Андроник I, например, обрел вечный покой в церкви Святой Марии Панахрантус (мечеть Фенари-Иса). После латинской оккупации Константинополя восстановленные в правах императоры не могли уже позволить себе строительство церквей или даже часовен, чтобы те служили мавзолеями, однако среди их придворных находились такие, кто мог это делать. В начале XIV века великий логофет Феодор Метохит потратил значительную часть своего состояния, чтобы возвести рядом с Влахернским дворцом церковь Христа Спасителя, посвященную Спасительной жертве Христа, то есть сердцу всего сущего. Она должна была служить ему мавзолеем и примыкала к монастырю. В наши дни эта церковь является одной из самых красивых достопримечательностей Стамбула и называется Карие Камии. Метохит украсил низ ее стен испещренными прожилками мраморными панелями, а верхнюю часть – настенной мозаикой и росписями, вошедшими в сокровищницу поздневизантийского искусства. Завершив строительство церкви, Метохит впал в немилость и закончил свои дни монахом в монастыре, возведенном на его же пожертвования. Хотя к тому времени привычным стали захоронения в могилах, в ранневизантийский период богатых людей, как и их предшественников классического периода, хоронили в саркофагах. Их обычно делали из мрамора и украшали скульптурами, изготовленными лучшими ваятелями того времени. Простым людям надлежало покоиться на кладбищах за пределами городских стен, однако погосты стали появляться при многих городских церквях. В обоих случаях над могилой ставилась надгробная плита с простой надписью: имя усопшего, род его занятий и добрые пожелания родственников. Иногда изображался портрет. После смерти человека, как и в языческие времена, вызывались плакальщицы. Траурная одежда императора была белой, у всех прочих – черной. Это относилось даже к императрицам. Анна Комнина упоминает, что после смерти ее отца императрица сняла с нее императорские покрывала, отрезала ей волосы и заменила пурпурные одежды и обувь на черные. На третий, девятый и сороковой день после смерти (эти интервалы определили вавилонские астрологи, основавшие свои расчеты на лунном цикле) семья собиралась у могилы, чтобы справить панихиду. Метафоры, придуманные друзьями в память о покойном, не высекались на плите, а произносились вслух, записывались и передавались по кругу, чтобы все прочитали их над могилой. Большая их часть изобиловала мифологическими аллюзиями и зачастую основывалась на мифологических сюжетах.
Церковь Христа Спасителя (Карие Камии) в Стамбуле
Попытки ограничить захоронения в черте города возникали не только из-за нехватки места, но, вероятно, также из соображений гигиены. Нам известно, что эпидемии и проказа не были редкостью. Прочие заболевания на тот момент уже точно диагностировались. Несколько императоров страдали от артрита, подагры, водянки, сердечной недостаточности и чахотки, а Михаил IV – от эпилепсии. Для борьбы с этими болезнями, а также, возможно, с другими, о которых не говорится в дошедших до нас записях, у византийцев была эффективная и хорошо организованная система здравоохранения. В каждом городе работало столько врачей, сколько считалось необходимым для его населения. Строились больницы, дома призрения и приюты для сирот. Их возглавляли обученные специалисты, которые держали ответ перед особым эпархом, а самый крупный детский приют Константинополя, основанный императором, управлялся «орфанотрофием» – священником, подотчетным только императору.
Византийцы прекрасно понимали, что, кроме физического лечения, существует еще и психологическое, и предоставляли соответствующую помощь, о которой в западном мире не подозревали еще сотни лет и которую не признают даже в наши дни в некоторых странах с высоким уровнем жизни. Среди благоприятных психологических условий значилось право каждого частного домовладельца, по крайней мере в Константинополе, иметь вид на море или на местный исторический памятник. Однако, если кто-то заявлял, что ему отказали в виде на такой монумент, как, например, статуя Аполлона, ему надлежало доказать, что он достаточно образован и способен понять ценность статуи; тогда вид ему возвращали. Византийская забота о больших запасах воды основывалась не только на физических нуждах или соображениях удобства, поскольку достаточные резервы были необходимы для растущего населения на случай долгой осады. Начиная с VIII века угроза безопасности Константинополя настолько возросла, что жителям велели хранить в кладовых запас еды на три года. Таким образом, основной обязанностью государственных инженеров было обеспечение всех городов щедрым водоснабжением. В Константинополе сначала этого добились с помощью системы акведуков, один из которых, построенный Валентом (364 – 378), до сих пор находится в центре старого Стамбула. Водоснабжение осуществлялось через систему водопроводных сооружений, начинавшихся далеко за пределами города, несших воду из родников Белградского леса на север Золотого Рога и в город. Однако вскоре византийцы поняли, что такой источник воды может быть легко перекрыт дерзкими врагами, поэтому они придумали другую систему, потрясающую с архитектурной точки зрения и очень практичную. Они начали строить огромные резервуары, в которых можно было безопасно хранить огромное количество воды в течение долгих периодов времени. Их возводили на различных важных точках. Более 30 таких резервуаров уже изучено. Самые крупные и красивые находятся около собора Святой Софии, недалеко от главного входа в Большой дворец. Два являются настоящими шедеврами архитектуры и сравнимы по величине и идеальным пропорциям с большой церковью со множеством колонн. Они так велики, что в них можно плавать на лодке, а их куполообразные потолки поддерживаются лесом колонн. Не случайно турки назвали один из них, самый впечатляющий, «Резервуар 1001 колонны».
Обожая воду, византийцы, как и римляне, любили принимать ванны. Хотя церковь полагала, что три приема ванны в день – это слишком много, два приема считались обычным делом.
Цистерна Базилика в Стамбуле – крупнейшее водохранилище в Константинополе, построенное в VI веке при императоре Юстиниане I
Тем не менее в VIII веке клирики, мывшиеся дважды в день, были подвергнуты суровому осуждению со стороны начальства. Только очень богатые люди могли себе позволить выстроить личную баню. Баня, в которой умер Роман III (1028 – 1034) – его, скорее всего, убили, – стояла рядом с дворцом, в котором он жил. У него был следующий обычай: войдя в баню, он мыл голову, затем все тело, а потом плавал. Это указывает на то, что византийские бани не слишком отличались от римских. Построив церковь, посвященную двум целителям, святым Косме и Дамиану, Михаил IV (1034 – 1041) возвел в дополнение и баню с фонтанами. Очевидно, его поступок вдохновил других императоров. Ни в одном городе не ощущалось нехватки общественных бань, поскольку дворяне следовали примеру императоров, часто строя подобные заведения в беднейших кварталах. Как и в Риме, в Византии общественные бани были впечатляюще красивыми зданиями. Их фасады богато украшались, а интерьер потрясал роскошью. Во времена Юстиниана, а возможно, и раньше, индивидуальные кабинки и уборные стали считаться необходимыми. В банях обычно находился круглый бассейн, воду для которого подогревали в бронзовом котле и подавали по трубам, заканчивающимся красивым стоком. Бассейны с холодной и горячей водой, а также парная располагались в одном здании. Заведение было открыто для мужчин целый день, а вечерами его посещали и женщины.
Помимо крупных религиозных празднеств и шествий, мероприятий на ипподроме и встреч с друзьями на площадях, в парках и банях, организованные представления проходили нечасто. В значительной степени они были ограничены до определенного количества торжеств, привязанных к временам года и имеющих полуцерковный, полугосударственный характер. Бедняки ждали их с нетерпением. Ежегодный крестный ход с почитаемой иконой через весь город всегда собирал большую толпу. Ежегодное паломничество в монастыри или к святыням было настоящим праздником. Паломничество в Святую землю становилось исключительным духовным подвигом и проверкой физической выносливости, но многие люди, и византийцы, и иностранцы, находили в себе силы совершить его. Города, стоявшие на пути паломников, такие как Эфес, процветали. Многочисленные постоялые дворы предлагали путникам вино и еду, однако по воскресеньям и праздникам им не разрешалось открываться раньше восьми утра и надлежало погасить огни и закрыть двери в восемь вечера.
Увеселения, связанные с языческими праздниками, были более легкомысленными по существу и так нравились людям, что, даже когда студентам университетов запретили принимать в них участие, большая часть продолжала считаться праздниками, по крайней мере до VIII века, а некоторые и дольше. Позднее к ним стали относиться приблизительно так же, как относятся к Хеллоуину в современной Шотландии. Так, например, на празднике Бромелии в честь Диониса люди в масках шествовали по городу. В новолуние на улицах зажигали костры, как это делают и по сей день в отдаленных деревушках Сицилии в день Успения Богородицы, и молодые люди прыгали через огонь. Помимо того, проводились еще местные сезонные ярмарки, на которых мудрецы, астрологи и целители, несмотря на яростные нападки церкви, собирали вокруг себя огромные толпы и делали неплохие деньги на продаже талисманов, амулетов и снадобий. Часто случались непредвиденные представления. Неожиданно приезжали иноземцы в необычных нарядах или на улицах города появлялись заморские звери, например слоны в сопровождении погонщиков, верблюды, управляемые слугами-неграми, или жирафы. Менее добросердечным и невинным зрелищем являлся проход приговоренных преступников, которых вели к месту казни или пытки. Они сидели задом наперед на мулах со связанными за спиной руками. Если приговор выносился прилюдно, собиралась большая толпа зевак.
Астрология. Художник Э. Бернс-Джонс, 1865 г.
Но даже подобные события были редкостью. Жизнь в Византии крутилась вокруг семьи, которая, в свою очередь, практически полностью согласовывала свое существование с семейными религиозными церемониями: крещениями, обручениями, венчаниями, отпеваниями и похоронами. Периоды поста и покаяния, ритуалы, связанные с приготовлением пасхального ягненка, и в наши дни являющиеся важной составляющей празднования Пасхи в Греции, путешествия к святыням и в монастыри, паломничества, сменявшиеся периодами удаления от общества или даже уходом в монастырь, рукоположение в духовный сан проходили красной нитью по жизни византийской семьи.
Новорожденного младенца повивальная бабка омывала и пеленала в шерстяные бинты – подобные сценки часто появлялись на византийских иллюстрациях, рассказывающих о рождении детей. В таком состоянии ребенка держали два-три месяца. Богатые семьи часто нанимали кормилиц, чтобы те вскармливали ребенка. С VI века стало считаться необходимым крестить младенца в первую неделю жизни. Во время этой церемонии ребенка трижды окунали в святую воду, а затем несли домой в сопровождении родителей и их друзей, которые шли с зажженными свечами и пели гимны. До VI века детям обычно давали одно имя. Чтобы отличать его от прочих людей с тем же именем, стали пользоваться греческим обычаем добавлять к нему имя отца в родительном падеже. Так детей начали называть, например, Никола Феодору, то есть Никола, сын Феодора. Однако со временем в обиход вошел и римский способ: к имени ребенка, «преномину», добавляли «номин гентилянум» или «когномен» (то есть родовое имя). Фамилии вошли в обращение в VI веке и вскоре уже широко использовались. Мало известно о том, чем кормили младенцев. Одна молодая вдова, жившая в X веке, давала своему малышу жидкую ячменную кашу, мед и воду. Крупы, небольшое количество белого вина и овощи считались подходящей пищей для начавших ходить детей. Мясо давали не раньше тринадцати лет.
Христианство внесло огромную лепту в повышение статуса женщины, привнеся новый смысл и значительность в брак. Гражданское право страны продолжало признавать развод в случаях, когда его желали обе стороны, независимо от осуждения церкви. Развод, хотя по закону и был разрешен во все времена, пребывал в состоянии временного приостановления, и только в XI веке разводы стали распространены и часто оговаривались в контракте. Церковь не одобряла вторых браков, но они не были запрещены, однако третий брак уже сулил серьезное наказание, а четвертый, если его не благословлял император, грозил отлучением от церкви. Эти меры помогли повысить прочность семьи, и во многом благодаря им семейная жизнь оставалась самым важным для человека. Легендарный герой Дигенис Акрит никогда не приступал к еде, не дождавшись своей матери, и усаживал ее на самое почетное место. Мать Пселла, без сомнения, главенствовала в семье. Ее забота об образовании сына, вероятно, выглядела необычной на фоне женщин ее положения, но то, как она властвовала в своей семье, было вполне в порядке вещей. Впрочем, женщины, не считая императриц, даже если и держали в узде мужа и весь дом, не становились равными мужчинам. Хотя, например, Пселл относился к своей сестре именно как к равной. Всем женщинам, даже императрицам, полагалось прикрывать лицо вуалью, когда они выходили из дому. Им запрещалось участвовать в шествиях. Редко кому разрешали присутствовать в гостиных, когда их мужья развлекали своих гостей-мужчин, и ни одному мужчине, кроме членов семьи и домашних евнухов, не дозволялось входить в их покои. И при дворе, и среди знати евнухов, многие из которых были европейцами, нанимали, чтобы те прислуживали хозяйкам дома. Но, несмотря на то что женщинам надлежало вести обособленную жизнь, они не были совершенно изолированы, даже если, принадлежа к знатным фамилиям, должны были появляться на людях в сопровождении слуги, и при этом они могли следовать в церковь (где им приходилось стоять на галерее), к близким родственникам или в баню. Многие женщины, приходя в баню, надевали купальные платья.
Голова византийки: Блондинка. Художник А. Муха, 1897 г.
Принцип наследования имел силу в среднем классе, но было возможно подняться по социальной лестнице благодаря своим заслугам или выгодному браку. Обручение считалось очень важным шагом, почти религиозной значимости. Разрыв помолвки строго осуждался церковью и карался штрафом. Такое отношение повлекло за собой обручения в детском возрасте, но вскоре издали закон, запрещавший вступать в брак девочкам моложе 12 лет и мальчикам моложе 14 лет. Родители сами находили пару своему ребенку. Помолвка скреплялась письменным договором. Установив дату свадьбы, рассылали приглашения родственникам и друзьям. За день до венчания на стенах спальни невесты вешали дорогие ткани и самые ценные предметы в семье, в комнате с песнями расставляли мебель. В день свадьбы съезжались одетые в белое гости. Жених приходил за невестой в сопровождении музыкантов. Она ожидала его в роскошном парчовом платье и вышитой блузе. Ее лицо закрывала вуаль. Когда он подходил к ней, она поднимала вуаль, чтобы он увидел ее, возможно, в первый раз в жизни. Ее лицо украшал сложный макияж. В окружении родителей, слуг, друзей, факельщиков, певцов и музыкантов невеста и жених шли в церковь. Когда они проходили по улицам, люди с балконов осыпали их фиалками и лепестками роз. В церкви их крестные родители вставали за ними и держали венцы над их головой на протяжении всей церемонии. На императорской свадьбе вместо венцов над головой жениха и невесты держали полоски драгоценных тканей. Затем они обменивались кольцами, а с XI века им еще подносили брачный контракт, приготовленный заранее, чтобы они подписали его при свидетелях. После венчания все возвращались в дом невесты той же дорогой, что шли в церковь, где их ждал торжественный обед. Мужчины и женщины сидели отдельно. Все столы были накрыты красиво и щедро, на них стояли лучшие сосуды и блюда, лежали лучшие приборы, что были в семье. С наступлением ночи все гости провожали молодоженов до спальни. Утром они приходили снова, чтобы разбудить молодых песнями.
Не позднее чем с VII века стало традицией, чтобы жених преподносил невесте обручальное кольцо и пояс. По всей вероятности, не это кольцо использовалось во время свадебной церемонии. Считается, что муж дарил их жене, когда они впервые вступали в спальню вместе. До наших дней дошло больше колец, нежели поясов. Возможно, только очень богатые мужчины могли позволить себе подарить жене пояс. Хотя сейчас в музеях хранятся кольца из золота, кажется возможным, что в ходу были и менее дорогие – из серебра и бронзы. Золотые кольца представляют собой простой круглый или восьмигранный ободок.
Если кольцо было восьмигранным, семь его граней украшали библейскими сценами в технике чернения, а на восьмой грани находилась пластинка с изображением венчания; чаще всего там был Христос, стоящий между женихом и невестой в момент, когда они соединяют руки. Более символическая передача этой сцены была тем не менее популярнее: чета молодоженов изображалась стоящей по обеим сторонам от креста с венцами над головой. Иногда над ними было написано слово «гомонойя» (согласие). Предполагается (доктором Марвином Россом), что обручальные кольца появились из традиции, введенной первыми императорами, чеканить монеты в день своей свадьбы, как, например, монета с изображением Феодосия II, стоящего между Евдокией и Валентинианом III (Феодосий женился на Евдокии в 437 году), или монеты с изображением Христа между Маркианом и Пульхерией, Анастасием и Ариадной.
Богородица с младенцем, стоящая между императором Иоанном II Комнином и его женой Ириной. Мозаика ок. 1118 г.
Свадебные пояса, дошедшие до нашего времени, использовались во время более изысканных и дорогостоящих церемоний, нежели кольца. Большинство было изготовлено из маленьких дисков, монет или из золотых медальонов; медальоны в два раза крупнее основных служили пряжками и застежками. Нередко диски или пластины были украшены языческими, в основном мифологическими, мотивами и потому ярко контрастировали с двумя центральными медальонами, на которых изображался Христос, стоящий между женихом по правую руку от него и невестой по левую в момент скрепления рук. Рисунки обычно отпечатывались на пластине, а потом гравировались. Часто над ними вырезалась надпись. На поясе, хранящемся в Вашингтоне в коллекции виллы «Думбартон»-Окс написано: «ΕΞ ΘΕΟΥ ΟΜΟΝ[Ο]ΙΑ ΧΑΡΙΣ ΥΓ[Ε]ΙΑ» (от Бога согласие, благодать, здоровье).
Приданое невесты тщательно охранялось. Составленные по закону завещания были в Византии обычным делом, но и устные, объявленные в присутствии двух свидетелей, считались действительными. Как и в римском праве, мужу надлежало передать приданое жены детям, но, кроме того, он должен был завещать ей достаточно средств к существованию на случай, если она переживет его, обеспечив ее деньгами, мебелью, рабами и даже правом получать бесплатный хлеб, если он таковым обладал. Оставшись вдовой и не выйдя замуж вторично, женщина по закону становилась опекуном своих детей, контролирующим собственность покойного мужа в качестве главы семьи и дома. Если мужу предлагали пост епископа во время их совместной жизни, он мог принять его, только если жена по доброй воле соглашалась уйти в монастырь.
Даже семьи с относительно скромным достатком владели рабами или нанимали слуг для помощи в хозяйстве. Например, отец Пселла был далеко не богат, однако в их доме работало двое слуг. В состоятельных семьях к многочисленным нанятым слугам и рабам добавлялись бедные родственники и приживалки. В VI веке рабы в возрасте до 10 лет продавались по 10 номисм. Цена более старших, но необученных рабов была в два раза выше. Писец стоил целых 50 номисм, а врачи и другие образованные люди – все 60. Однако с течением времени цены падали. Совершенно естественно, что церковь порицала рабовладение. Феодор Студит пытался запретить монастырям иметь рабов, но эта система просуществовала до конца империи. Хотя число рабовладельцев, считавших, что правильным было бы отменить рабовладение, постепенно увеличивалось, парадоксально малая их часть давала свободу рабам.
Внешний вид византийцев заметно менялся с веками. Мода диктовала разные стили в одежде, прическах и бороде. Женская мода, кажется, претерпевала меньшие изменения, чем мужская; впрочем, это мнение может быть ошибочным и происходить из недостатка информации. В основном со времен Феодоры императрицы и их фрейлины следовали примеру императоров и их придворных: носили прилегающие шелковые туники, на которые надевали далматик, вышитый на плечах и по краю. Поверх надевался паллий, представлявший собой длинный кусок ткани с вышивкой с круговым вырезом горловины. Заднее полотнище оставалось свободным и образовывало шлейф, который можно было подобрать и перекинуть через левую руку. Одежда женщин среднего класса также шилась по образцу мужской. Она состояла из туники и плаща с боковым полотнищем достаточной длины, которое набрасывали на плечо и голову. Иногда вместо этого они накидывали на голову покрывало, выбирая ткань и цвет по своему желанию. Некоторые плащи делались из льна, некоторые из шелка, некоторые из прозрачных тканей, использование которых возмущало церковь. Все носили мантии, подобные тем, что мы видим на Юстиниане и Феодоре на мозаике в Равенне. Одежду состоятельных людей богато украшали вышитой каймой. На пластинах короны Константина IX Мономаха, изготовленной в XI веке, императрицы Зоя и Феодора изображены в плащах, называемых портными «стиль принцесс». Они практически одинаковы. Туники на танцующих девушках на других пластинах немного отличаются друг от друга в деталях. Хотя все они длиной до бедер и с вышивкой вокруг шеи, по подолу и вырезу впереди, у некоторых подолы выкроены по косой, а у других есть треугольные вставки для пышности. У некоторых круглые вырезы горловины, у других – V-образные. На всех пояса разной ширины. На ногах у девушек туфли без каблуков. У некоторых на руках перчатки с драгоценностями. У всех на голове венки. Хотя в некоторые периоды византийцы носили парики, в целом женщины делали пробор по центру и укладывали волосы кольцами по обеим сторонам головы, закрепляя их золотыми и серебряными нитями или жемчужинами. Иногда вместо них использовали льняные ленты. В качестве дополнительного украшения носили гребни из слоновой кости или черепахового панциря. Брови выщипывались в длинную, прямую, узкую линию и подчеркивались черной краской. В зрачки закапывали белладонну, чтобы они сужались до размера черной точки. Губы щедро красились в красный цвет. Во время правления династии Палеологов женщины наносили еще более обильный макияж, чем ранее. Богатые дамы покупали так много одежды, что великий логофет Феодор Метохит жаловался на огромный гардероб своей жены.
Юстиниан и его свита. Мозаика. Равенна, базилика Сан-Витале, 532-547 гг. н. э.
Феодора и ее свита. Мозаика. Равенна, базилика Сан-Витале, 532-547 гг. н. э.
В V и VI веках представители «рабочего класса» ходили босиком. Они носили короткие шерстяные туники, подхваченные поясом, продернутым в ремень, перекинутый через левое плечо. Зажиточные люди носили туники подлиннее, большинство из которых изготовлялись из шелка. Более дешевые шились без рукавов, но у дорогих рукава были длинными и собирались в узкие, красиво вышитые манжеты. У придворных туники украшались каймой, богато вышитой, в основном золотом. В холодную погоду мужчины накидывали сверху длинные мантии, фасон которых, по мнению многих ученых, был перенят у китайских мандаринов. Покрой большинства плащей был прост, но у богатых они украшались вышивкой и, если их владельцы могли себе позволить, оторачивались мехом, преимущественно завозимым из Руси как предмет роскоши.
Византийские мужчины очень интересовались модой. В VII веке их привлек восточный стиль. Они стали носить восточные туфли летом и мягкие кожаные ботинки зимой, забыв о римских сандалиях. В то же время они заменили короткую облегающую тунику на более длинную и свободную. В подоле короткой туники сзади делался разрез, в который вставлялся треугольный кусок материи, чтобы он стал шире. Горловина заканчивалась маленьким воротником. Его корни следует, видимо, искать в Северной Персии, где туники отличались невероятной элегантностью, хотя и были большей длины. В XI веке императоры носили очень короткую тунику, обшитую золотом, в качестве костюма для верховой езды. Также были популярны чулки до колен. Династия Комнинов положила начало эпохе немыслимой роскоши в одежде. Мануил Комнин (1143 – 1180), посол во Франции при дворе Людовика VII, появлялся при дворе короля в Ратисбоне в тунике из великолепного шелка, длиной до колен, с узкими рукавами. Этот наряд позволял ему двигаться свободно, что было настолько непривычно для местной знати, что западным посланникам он напоминал своим внешним видом спортсмена. Андроник II (1282 – 1328) пытался обуздать страсть сограждан к дорогим одеяниям, но потерпел поражение. Во время правления его преемников мода еще больше вдохновляла на экстравагантные наряды. Погоня за иноземными тенденциями – сирийскими, итальянскими, болгарскими и сербскими – превратилась в помешательство. Под влиянием Сирии в Византии появились черные плащи. Даже экономический кризис, возникший с возвращением императоров в Константинополь в 1261 году и продлившийся до падения империи в 1453 году, не положил конец тяге к красивой и изысканной одежде. Особенным спросом пользовались турецкий и итальянский стили. Туника снова стала тяжелой и прямой, похожей на халат. Великий логофет Феодор Метохит в апогее своего могущества в 1346 году получил специальное разрешение носить экстравагантную шляпу, в которой и изображен на мозаике в церкви Христа Спасителя. Его наряд, как и костюм изображенного в 1346 году старшего адмирала Апокавка или Иоанна VI Кантакузина (1347 – 1355), не наводит на мысль о том, что недостаток денег заставил производителей шелка перейти на изготовление тканей попроще и подешевле.
Византийский император Алексей Комнин принимает Петра Отшельника. Художник Ж. Сент-Эвр, 1830-е гг.
Хотя Юстиниан носил нечто вроде тиары, в ранний период головные уборы использовались в основном путешественниками. К концу X века мужчины стали так часто носить шляпу, удерживаемую на голове лентой, что Михаил VI (1056 – 1057) превратил ее в униформу, приказав всем надеть красные шляпы. Однако к концу века предпочтение отдавалось белым. За этим последовало разнообразие шляп, но их формы вскоре были стандартизованы и привязаны к социальным классам. Духовенство носило скиандион. Миряне чаще надевали калифту – головной убор пирамидальной формы, возможно турецкого происхождения. Более поздний вид головного убора показан на фресковых росписях в церкви Пантанасса в Мистре. Он представляет собой шляпу с полями. Иоанн VIII Палеолог (1425–1448) изображен на медали, сделанной Пизаньелло, в шляпе с полями сзади и пуговицей на верхушке тульи, которую называли камелакион.
В первую очередь мужчины на римский манер стригли волосы коротко и чисто брились, только философы носили недлинную бородку. Однако во времена правления Юстиниана представители синей фракции отпустили бороду и усы, носили волосы длинными на затылке и коротко стриженными впереди, как гунны. Константин IV (668 – 685) стал первым бородатым императором. Борода вошла в моду, которая доходила до крайностей. Мужчины заплетали волосы в косы или укладывали кольцами, завивая их на ночь на папильотки. Косы были так длинны, что у некоторых доходили до пояса, что вызвало негодование церкви. Константин V (741 – 775) издал указ, обязавший всех бриться. Феофил, который был лыс, пошел дальше и приказал военным брить голову, но это правило отменили после его смерти, возможно, потому, что пойманным преступникам брили голову и бороду. А в конце X века даже сама церковь объявила о своем одобрении бороды и длинных волос, упирая на то, что это позволяет различить евнухов и всех прочих. Священники и монахи стали отращивать волосы и бороду гораздо раньше, а в православном мире они делают это до сих пор.
Утонченный вкус византийцев подвиг их на создание прекрасных ювелирных украшений. В них не было вычурности, рисунок был прост, размеры разумны, а мастерство ювелиров поразительно. Даже короны более поздних периодов имели форму золотых венцов с позолоченными и украшенными драгоценными камнями подвесками невероятной красоты и изысканности. Очень популярны были украшения в виде христианских символов, например рыбы, хотя кресты, носимые как кулоны, использовались чаще всего. Кроме того, люди надевали кольца из меди, бронзы, серебра и золота. Некоторые были украшены драгоценными камнями с выгравированными монограммами, христианскими символами или надписями. В ранний период, под римским влиянием, камеи пользовались большим спросом, но вскоре их заменили броши с драгоценными камнями. Серьги, браслеты, ожерелья и кулоны также носились очень часто. Самые дорогие делались из филигранного золота и отличались тончайшей работой. Многие украшались перегородчатой эмалью и инкрустацией. Ювелиры нередко черпали вдохновение на Востоке. Так, персидский вкус во многом диктовал стиль короны Феодоры (ее можно видеть на смальтовой мозаике в церкви Сан-Витале в Равенне), а также привнес такие детали, как львиные головы на браслетах, и моду на изображение борющихся животных по бокам от центрального мотива. Возможно, под влиянием Египта стали изготавливать маленьких животных, уток и рыб из золота и скреплять их вместе в ожерелья.
Страсть византийцев к драгоценностям ограничивалась только размерами их кошельков. Толстосумы отдавали предпочтение жемчугу, аметистам и изумрудам, большую часть которых завозили из Индии. Их прикрепляли к булавкам, которые держали хламиды – вид одежды, которую вытеснила мантия в X веке. Также их использовали для изготовления брошей, кулонов, пряжек для ремней, колец, крестов, головных уборов, седел и прочей сбруи. По современным стандартам качество этих камней не было высоким, но обработка и оправа превосходны. Ювелирные украшения и одежду выбрасывали, когда они выглядели поношенными или старыми. В отличие от европейского общества, которое даже в конце XVIII века зачастую игнорировало элементарные правила личной гигиены, греки были столь же брезгливы, сколь и римляне, и не только проводили много времени в банях, но и заботились о том, чтобы их одежда была чистой и не выглядела поношенной.
Император Константин I держит в руках город Константинополь. Мозаика в соборе Айя-София
Представление византийцев о еде скорее ближе к нашим современным, чем к тем, что бытовали в средневековой Европе. Три приема пищи в день – завтрак, обед и ужин – считалось нормой. Посты соблюдались строго, а в остальное время на обед и ужин в зажиточных семьях подавали три смены блюд. Начинали с закусок, за ними следовали блюда из рыбы с соусом гакос, популярным в дохристианские времена. Вместо рыбы могли подать жареное мясо. Заканчивали сладким.
Разнообразие блюд позволяло выработать личные предпочтения в еде. Константин VIII известен особым пристрастием к вкусным соусам, Зоя – к индийским приправам, особенно к тем, которые не сушат, к мелким маслинам и беленому лавровому листу. Домохозяйка могла составить меню из многообразия дичи, домашней птицы и мяса. Как и в современной Греции, в Византии свинина и ветчина были самой любимой едой. Мясо птицы и варили, и жарили. Часто готовили утку и рыбу. Многие супы по сложным рецептам готовились несколько часов. Нередко в меню входили рубец и рагу, а также различные салаты. Византийцы очень любили сыр и фрукты, сырые и тушеные. Яблоки, дыни, инжир, финики, изюм и фисташки неизменно присутствовали на столе. Спаржа и грибы употреблялись реже. Для готовки использовали растительное масло. Пили много вина, преимущественно с Хиоса. Михаил VI был не единственным пьяницей в империи. Пир, изображенный на мозаике, обнаруженной в Антиохии, состоял из артишоков, белого соуса, жареных свиных ножек, рыбы, ветчины, утки, печенья, фруктов и вина, а также сваренных вкрутую яиц, подававшихся в подставках голубой эмали с маленькими ложечками с длинной ручкой.
Империя изобиловала гастрономами, которые с удовольствием продавали продукты, которыми славились определенные области, например валашский сыр. Еде придавалось очень большое значение. Когда дочери Константина VII объявили после его смерти, что ей придется удалиться в монастырь, она настояла на том, чтобы ей позволили там есть мясо.
Усилия, которые византийцы прилагали, чтобы подать еду настолько красиво, насколько возможно, сравнимы с современными изысками. В Византии столы накрывали с большой скрупулезностью. В то время как в Европе подобная тщательность была редкой, в Византии использовали чистые, зачастую искусно вышитые скатерти. Входя в столовую, люди меняли уличную обувь на домашнюю. На торжественных обедах члены императорской семьи и придворные сидели на диванах, стоящих вокруг стола, приблизительно до X века, хотя в повседневной жизни они, по всей видимости, пользовались стульями. В начале и, возможно, в конце еды возносилась молитва. Нередко люди ели руками, однако существовали уже не только ложки и ножи, но и разнообразные вилки. Вилку, очевидно, придумали на Востоке, а в Европу ее привезли итальянцы, научившиеся ею пользоваться в Византии. Этот прибор настолько плотно вошел в повседневную жизнь, что молодая принцесса, выданная замуж за венецианского дожа, взяла с собой в Италию несколько двузубых вилок. Их вид поразил и даже шокировал венецианцев. Блюда различных форм, типов и размеров производились в огромных количествах, так же как бокалы, графины и прочие сосуды. По всей вероятности, привычный для того времени вид изобразил Мануил Цикандилий в 1362 году на иллюстрации к кодексу, принадлежавшему Иоанну Кантакузину из Мистры. Хотя он нарисовал эпизод из Книги Иова, эту картинку можно трактовать скорее как жанровую сценку, чем как иконографическую интерпретацию. На ней запечатлен Иов, обедающий со своей женой и тремя дочерьми за столом, на котором лежат ножи, стоят миски, кувшины и бокалы. Младшая девочка несет блюдо с жареным молочным поросенком. Домашняя собака выпрашивает кусочки. Лица всех присутствующих выписаны детально. Люди в шляпах трех фасонов сидят на выгнутых табуретах.
Отдельные экземпляры из огромного количества и разнообразия предметов, производившихся византийскими мастерами, дошли сквозь века до наших дней. Большая их часть является драгоценными. Их сущностная ценность, не уступающая качеству работы и красоте замысла, заставляла людей обращаться с ними с осторожностью, которой были лишены менее ценные предметы. По этой причине сохранившиеся экземпляры в основном представляют собой ювелирные изделия, впечатляющие серебряные столовые приборы или изящную керамику. К ним необходимо добавить еще изрядное число предметов из слоновой кости. Самые важные из них – ларцы или шкатулки для драгоценностей. Они преимущественно прямоугольны и покрыты либо геометрическим узором, либо мифологическими мотивами, как, например, ларец из Вероли X века, хранящийся в Музее Виктории и Альберта в Лондоне.
Ларец из слоновой кости с изображением Адама и Евы. Размеры 14,3 x 46,7 x 20,3 см. Византийская империя. 1000 – 1100 гг. н. э.
Еще одна большая группа предметов – масляные лампы и подсвечники. Хотя зачастую они предназначались для церкви, в домашнем обиходе, вероятно, использовались похожие. Возможно, в них лишь христианские символы, украшавшие церковную утварь, заменялись на классические и геометрические узоры. А самые дешевые из них могли вовсе не украшаться. Всевозможные настольные лампы изготавливались из различных материалов. В первые века существования империи в ходу были простые римские светильники, глиняные или изысканные металлические, напоминавшие те, что производили в Европе в XVIII – XIX веках мастера, которые, вероятно, под воздействием раскопок в Помпеях обратились за вдохновением к Древнему Риму. Возможно, их усовершенствованной версией была самозаправляющаяся лампа, созданная для императора Юстиниана. Помимо того, существовало огромное множество разнообразных подсвечников. Большинство из них стояли либо на простой круглой подставке, либо на трех ножках, либо – если требовалось нечто искусное – на львиных лапах.
Бронзовые и железные гири, часто с балансом весов, также дошли до нас в значительных количествах. Их постоянно проверяли инспекторы, чтобы продавцы не обвешивали покупателей. Даже производя такие будничные утилитарные предметы, византийские мастера привносили в каждый особую неповторимость. Они предпочитали не рубить металл на пластины нужного веса, а придавать им форму женской головы с плечами. Свинцовые печати, использовавшиеся для документов и таможенных нужд, напоминали монеты по размеру и помимо надписи содержали еще религиозные символы или сцены.
Случайные находки обеспечили широкий выбор предметов, включая такие повседневные вещи, как пуговицы и иглы, и более редкие – карманный компас, который представляет собой большую ценность. Этого достаточно, чтобы утверждать, что жизнь в Византии, по крайней мере в зажиточных домах, находилась на таком высоком уровне, что сама по себе стимулировала производство и использование предметов, сравнимых с распространенными в Западной Европе несколько столетий спустя. Главным недостатком была неспособность придумать способ книгопечатания. Его отсутствие достаточно удивительно, поскольку существовали деревянные печати для переноса узоров на ткань и на хлеб. Тем не менее список изобретений византийцев невероятно велик, от чего становится еще обиднее, что так мало предметов сохранилось до нашего времени. До нас не дошло ни одного предмета домашней мебели. Чтобы представить, как она выглядела, придется обратиться к изображениям византийцев, например, на надгробных плитах, книжных иллюстрациях, резьбе или в скульптуре. Записи говорят о костяных и золотых столах на торжественных обедах в Большом дворце. Есть сведения, что один был круглым. Изображения Тайной вечери подсказывают, что стол был если не Т-образным, то, скорее всего, D-образным, а изображения брака в Кане указывает на то, что в простых домах стояли зачастую прямоугольные столы. Хотя во дворце использовались диваны и стулья, в среднестатистических домах отдавали предпочтение скамейкам и табуретам, похожим на те, что изображены на картинах постиконоборческого периода. Кресла, по всей видимости, были выполнены в форме курул, распространенной в Риме, и имели подлокотники в виде львов, крылатых Ник или дельфинов, а спинки – в виде лиры. Курульное кресло было в Римской империи кабинетной мебелью, на котором сидел курул, или старший судья, или даже сам император. Его резные подлокотники часто делались из кости, но он не имел спинки, что позволяло сложить его как табурет. Однако костяной трон, изготовленный для епископа Равенны Максимиана, стоял на бочкообразном основании, и у него была округлая спинка в греческом стиле. Некоторые стулья, без сомнения, напоминали трон. На многих, вероятно, лежали горы подушек наподобие тех, что мы видим на иконах с изображением Христа и Богородицы.
Кафедра (трон) Максимиана. 546 – 556 гг.
Встроенные шкафы, похожие на те, что до сих пор существуют во многих монастырях, несомненно, были известны византийцам с ранних времен, но тогда они, видимо, считались роскошью и встречались редко. Хотя чаще вещи и домашнее белье хранили в сундуках, некоторую часть клали на полки в такие шкафы. Подвесные полки византийцы, скорее всего, не знали, так же как и комоды. Хотя предмет мебели, представляющий собой нечто среднее между аналоем и письменным столом (насколько можно судить по рисункам с изображением апостолов, пишущих Евангелия), был распространен. Такие предметы до некоторой степени похожи на секретер периода Регентства, поскольку у них был боковой шкафчик с полками. Они отличались по размеру, виду и отделке, но основная форма была неизменной. На некоторых делались подставки для книг. На рисунках видно, что существовали и свободно стоявшие подставки, вроде аналоя.
Чтобы понять, как выглядели кровати, нам придется снова обратиться к религиозным рисункам, особенно к тем, на которых изображено чудо исцеления больных, которые подхватывали свои кровати и уносили их с собой на спине. Кровати были разными: от дешевых и простых, собранных из досок, с квадратными ножками по четырем внешним углам, в редких случаях – с изголовьем, до роскошных, с кручеными ножками, мастерски сработанных, как во времена королевы Виктории, с высоким изголовьем и более низким изножьем. Постельное белье также разнилось в зависимости от достатка людей. Богатые пользовались простынями, шерстяными и стегаными одеялами, покрывалами, либо сшитыми из дорогих тканей, либо украшенными вышивкой. Бедняки обходились тряпками и дерюгой. Портьеры и занавески являлись такой же неотъемлемой составляющей домашнего обихода, как подушки и ковры.
За детьми не было особенного присмотра. Игрушками служили глиняные повозки и лошадки, домики из земли или камней, суставные косточки, мячики, свистульки, флейты, крышки и обручи – для мальчиков, восковые, глиняные или известняковые куклы – для девочек. Но в Византии дети взрослели рано, и эти простые игрушки, хоть и хранились с любовью, укладывались в сундук, как только ребенок разменивал второй десяток.
