Что записывал в дневник Георгий Димитров

Валентина Марьина

Статья опубликована в № 7 «Вопросов истории» за 2000 г.

Автор: Марьина Валентина Владимировна – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.

Георгий Димитров (крайний слева) на кремлевской трибуне во время парада. Фото: 1936 г.

Широкому кругу исследователей давно было известно о существовании и недоступности (он хранился под грифом «строго секретно» в Центральном архиве ЦК БКП) Дневника Георгия Димитрова. Как все скрытое и тайное, Дневник порождал множество слухов и версий относительно содержавшихся в нем записей, могущих пролить свет на личность и позиции самого автора, советскую внешнюю политику 30-40-х годов и механизмы принятия Москвой тех или иных решений, взаимоотношения Кремля и Коминтерна, деятельность Отдела международной информации ЦК ВКП(б), взявшего на себя функции распущенного в 1943 г. Коминтерна и т. д. Лишь немногим из исследователей после крушения коммунистического режима 10 ноября 1989 г. в Болгарии, когда открылся доступ к архивам, удалось проникнуть в «тайну» записей Димитрова и сделать на них «глухие» ссылки. И вот теперь Дневник опубликован (Георги Димитров. Дневник (9 март 1933-6 февруари 1949). София. 1997 (ссылки на Дневник даны в тексте статьи)). Разрешение на это не без колебаний дал приемный сын Г. Димитрова Бойко Димитров, являющийся по праву наследника собственником материала. Предисловие к изданию написано академиком Илчо Димитровым.

Интерес исследователей к Дневнику понятен и объясняется прежде всего личностью самого Димитрова (1882 – 1949 гг.). В 1924 – 1935гг. Димитров был кандидатом в члены Исполком Коминтерна (ИККИ), а в 1926 – 1935 гг. – кандидатом в члены Секретариата ИККИ. С 1929 по 1933 г. он руководил западноевропейским бюро Коминтерна, часто под псевдонимами Гельмут, д-р Гедикер, Пауль находился за границей, посещая Вену и Берлин. 9 марта 1933 г. (именно с этого дня он начал вести дневник) Димитров был арестован в Германии по обвинению в стремлении к насильственному изменению ее государственного строя, а конкретно – в поджоге рейхстага как сигнала к началу восстания. Инсценированный главарями третьего рейха Лейпцигский процесс (21 сентября – 23 декабря 1933 г.) принес Димитрову, использовавшему трибуну суда для обличения германского фашизма, всемирную известность. Оправданный под давлением мировой общественности по суду, он возвратился в Советский Союз, где продолжил работу в Коминтерне и получил советское гражданство. В 1935 г. Димитров стал генеральным секретарем ИККИ и пребывал на этом посту вплоть до роспуска Коминтерна в июне 1943 года. Когда же после этого был создан Отдел международной информации (ОМИ) ЦК ВКП(б) Димитров стал сначала его фактическим, а затем и формальным главой. С 1937 по 1945 г. он являлся депутатом Верховного Совета СССР (от Костромы). 4 ноября 1945 г. Димитров возвратился в Болгарию, где был избран депутатом Народного собрания и стал председателем Совета министров НРБ, а с конца 1948 г. – Генеральным секретарем ЦК БКП.

Уже эти краткие сведения из биографии Димитрова дают ответ на вопрос о причинах интереса к его Дневнику, который он вел почти до своей кончины. Илчо Димитров полагает, что в период пребывания в СССР в 1935 – 1945 гг. Димитров был шестым лицом в государстве после Сталина, А. А. Жданова, Л. М. Кагановича, В. М. Молотова и К. Е. Ворошилова, хотя роль его постепенно падала после начала Великой Отечественной войны (с. 23).

Дневниковые записи носят разный характер: очень часто это просто перечень лиц, с которыми встречался Димитров; намеченных или выполненных им дел; нередко в приложении к заметкам даются документы, о которых идет речь; излагается содержание разговоров с людьми, с которыми он встречался; данные им поручения и инструкции; фиксируется суть речей и указаний (без комментариев), полученных от советских руководителей (Сталина, Молотова, Жданова и др.). Что касается собственных оценок происходившего, то за редким исключением их почти нет: Димитров, видимо, понимал, насколько это небезопасно делать в таком документе, как личный дневник.

Мать Димитрова – Параскева Димитрова, Георгий Димитров и Максим Горький. Фото: 18 октября 1934 г.

Чрезвычайный интерес для исследователей представляют заметки о встречах и беседах с видными представителями различных коммунистических партий, а также советскими руководителями. Эти записи дают представление о политике Коминтерна в рассматриваемые годы, а также возможность понять, как формировался советский внешнеполитический курс и как соотносилась советская стратегия и тактика с линией, проводимой национальными компартиями. Из всего многообразия аспектов дневниковых записей Димитрова для данной статьи выбран один: Сталин и Димитров. Прочие материалы будут затронуты лишь постольку, поскольку они относятся к магистральному направлению статьи. Димитров вел записи на трех языках: немецком, русском и болгарском. В софийском издании Дневник представлен в переводе на болгарский язык. В статье выдержки из заметок с конца 1934 по конец 1945 г. даны по копиям подлинников на русском языке (особенности лексики сохранены, грамматические ошибки исправлены), прочие цитаты – в переводе с болгарского.

Дневниковые заметки о встречах и беседах Димитрова со Сталиным свидетельствуют, во-первых, как уже говорилось, об осторожности автора; во-вторых, о преданности Димитрова кремлевскому лидеру, хотя в некоторых записях, относящихся к последнему году жизни Димитрова, ощущаются некое недоумение и скрытое сомнение в правильности политики Москвы; в-третьих, об убежденности автора Дневника в правоте дела, которому он посвятил жизнь, в мессианской роли партии большевиков и советского государства. Беседы со Сталиным носили как правило (так это выглядит в записях) характер монолога последнего с короткими репликами в виде согласия (чаще всего) или вопроса со стороны Димитрова. Дневник свидетельствует, что все свои основные документы – статьи, речи, заявления, приветствия, рекомендации компартиям, соображения относительно деятельности Коминтерна, а затем ОМИ ЦК ВКП(б) – Димитров направлял Сталину с просьбой высказать замечания и дать указания.

Итак, в конце февраля 1934 г. Димитров возвратился в Москву и уже 3 марта был приглашен на обед к Сталину, где присутствовали также Молотов, Каганович, В. В. Куйбышев, Г. К. Орджоникидзе, Д. З. Мануильский и В. Кнорин. Герой Лейпцигского процесса был, по всей видимости, симпатичен хозяину Кремля, который увидел в нем сильную личность и намеревался использовать его возросший во время процесса авторитет в интересах международного коммунистического движения. Димитров снова приступил к работе в Коминтерне, где в то время важнейшую роль играл представитель ВКП(б) в этой организации Мануильский. Через месяц после обеда у Сталина, 3 апреля, Димитров написал ему письмо, в котором говорилось: «По моему мнению, то, что мне удалось сделать в Лейпциге, является политическим капиталом, который следует использовать как можно более полно, рационально и своевременно». Для обсуждения этих вопросов Димитров просил о личной встрече со Сталиным, и уже на следующий день, 4 апреля, в Дневнике появилась запись: «Сталин хочет переговорить» (с. 98-99). 7 апреля встреча состоялась. В этой продолжительной беседе, на которой присутствовал и Молотов, стоит отметить два момента. Первое: в связи с обсуждением письма к австрийским рабочим Сталин затронул вопрос о парламентской демократии: «Следует показать, что буржуазия отказывается от демократии и переходит к фашизму (в той или иной форме), поскольку она не может управлять по-другому. В отличие от прошлого, сегодня борьба за парламентскую демократию бессмысленна для рабочих». «Наши люди в Коминтерне,– записал далее Димитров слова Сталина, – переносят все, что было правильно для русских рабочих и на европейских рабочих. Они не понимают, что у нас фактически не было парламентаризма. Русские рабочие ничего не получили от Думы. В Европе не так. Если бы наша буржуазия имела в запасе еще 30 лет, она несомненно посредством парламентаризма установила бы связь с массами, и тогда нам было бы гораздо труднее ее свалить».

Димитров ставит вопрос, «почему, если наше учение правильно, в решающий момент миллионы рабочих не идут с нами, а остаются с социал-демократией, которая вела себя столь предательски, или – как в Германии – даже идут к национал-социалистам». Сталин основную причину этого усматривал в «исторической связи европейских масс с буржуазной демократией» и подчеркнул: «миллионные массы имеют стадную психологию. Они действуют через своих избранников, своих вождей... Они боятся потерять своих руководителей... они оставят этих вождей, если появятся другие, лучшие. А для этого нужно время. М[ануильский] не понимает этого. Он каждый год предсказывает пролетарскую революцию, а она не идет». Думается, что эта мысль о необходимости длительной и кропотливой работы по перевоспитанию европейского пролетариата, о необходимости постепенного подвода его к идее социалистической революции не оставляла Сталина и в первые послевоенные годы.

Второй момент, тесно связанный с первым: обсуждение вопроса о том, кто может и должен возглавить Коминтерн. Рассуждая об этом, Сталин говорит: «[О]. Куусинен – хорош, но академик; М[ануильский] – агитатор; Кн[орин] – пропагандист». Димитров, называя Сталина «наш первый руководитель» просит его принимать участие в решении важных вопросов работы Коминтерна. Сталин отвечает: «Ну, начните с несколькими товарищами, мы Вам будем помогать». Молотов предлагает прямо: «Вы видели врага в лицо. И после тюрьмы возьмите сегодня дело в свои руки». Димитров высказывает сомнение: «А как быть с моим советским гражданством? Не будет ли это определенным препятствием для моих заявлений?». Сталин в ответ: «Можете спокойно высказываться по всем вопросами, если это необходимо. Мы ведь не несем ответственности за действия каждого советского гражданина» (с. 100 – 102). Видимо уже тогда, более, чем за год до VII конгресса Коминтерна, для советского руководства был решен вопрос о том, кто возглавит эту организацию.

Мануильский в беседе с Димитровым 25 апреля, убеждая его, что разговор со Сталиным не был случайностью, а «скорее всего имел большое политическое значение», уговаривал Димитрова возглавить Коминтерн: «Необходим контакт со Сталиным. Тебе это будет легче. Он будет считаться с тобой» (с. 103).

Делегаты VII конгресса Коминтерна. Cлева направо в переднем ряду: Георгий Димитров (Болгария); Пальмиро Джоглетти (Италия); Вильгельм Флорин (Германия); Чен-Шао-Цо (Китай). Сзади: Отто Куусинен (Финляндия); Клемент Готтивальд (Чехословакия); Вильгельм Прек (Германия); Дмитрий Мануильский (личный заместитель Сталина).

1 Мая 1934 г. Сталин во время демонстрации приглашает Димитрова подняться к нему на трибуну Мавзолея. Димитров просит найти возможность, чтобы «переговорить о работе Коминтерна». Сталин соглашается.

Из Дневника неясно, состоялась ли эта встреча, но Димитров принялся за работу. В письме в ЦК ВКП(б) и в ИККИ от 1 июля 1934 г. он поставил вопрос об изменении методов работы и руководства Коминтерном, о частичном «освежении кадров» его работников. «Особенно необходима тесная связь руководства Коминтерна с Политбюро ВКП(б)», – заканчивал письмо Димитров. Тогда же была представлена и схема доклада Димитрова на VII конгрессе Коминтерна (VII Конгресс Коммунистического Интернационала и борьба против фашизма и войны. (Сб. док.). М. 1975, с. 10, 28-33). К сожалению, перерыв в дневниковых записях с 1 января 1935 г. по 19 августа 1936 г. не дает возможность проследить контакты Димитрова со Сталиным в период подготовки и хода VII конгресса Коминтерна (25 июля – 20 августа 1935г.), на котором Димитров был избран Генеральным секретарем ИККИ.

Новая стратегия и тактика Коминтерна была согласована со Сталиным и одобрена им. Это логически следует из описанных выше взаимоотношений руководителей Коминтерна с хозяином Кремля. Как это всегда бывало в нужные моменты, Сталин-догматик отступил перед Сталиным-прагматиком в целях решения насущной задачи: создания широкого союза политических сил в борьбе против наступления фашизма. Антифашистская, демократическая революция и созданные в ее результате режимы должны были подготовить необходимые условия для перехода к следующему стратегическому этапу – социалистической революции. Димитров, по выражению Илчо Димитрова, стал «символом и реализатором» новой линии Коминтерна, отражавшей изменение советского внешнеполитического курса (с. 25).

До нового поворота во внешней политике Москвы, связанного с заключением 23 августа 1939 г. советско-германского пакта о ненападении, обсуждать вопросы коминтерновской стратегии и тактики со Сталиным, видимо, не было необходимости. Записи Димитрова не содержат какой-либо информации на этот счет. Однако, взяв курс на сплочение всех политических сил в мире, способных противодействовать наступлению фашизма, Сталин вместе с тем развернул беспримерные репрессии против собственного народа, обвинив десятки тысяч людей в пособничестве фашизму, мировому империализму, в стремлении подорвать и развалить советский строй.

Репрессии не обошли стороной и Коминтерн. Какова же была позиция его генерального секретаря в этой связи? В Дневнике этот вопрос не то, чтобы обойден, но отражен достаточно скупо. Здесь Димитров был очень осторожен. В целом, поддерживая кампанию против «врагов народа», Димитров, как правильно отметил автор предисловия, не был инициатором и подстрекателем репрессий. Димитров говорит об этом, когда дело касается людей из его ближайшего окружения, иногда заступается за них (прежде всего, это болгары), большей частью молчит, констатируя лишь факты арестов, а иногда и сам обосновывает необходимость репрессий обостряющейся «классовой борьбой». 11 февраля 1937 г., разговаривая в Большом театре со Сталиным о проекте постановления президиума ИККИ в связи с антитроцкистской кампанией, Димитров получил такие замечания: «1. Не учитывается, европейские рабочие думают, что все произошло из-за драки между мною и Троцким из-за плохого характера Сталина; 2. Надо указать, что эти люди боролись против Ленина, против партии при жизни Ленина; 3. Цитировать, что говорил Ленин об оппозиции: «всякая оппозиция партии при советской власти, которая настаивает на своих ошибках, скатывается на белогвардейщину»; 4. Ссылка на стенограмму процесса. Цитировать показания обвиняемых; 5. Выставить их политику и работу на подготовку поражения Советского Союза. Постановление чепуховое. Вы все там в Коминтерне работаете на руку противника... не стоит делать постановления; постановление вещь обязательная. Лучше письмо к партиям...». 17 февраля 1937 г. Димитров направил проект такого письма Сталину (с. 123).

Как факт отмечается в Дневнике полученное от Сталина известие о раскрытии контрреволюционной деятельности в Коминтерне X. Г. Раковского, И. А. Пятницкого, Б. Куна, то есть людей, которых Димитров отлично знал. «С разъяснениями по вопросу о раскрытых фактах контрреволюционной деятельности (аресты и пр.) в ВКП(б) и Коминтерне надо еще подождать, – записано в Дневнике указание Сталина. – Не стоит давать по кусочкам информации. Кнорин – польский и немецкий шпион (давно и до последнего времени); Раковский – на службе Интеллидженс Сервис (английская разведка) еще до революции и до последнего времени; Пятницкий – троцкист. Все показывают на него...; Кун – действовал с троцкистами против партии. По всей вероятности, замешан в шпионаже. Очень подозрительна его роль в подавлении венгерской революции». 26 мая после встречи с наркомом внутренних дел СССР Н. И. Ежовым Димитров записал его мнение: «крупнейшие шпионы работали в Коминтерне». После этого, 27 мая – короткая запись о проверке аппарата ИККИ (с. 127).

Весьма подробно описал Димитров обед у Ворошилова после демонстрации 7 ноября 1937 года. Один из тостов, произнесенных Сталиным, касался деятельности русских царей, которые сделали «много плохого», но в то же время «одно хорошее дело – сколотили огромное государство – до Камчатки». Большевики получили его в наследство и сделали «единым и неделимым»: «каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу. Поэтому каждый, кто попытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он враг, заклятый враг государства, народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, был он и старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью. Каждого, кто своими действиями и мыслями (да, и мыслями) покушается на единство социалистического государства, беспощадно будем уничтожать. За уничтожение всех врагов до конца, их самих, их рода! (Одобрительные возгласы: За великого Сталина!)».

Далее Сталин продолжал: «Я не кончил свой тост. Очень много говорится о великих вождях. Но дело не побеждает, если нет условий для этого. При этом – главное в средних кадрах – партийных, хозяйственных, военных. Они выбирают вождя, они разъясняют позиции массам, они обеспечивают успех дела. За эти средние кадры! Они не лезут, их не заметно». Димитров продолжил: «и за того, кто их вдохновляет, показывает им путь, их ведет – за товарища Сталина!.. Вы твердо и мудро продолжили его (Ленина.– В.М.) дело... Я не могу ничего прибавить к тому, что тов. Сталин сказал насчет беспощадной борьбы против врагов и насчет значения средних кадров. Это будет учтено в партии, и я сам сделаю все, что в моих силах, чтобы это было учтено и в рядах Коминтерна. Но я должен сказать..., что величайшее счастье для социалистической революции и для международного пролетариата, что после Ленина товарищ Сталин продолжил его дело с такой непоколебимостью и гениальностью на всех крутых поворотах и обеспечил победу дела. Нельзя говорить о Ленине, не связывая его со Сталиным!». Сталин возразил: «Я очень уважаю товарища Димитрова. Мы друзья и останемся друзьями. Но я не согласен с ним. Он даже не по-марксистски выразился. Для победы дела необходимы соответствующие условия, а вожди найдутся. Не достаточно показать только верный путь... Основное в средних кадрах. На это надо обратить внимание и никогда не забывать, что при других, равных условиях, средние кадры решают успех дела». Димитров зафиксировал и слова Н. С. Хрущева: «У нас счастливое сочетание – и великий вождь, и средние кадры» (с. 128-129).

Первомай 1937 года советская элита во главе с вождем наблюдает за военным парадом. Сверху слева Сталин, Каганович, Акулов, Андреев, Димитров, Ежов, Микоян, Молотов, Чубарь, Калинин. Внизу маршалы, Тухачевский, Белов, Ворошилов, Егоров и Буденный. Одиннадцать дней спустя Тухачевский будет арестован и расстрелян; менее чем через два года Белов, Егоров и Чубарь будут мертвы.

После встречи со Сталиным и Молотовым 17 февраля 1938 г., на которой обсуждалось положение дел в Испании и Китае, Димитров записал в Дневнике: «реорганизация органов Коминтерна. Конгрессы, пленумы создавать (так в документе. – В. М.) полулегально (не печатать доклады, речи)». Кремлевские лидеры, видимо, полагали, что в преддверии новой войны, а ее неизбежность становилась все более явственной, излишняя гласность в работе Коминтерна затруднит как внешнеполитическую деятельность СССР по организации коллективного отпора агрессорам, так и деятельность самой этой организации, секции которой были разбросаны по всему свету. Мир неотвратимо приближался к новой войне, о чем свидетельствовал захват Италией Эфиопии (Абиссинии), гитлеровский аншлюс Австрии, Мюнхен и последовавшее за ним через полгода расчленение Чехословакии. Димитров, по постановлению политбюро ЦК ВКП(б) получивший 24 августа 1938 г. разрешение на двухмесячный отпуск для лечения в Кисловодске, внимательно следил за развитием событий в мире. Беспокоила его и оценка Сталиным работы Коминтерна в это время, о чем свидетельствует его телеграмма Мануильскому и М. А. Москвину от 29 сентября: «Получили ли какие-то советы, указания, замечания со стороны тов. Сталина или товарищей из Политбюро насчет нашей работы в теперешней ситуации. Надеюсь, что вы информируете Сталина о важнейших мероприятиях, предпринимаемых нами».

В конце 1938 г. репрессии не ослабевали, продолжалась кадровая чистка и в аппарате ИККИ. 23 ноября Димитров записал в Дневнике: «М[осквина] пригласили в НКВД. Не вернулся!». М. А. Москвин (1883 – 1940), входивший в состав делегации ВКП(б) в ИККИ, был профессиональным разведчиком, являлся членом президиума и кандидатом в члены секретариата ИККИ. На следующий день после его ареста Димитров на даче у Ежова (В конце марта 1940 г. в распоряжение Димитрова, жившего до этого с семьей на бывшей даче Молотова в Мещерино, была предоставлена дача Ежова, который к тому времени был объявлен «врагом народа» и арестован) получил следующее разъяснение: «М[осквин] был крепко связан со всей этой публикой. Поскольку он имел эти связи в последнее время, придется выяснить. Также не попал ли в ловушку какой-то иностранной разведки, которая давила на него, будет выяснено». 25 ноября Димитров принял дела Москвина, а вечером был у Л. П. Берии («Работали вместе с [А.Я] Вышинским и [В.Н] Меркуловым»), рассматривая участь других сотрудников аппарата ИККИ: «Николаев – агент нескольких разведок; Волин – немецкий агент; [Л. М.] Полячек – польский шпион. Ряд случаев нужно пересмотреть. Выработать по поручению Сталина «новую инструкцию», инструмент насчет арестов». В тот же день Димитров написал письмо Сталину с просьбой как можно скорее пополнить делегацию ВКП(б) в ИККИ «новым товарищем» вместо Москвина: «арестованный враг народа, несомненно, много навредил в аппарате ИККИ, что теперь на ходу нужно безотлагательно исправить и перестраивать» (с. 160). Видимо «сгущались тучи» и вокруг самого Димитрова. Во всяком случае слухи на этот счет ходили, что следует и из Дневника (с. 173).

Но Сталину Димитров с его авторитетом в коммунистических кругах был пока необходим. Вождь ценил его как проводника нового курса Коминтерна и даже не стеснялся публично делать замечания своим соратникам, если они говорили что-то не так. Так было, например, на обеде в Кремле после демонстрации 7 ноября 1938 года. Димитров перечисляет многих присутствовавших на обеде (Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов, М. И. Калинин, А. А. Андреев, Ежов, А. И. Микоян, Берия, С. М. Буденный, М. П. Фриновский, Е. М. Ярославский, А. С. Щербаков, Н. А. Булганин, Н. М. Шверник, А. В. Косарев, Б. М. Шапошников, Г. И. Кулик, начальник авиации, два товарища из грузинского НКВД, Л. 3. Мехлис и др.) и замечает:

«Значительная часть новых людей». Тамадой, на обеде был Микоян, который поднимал «тосты подряд за всех», в том числе и за Димитрова: «Димитров мужественно боролся против врагов в Лейпциге. Когда я читал его выступление на суде, говорил себе – это наш большевик. Наша страна и наша партия любят Димитрова. Но это и обязывает. Имеются большие сдвиги в рабочем движении на Западе. Европейские рабочие научились махать кулаками. Но это недостаточно. Димитров много сделал и он мог бы этим удовлетвориться. Но мы уверены, что он дальше будет добиваться, чтобы не только махали кулаками, но и научились сваливать этот кулак на врагов, на буржуазию. Сталин: Кто должен научиться? Микоян: Европейские рабочие. Сталин: Не совсем ясно» (с. 158). Время всеобщего пролетарского штурма буржуазии тогда еще не настало, и Сталин своей репликой дал понять это.

В плане отношения хозяина Кремля к Димитрову примечательна также нарисованная в Дневнике картина встречи в Кремле 26 апреля 1939 г., во время которой обсуждалось первомайское воззвание Коминтерна. Кроме Сталина и Димитрова присутствовали Молотов, Каганович, Ворошилов, Микоян, Жданов. На вопрос Сталина, видел ли Димитров текст воззвания, тот ответил, что в последней редакции – нет, но что это – плод коллективного творчества, а Мануильский – главный редактор. Сталин обратил внимание на восхваляющие его места воззвания («Да здравствует наш Сталин! Сталин – это мир! Сталин – это коммунизм! Сталин – наша победа!») и заметил: «Мануильский – подхалим! Он был троцкистом! Мы его критиковали, что он, когда шла чистка троцкистских бандитов, он молчал, не выступал, а он начал подхалимничать. Это что-то подозрительно! Его статья в «Правде» «Сталин и мировое коммунистическое движение» вредная, провокационная статья». Включился Молотов: «Да, провокационная статья, опубликованная как раз в момент, когда ведем переговоры с Англией». На вопрос Сталина, знает ли Димитров о статье, тот ответил утвердительно. Сталин раздраженно заметил: «Мы знаем Мануильского! Он человек настроения. От одной крайности метается в другую крайность. Ветрогон! Он Вас «оседлал»«. Димитров: «Не то, что «оседлал», но он пользуется моей болезнью, тем, что я не в состоянии быть как нужно на своем посту». Сталин: «Да, он умеет закручивать и интриговать». Димитров: «Он оставляет впечатление, что действует согласованно с ЦК ВКП(б)». Сталин: «Какое тут согласование с ЦК? Вы его держите в руках! Не давайте ему волю! Он может напортить! После 1-го Мая подумаем послать в Коминтерн и другого нашего товарища!». Димитров: «Мы просим Вашего мнения о поднятых нами французских вопросах». Сталин: «Мы теперь очень заняты. Решайте эти вопросы сами. (Шутя) – Вы, ведь «председатель Коминтерна». Мы – только секция Коминтерна». «Иосиф Виссарионович, – записал Димитров, – не согласился оставить в воззвании «под знаменем Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина», а только «Маркса – Энгельса – Ленина»«. На это Димитров заметил, что первая формулировка была опубликована в лозунгах ЦК ВКП(б) к 1 Мая. Сталин: «Это – не вопрос престижа, а принципиальный вопрос. Лозунги – это наше «национальное дело». И тут мы просмотрели, не нужно было так писать! А воззвание – интернациональное – здесь нужно сказать точнее!» (с. 171-172).

Плакат «Выше знамя Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина». Художник Г. Клуцис, 1930-е гг.

На следующий день Димитров записал в Дневнике: «Дмитрий Захарович (Мануильский. – В. М.) растерялся, но старается держаться, как ничуть не бывало! (Пишет объяснения Иосифу Виссарионовичу)». Рассказывая а параде и демонстрации на Красной площади 1 Мая, Димитров с удовлетворением отмечает, что наряду с портретами членов политбюро был и его портрет, а в числе лозунгов – «Да здравствует рулевой Коминтерна Димитров!». «Полная ликвидация разных слухов о Димитрове – здесь и за границей!» – с облегчением констатирует автор.

Ранее уже говорилось, что Димитров избегал оценок и эмоций по поводу политики советского государства. Ничего подобного нет в Дневнике и в связи с заключением 23 августа 1939 г. советско-германского пакта о ненападении. В плане констатации подается и агрессия Германии против Польши. Зато очень подробно излагается оценка случившегося, данная Сталиным 7 сентября во время встречи с Димитровым в Кремле в присутствии Молотова и Жданова. Содержание беседы и указаний Сталина известно из статьи Ф. И. Фирсова (Фирсов Ф. И. Коминтерн: опыт, традиции, уроки – нерешенные задачи исследования. – Коминтерн: опыт, традиции, уроки. Материалы научной конференции, посвященной 70-летию Коммунистического Интернационала. М. 1989, с. 21-22), знакомившегося с Дневником еще в период его «секретного существования». Но, думается, следует привести запись целиком, как это выглядело в Дневнике Димитрова. «Сталин: Война идет между двумя группами капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и т. п.). За передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Не плохо, если руками Германии было расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расшатывает, подрывает капиталистическую систему. Позиция коммунистов у власти иная, чем коммунистов в оппозиции. Мы хозяева у себя дома. Коммунисты в капиталистических странах – в оппозиции, там буржуазия хозяин. Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент подталкивать другую сторону.

Коммунисты капиталистических стран должны решительно выступать против своих правительств, против войны. До войны противопоставление фашизму демократического режима было совершенно правильно.

Во время войны между империалистическими державами это уже неправильно. Деление капиталистических государств на фашистские и демократические потеряло прежний смысл. Война вызвала коренной перелом. Единый народный фронт вчерашнего дня был для облегчения положения рабов при капиталистическом режиме. В условиях империалистической войны поставлен вопрос об уничтожении рабства!

Стоять сегодня на позициях вчерашнего дня (единый народный фронт, единство нации) означает скатываться на позиции буржуазии. Этот лозунг снимается.

Польское государство раньше (в истории) было национальное государство. Поэтому революционеры защищали его против раздела и порабощения.

Теперь фашистское государство угнетает украинцев, белорусов и т. д. Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! Что плохого было бы, если бы в результате разгрома Польши мы распространили социалистическую систему на новые территории и население.

Мы предпочитали соглашение с так называемыми демократическими странами и поэтому вели переговоры. Но англичане и французы хотели нас иметь в батраках и за это ничего не платить! Мы, конечно, не пошли бы в батраки и еще меньше, ничего не получая!

Надо сказать рабочему классу: Война идет за господство над миром. Воюют хозяева капиталистических стран за свои империалистические интересы. Эта война ничего не даст рабочим, трудящимся, кроме страданий и лишений. Выступить решительно против войны и ее виновников. Разоблачать нейтралитет, буржуазный нейтралитет стран, которые, выступая за нейтралитет у себя, поддерживают войну в других странах в целях наживы. Необходимо подготовить и опубликовать тезисы ИККИ» (с. 181-182).

8 сентября 1939 г. была подготовлена Директива секретариата ИККИ компартиям об отношении к начавшейся войне (с. 182-183), содержавшая основные мысли, высказанные Сталиным в беседе 7 сентября (Коминтерн и вторая мировая война. Часть 1. До 22 июня 1941 г. М. 1994, с. 88-90). С 19 по 27 сентября Димитров вместе с другими членами Исполкома Коминтерна работал над Тезисами ИККИ о войне и задачах коммунистов. Сталин нетерпелив и торопит, о чем свидетельствовал звонок Жданова со сталинской дачи 24 сентября: «За это время товарищ Сталин написал бы целую книгу». 27 сентября проект Тезисов был направлен Сталину, Молотову и Жданову (Там же, с. 108-120), однако Тезисы так и не были ни разосланы компартиям, ни опубликованы. На их основе Димитров подготовил статью «Война и рабочий класс в капиталистических странах», которая 16-17 октября была направлена Сталину и Жданову. 24 октября Жданов позвонил Димитрову по поводу этой статьи: «Говорил с т. Сталиным, он читал статью, правил ее. Статья хорошая. Сегодня ночью хотел вместе с Вами просмотреть исправления, но у него не было текста статьи. Сказал – он Вам позвонит» (с. 183-184).

25 октября в Кремле состоялся разговор Димитрова со Сталиным и Ждановым по поводу статьи. Димитров так записал полученные указания: «1. Не забегать вперед. Не все лозунги сразу ставить. Надо выдвигать лозунги, соответствующие данному этапу войны. Надо ставить лозунги, которые назрели, понятные и восприимчивые для масс. Надо постепенно подводить массы к революционным лозунгам. Надо выдвигать лозунги, которые помогли бы массам отколоться от социал-демократических лидеров!

Похороны Горького. Справа налево несут гроб Г. Г. Ягода, И. Сталин, В. И. Молотов, Г. Димитров, А. А. Жданов, Л. М. Каганович

2. Пока – главное негативные лозунги!

Долой империалистическую войну! Прекращение войны, прекращение кровопролития! Прогнать правительства, которые за войну! (Мы не будем выступать против правительств, которые за мир). Ставить сейчас вопрос о мире на основе уничтожения капитала – значит помогать Чемберлену, поджигателям войны. Значит изолировать себя от масс!

3. В первую империалистическую войну у большевиков была переоценка ситуации! Мы все забегали вперед, делали ошибки! Это можно объяснить тогдашними условиями, но нельзя оправдать! Нельзя теперь копировать тогдашние позиции большевиков. С тех пор чему-то научились, умнее стали! Надо также учитывать, что теперь обстановка другая – тогда коммунисты нигде не были у власти. Теперь – Советский Союз!

4. Коммунистические партии должны быть не пропагандистскими группами, а политическими партиями рабочего класса. Сегодня – не время для теорий! Необходима мобилизация масс на борьбу. Мы думаем, что в пактах взаимопомощи (Эстония, Литва, Латвия) нашли ту форму, которая позволит нам поставить в орбиту влияния Советского Союза ряд стран. Но для этого надо нам выдержать – строго соблюдать их внутренний режим и самостоятельность. Мы не будем добиваться их советизации. Придет время, когда они сами это сделают» (с. 184-185).

Димитров доработал статью и 29 октября направил ее Сталину и Жданову (с. 185) (Там же, с. 171). 31 октября Жданов сообщил мнение Сталина: «можете ее печатать». 3 ноября Димитров передал статью в журналы «Коммунистический Интернационал» (Димитров Г. Война и рабочий класс. – Коммунистический интернационал, 1939, № 8-9) и «Большевик».

7 ноября Димитров – на Красной площади и опять с удовлетворением отмечает, что среди прочих демонстранты несли и его портрет. Затем – обед у Сталина, на котором присутствовали Каганович, Молотов, Андреев, Микоян, Буденный, Кулик, Димитров. Сталин, согласно записи Димитрова, заявил: «Лозунг «Соединенных Штатов Европы» был ошибочный. Владимир Ильич спохватился и снял лозунг... Я считаю, что лозунг превращения войны империалистической в войну гражданскую (в первую империалистическую войну) подходил только для России, где рабочие были связаны с крестьянами и в условиях царизма могли идти на штурм против буржуазии. Для европейских стран этот лозунг не был подходящим, так как там рабочие получили от буржуазии некоторые демократические реформы и цеплялись за них, не были готовы пойти на гражданскую войну (революцию) против буржуазии. (Иначе нужно было подойти к европейским рабочим). Надо было учесть эти особенности европейского рабочего и иначе поставить вопрос, другие лозунги для них выдвинуть» (с. 185).

12-19 декабря Димитров работал над статьей, посвященной 60-летию Сталина, а 20 декабря провел заседание секретариата ИККИ, принявшего приветствие вождю. 21 декабря Димитров – участник «дружеского вечера» в Кремле, продолжавшегося до 8 часов утра. «Незабываемый вечер», – констатирует Димитров. Он перечисляет присутствовавших и произнесенные тосты, в том числе Сталиным: за летчиков, за танкистов, за рабочих, за крестьян, за интеллигенцию, за молодежь и т. д.; записывает слова Молотова: «Сталин превзошел Ленина». А через день выделяет фразу из выступления Ярославского на торжественном собрании ВЛКСМ, посвященном 60-летию Сталина: «Нельзя быть марксистом, не быть ленинцем, нельзя быть ленинцем, не быть сталинцом». 24 декабря Димитров переписывает в Дневник опубликованные «Правдой» ответы Сталина на присланные ему поздравления Гитлера и Риббентропа. В ответе последнему значилось: «Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть длительной и прочной» (с. 187).

21 января 1940 г. на вечере в Большом театре, посвященном 16-й годовщине со дня смерти Ленина, Сталин заявил: «Мировая революция как единый акт – ерунда. Она происходит в разные времена в разных странах. Действия Красной Армии – это также дело мировой революции». Произнесенный им там же тост (в соседнем с ложей помещении накрывался стол) был посвящен Красной Армии, ведущей тяжелые бои в Финляндии: «За бойцов Красной Армии, которую недостаточно подготовили, плохо одели и обули,... которая борется за свою честь – в некоторой степени подмоченную,– борется за свою славу!» «Пришел Кулик, информирует о неприятном»,– записал Димитров. Последовала реакция Сталина: «Вы впадаете в панику. Я вам пошлю книгу [Г. И.] Челпанова об основах психологии. Греческие жрецы были умные люди, когда они получали тревожную информацию – шли в баню, выкупались, вымывались и тогда оценивали события и принимали решения. Человек получает через свои органы разные впечатления и ощущения и всякое говно. Есть задерживающие центры (эти центры у Кулика слабы). Нужно отбросить всю дрянь и решать на основании основных фактов, а не под влиянием моментных настроений и страшных несуществующих вещей» (с. 188-189).

Замерзший красноармеец 44-й стрелковой дивизии, воевавшей на финском фронте. Фото 1940 г.

Состояние советских вооруженных сил находилось и в центре внимания пленума ЦК ВКП(б), прошедшего 26-28 марта 1940 года. Димитров присутствовал на нем. Помимо доклада Молотова о внешней политике был заслушан и доклад Ворошилова об уроках войны с Финляндией, вызвавший оживленную дискуссию. Резко критически выступили заместители наркома обороны Мехлис, Е. А. Щаденко, Кулик. Сталин же посчитал доклад необычно самокритичным и говорил лишь об исправлении ошибок и преодолении недостатков. В частности, он заявил: «Мы поставим на колени не только белофиннов, но и их учителей – французов, англичан, итальянцев, немцев!» (с. 191-192).

С марта до 15 сентября 1940 г. в записях перерыв, связанный с отсутствием (потерей) части Дневника. 3 сентября политбюро за подписью Сталина разрешило Димитрову полуторамесячный отпуск для лечения в Сочи, куда он и уехал 22 сентября. К празднику Димитров возвратился в Москву и 7 ноября присутствовал на обеде у Сталина. Вероятно на обеде не было ничего необычного, кроме сцены, описанной Димитровым: когда уже все собрались уходить, Сталин взял слово и очень жестко заявил о том, что никто не хочет учиться, «работать над собой», что он сам должен заниматься всеми вопросами: «Выслушают меня и все оставят постарому. Но я вам покажу, если выйду из терпения (вы знаете, как я это могу). Так ударю по толстякам, что все затрещит. Я пью за тех коммунистов, за тех большевиков – партийных и беспартийных (беспартийные большевики обычно менее самодовольны), которые понимают, что надо учиться и переучиваться». «Все стояли напряженно,– продолжает Димитров,– и слушали молчаливо, видимо никак не ожидая от Иосифа Виссарионовича таких Leviten (нотаций. – В. М.). В глазах Ворошилова показались слезы. Во время своего выступления Иосиф Виссарионович особенно обращался к Кагановичу и Берии. Никогда я не видел и не слышал Иосифа Виссарионовича таким, как в этот вечер. Памятный вечер» (с. 200-201).

25 ноября, то есть после поездки Молотова в Берлин, Димитров встретился с ним, а затем со Сталиным. «Мы ведем курс на разложение оккупационных немецких войск в разных странах и эту работу, не крича об этом, хотим еще более усилить. Не помешает ли это советской политике?»– спросил он у Молотова. «Конечно, это надо делать,– ответил тот. – Мы не были бы коммунисты, если не вели бы такой курс. Только делать это надо бесшумно». А Сталин затем, разговаривая с Димитровым о заключении между СССР и Болгарией пакта о взаимопомощи, сказал:

«Мы не только не возражаем, чтобы Болгария присоединилась к Тройственному пакту, но тогда и мы сами присоединимся к этому пакту... наши отношения с немцами внешне вежливые, но между нами есть серьезные трения» (с. 202-203).

Думается, что к этому времени советские лидеры стали ощущать само существование и деятельность Коминтерна как нечто неудобное для советской внешней политики и проводимого ею сложного маневрирования на международной арене. Кроме того, по мере разрастания войны становилось все более очевидным, что вырабатывать одинаковую линию для всех компартий из единого центра чрезвычайно трудно и практически невозможно в связи с различием условий, в которых действовали коммунисты оккупированных, союзных с Германией или нейтральных стран. Коминтерн становился помехой, с одной стороны, в международных делах СССР, с другой, в активизации деятельности национальных компартий. Было сочтено нецелесообразным выступать с воззванием Коминтерна по случаю 1 Мая.

20 апреля 1941 г. после концерта в Большом театре по случаю декады таджикского искусства в Москве, состоялась встреча Димитрова и Сталина, который, поднимая тост за здоровье Димитрова, сказал: «У Димитрова в Коминтерне выходят партии (намекал на американскую компартию) (по соображениям самосохранения она формально вышла из Коминтерна, но поддерживала связи с ним. – В. М.). Это неплохо. Наоборот, следовало бы компартии сделать совершенно самостоятельными, а не секциями Коминтерна. Они должны превратиться в национальные коммунистические партии под разными названиями – рабочая партия, марксистская партия и т. д. Название неважно. Важно, чтобы они внедрились в своем народе и концентрировались на своих собственных задачах. У них должна быть коммунистическая программа, они должны опираться на марксистский анализ, но, не оглядываясь на Москву, разрешали бы стоящие перед ними конкретные задачи в данной стране самостоятельно. А положение и задачи в разных странах совсем различные. В Англии – одни, в Германии – другие и т. д. Когда таким образом компартии укрепятся, тогда снова восстановится их международная организация. Интернационал был создан при Марксе в ожидании близкой международной революции. Коминтерн был создан при Ленине также в такой период. Теперь на передний план выступают национальные задачи для каждой страны. Но положение компартий как секций международной организации, подчиняющейся Исполнительному комитету Коммунистического Интернационала, является помехой... Не держитесь за то, что было вчера. Учитывайте строго создавшиеся новые условия... С точки зрения ведомственных интересов (Коминтерна) это может быть неприятно, но не эти интересы решают! Принадлежность компартий к Коминтерну в настоящих условиях облегчает преследования буржуазии против них и ее план их изолировать от масс собственной страны, а компартиям мешает самостоятельно развиваться и решать свои задачи как национальные партии». Далее – комментарий Димитрова: «Резко и ясно поставлен вопрос о дальнейшем существовании Коминтерна на ближайший период и новых формах интернациональных связей и интернациональной работы в условиях мировой войны» (с. 227-228).

21 апреля 1941 г., обсудив с П. Тольятти (Эрколи) и М. Торезом вопрос о прекращении в ближайшее время «деятельности ИККИ как руководящей инстанции коммунистов», Димитров записал: «Вместо ИККИ – иметь орган информации и идеологической и политической помощи компартиям» (с. 228). 12 мая Димитров получил от Жданова конкретные указания, касающиеся постановления о роспуске Коминтерна. «Нужно развивать идеи сочетания здорового, правильно понятого национализма с пролетарским интернационализмом, – записано в Дневнике. – Пролетарский интернационализм должен опираться на этот национализм (т. Сталин разъяснял, что между правильно понятым национализмом и пролетарским интернационализмом нет и не может быть противоречия. Безродный космополитизм, отрицающий национальные чувства, идею родины, не имеет ничего общего с пролетарским интернационализмом. Этот космополитизм подготовляет почву для вербовки разведчиков, агентов врага)... На основе расцвета национального коммунистического движения в отдельных странах возродится на следующем этапе на более крепкой и широкой базе международная коммунистическая организация. Нужно показать ясно, что прекращение деятельности ИККИ не означает отказ от международной пролетарской солидарности. Наоборот, меняются только формы и методы ее проявления – формы и методы, более подходящие к нынешнему этапу международного рабочего движения». Подчеркивались выгоды, которые коммунистическое движение может получить от этого шага: а) сразу потеряют всю почву все антикоминтерновские пакты; б) важнейший козырь буржуазии, что коммунисты являются подчиненными иностранному центру, значит «предатели», будет отнят; в) компартия в каждой стране усилит свою самостоятельность и превратится в подлинно народную партию своей страны; г) облегчается вступление в компартию и тех рабочих-активистов, которые теперь не входят, считая, что тем самым они отчуждаются от своего народа» (с. 233-234). Записи Димитрова свидетельствуют таким образом, что идея роспуска Коминтерна созрела у советского руководства еще накануне войны. Были в общем продуманы обоснование и мотивы этого шага. Так что в 1943 г. оставалось лишь несколько обновить уже имевшиеся аргументы и найти способ закамуфлировать роль Москвы в руководстве международным коммунистическим движением.

21 июня Димитров записал в Дневнике: «Слухи о предстоящем нападении множатся со всех сторон. Надо быть начеку. Звонил утром Молотову. Просил, чтобы переговорил с Иосифом Виссарионовичем о положении и необходимых указаниях для компартий». Молотов ответил: «Положение неясно. Ведется большая игра. Не все зависит от нас. Я переговорю с Иосифам Виссарионовичем. Если будет что особое, позвоню» (с. 235).

Немецкий фельдмаршал Кейтель и министр иностранных дел Германии Риббентроп (слева направо) провожают министра иностранных дел Молотова к его поезду на берлинском вокзале. Молотов встречался с Гитлером. Фото: ноябрь 1940 г.

Звонок раздался в 7 часов утра 22 июня. Димитрова вызывали в Кремль: «В кабинете у [А. Н.] Поскребышева встречаю [С. П.] Тимошенко, [Н. Г.] Кузнецова, Мехлиса (снова в военной униформе), Берию (дающего по телефону разные распоряжения). В кабинете Сталина находятся Молотов, Ворошилов, Каганович, Маленков. Сталин – ко мне: «Напали на нас, не предъявляя никаких претензий, не требуя никаких переговоров, напали подло, как разбойники. После нападения, бомбардировок Киева, Севастополя, Житомира и других мест явился [Ф.] Шуленбург с заявлением, что Германия считает себя угрожаемой концентрацией советских войск на восточной границе, предприняла контрмеры. Финны и румыны идут с немцами. Болгария приняла представительство интересов Германии в СССР». Далее – опять слова Димитрова: «Только коммунисты могут победить фашистов. Удивительное спокойствие, твердость, уверенность у Сталина и у всех других. Редактируется декларация правительства, которую Молотов должен сделать по радио. Дается распоряжение для армии и флота. Мероприятия о мобилизации и военное положение. Подготовлено подземное место для работы ЦК ВКП(б) и Штаба. Дипломатические представители, говорит Сталин, должны быть выведены из Москвы и отправлены в другое место, например, в Казань. Они здесь могут шпионить.

Договариваемся насчет нашей работы. Коминтерн пока не должен выступать открыто. Партии на местах развертывают движение в защиту СССР. Не ставить вопрос о социалистической революции. Советский народ ведет отечественную войну против фашистской Германии. Вопрос идет о разгроме фашизма, поработившего ряд народов и стремящегося поработить и другие народы» (с. 235-236).

Эти сталинские указания и были положены в основу всех документов, разработанных Коминтерном в годы войны, который, по существу, вернулся к идее антифашистского, народного, национального фронта, отвергнутой после заключения советско-германского пакта о ненападении 23 августа 1939 года. Главными задачами ИККИ стали организация движения в защиту СССР и национально-освободительной борьбы в оккупированных Германией и зависимых от нее странах. Идея ликвидации Коминтерна на время была отложена. В директивах ИККИ компартиям отдельных стран подчеркивалось: «учтите, что на данном этапе вопрос идет о защите народов против фашистских поработителей, а не о социалистической революции» (Коминтерн и вторая мировая война. Часть 2. После 22 июня 1941 г. М. 1998, с. 95).

Общение Димитрова со Сталиным (по телефону или посредством письменных обращений) не прекращалось. 30 июля, например, Димитров получил телеграмму из Софии, в которой задавался вопрос, на какую помощь СССР можно рассчитывать в случае восстания. 2 августа Димитров отправил Сталину письмо об этом. 4 августа Сталин ответил: «Никакого восстания сейчас. Разобьют рабочих. Пока мы не можем оказать никакую помощь. Попытка к восстанию будет провокацией» (с. 238, 242, 243). 27 августа в убежище Димитров говорил со Сталиным о польских делах: «Лучше создать Рабочую партию Польши с коммунистической программой. Коммунистическая партия пугает не только чужих, но даже и некоторых наших» (с. 248).

В середине октября фашистские войска вплотную подошли к Москве.

15 октября было принято постановление Государственного комитета обороны (ГКО) об эвакуации из Москвы дипломатических миссий, правительственных учреждений. В тот же день Сталин дал указание Димитрову: «Надо эвакуироваться еще сегодня». «Сказал так, как он сказал бы: надо обедать»,– записал Димитров. 16 октября началась эвакуация сотрудников ИККИ в Уфу и Куйбышев. Димитров с семьей обосновался сначала в Куйбышеве, а затем в конце декабря переехал в Уфу. В конце октября он направил Сталину письмо (через Андреева) с предложением о целесообразности работы ИККИ в Уфе под вывеской Института по изучению международных вопросов (с. 262). Ответа не последовало. Сталину было не до того: части вермахта стояли на пороге Москвы. Несмотря на существование телефонной и курьерской связи, общение Димитрова с советским руководством было затруднено, и он стремился вернуться в Москву, что и произошло 19 марта 1942 года. В Кремль в 1942 г. главу Коминтерна, судя по Дневнику, не приглашали, но в случае необходимости связывались с ним по телефону. По-прежнему все сколько-нибудь важные и интересные материалы за подписью Димитрова направлялись советским лидерам. Очень скромно был отмечен и 60-летний юбилей Димитрова в июне 1942 года (Там же, с. 25, 237-238). Осенью 1942 Георгий Димитров был награжден орденом Ленина.

Первый раз после возвращения в Москву из эвакуации, если судить по Дневнику, Димитров встретился со Сталиным 21 января 1943 г. в Кремле на торжественно-траурном заседании по случаю 19 годовщины со дня смерти Ленина. После доклада Щербакова – застолье с участием Сталина, Молотова, Калинина, Берии, Маленкова, Андреева, Щербакова, Шверника, Мануильского. Запись в Дневнике гласит: «Беседовали по разным вопросам. На мое предложение Сталину, чтобы в ближайшие дни обсудили некоторые наши вопросы, Сталин ответил: «Некогда. Когда у меня бывает немножко свободного времени, я или сваливаюсь спать, или занимаюсь шуточными делами, а не серьезными вопросами»« (с. 350).

Судьба Коминтерна была уже, видимо, решена вождем. В то же время в некотором противоречии с этим 22 февраля 1943 г. в печати появляется письмо ИККИ Сталину и его ответ. «Факт опубликования довольно примечательный – публичное подтверждение существования и деятельности Коминтерна в условиях Отечественной войны против германских оккупантов»,– записал Димитров (с. 356). Кто являлся инициатором такого шага, неясно. Возможно, это был тактический ход, чтобы, напомнив миру о существовании Коминтерна, затем открыто поведать о его роспуске. Возможно, мотивы были иные.

Аппарат ИККИ работал пока, как обычно. Ничто не указывало на то, что дни Коминтерна сочтены. И вдруг, как гром среди ясного неба, запись в Дневнике 8 мая 1943 г.: «Ночью у Молотова вместе с Мануильским. Беседовали о будущем Коминтерна. Пришли к выводу, что Коминтерн как руководящий центр для компартий при создавшихся условиях является помехой самостоятельному развитию компартий и выполнению их особых задач. Выработать документ о роспуске этого центра» (с. 372). Как и в апреле 1941 г., когда Сталин намеревался распустить Коминтерн, чтобы попытаться улучшить отношения с Германией, так и теперь он решил пожертвовать этой организацией во имя укрепления сотрудничества в рамках антигитлеровской коалиции и облегчения объединения всех антифашистских сил в борьбе против гитлеровской Германии. Следующие дни Димитров и Мануильский готовили проект постановления президиума ИККИ о роспуске Коминтерна, а вечером 11 мая были приняты Сталиным (в присутствии Молотова) по этому вопросу. Димитров записал: «Сталин одобрил наш проект. Обсуждали, как провести постановление».

Процедура роспуска Коминтерна достаточно полно на основании архивных документов описана в литературе (См., например, Адибеков Г. М. Коминтерн и послевоенная Европа. М. 1994, с. 6-10; Лебедева Н. С., Наринский М. М. Коминтерн после 22 июня 1941 г. Предисловие. – Коминтерн и вторая мировая война. Часть 2, с. 57-71, а также документы №№ 133, 134, 136-139, 141-143), поэтому свидетельства Дневника на этот счет приводятся лишь частично. Перед закрытым заседанием президиума ИККИ 13 мая, обсуждавшего проект постановления о роспуске Коминтерна, Димитров получил следующее указание Сталина: «1. Не торопитесь с этим делом. Представьте проект на обсуждение. Дайте возможность членам президиума ИККИ подумать дня два-три и внести поправки. У него будут также некоторые поправки; 2. Заграницу пока проект не посылать. Решим после; 3. Не оставить такого впечатления, что просто выгоняем руководящих иностранных товарищей. Люди будут работать в газетах. Надо создать четыре газеты (на немецком, румынском, итальянском и венгерском языках), а также можно создать отдельные антифашистские комитеты немцев и др.» (с. 373).

Карикатура художника Шиллинга на Сталина. К 30-летней годовщине СССР. Слева – вождь Коминтерна, посередине – глава государства, справа – лидер Коммунистической партии. 1935 – 1939 гг.

Протоколы заседаний президиума ИККИ (13, 17, 19 мая) и редакционной комиссии направлялись Сталину и Молотову. 19 мая Димитров записал в Дневнике: «Ночью у Сталина. (Присутствовали Молотов, Ворошилов, Берия, Маленков, Микоян). Сталин предложил некоторые уточнения в проекте постановления». Договорились о последовательности действий по его реализации. На следующий день, 20 мая – звонок от Сталина: «Нельзя ли сегодня дать в печати постановление президиума? Следовало бы поспешить с опубликованием!». Димитров разъяснил ему, почему это невозможно. Сталин согласился (с. 374). 21 мая в кабинете у Сталина состоялось заседание политбюро ЦК ВКП(б), на которое были приглашены Димитров и Мануильский. Сталин, в частности, заявил: «Мы переоценили свои силы, когда создавали Коминтерн и думали, что сможем руководить движением во всех странах. Это была наша ошибка. Дальнейшее существование Коминтерна – это будет дискредитация идеи Интернационала, чего мы не хотим. Есть и другой мотив для роспуска Коминтерна, который не упоминается в постановлении. Это то, что компартии, входящие в Коминтерн, лживо обвиняют, что они являются якобы агентами иностранного государства, и это мешает их работе среди широких масс. С роспуском Коминтерна выбивается из рук врагов этот козырь. Предпринимаемый шаг, несомненно, усилит компартии как национальные рабочие партии и в то же время укрепит интернационализм народных масс, базой которого является Советский Союз» (с. 375). Постановление было принято единогласно.

В Дневнике полностью приводятся и ответы Сталина на письменные вопросы московского корреспондента английского агентства «Рейтер» У. Л. М. Кинга в связи с роспуском Коминтерна. Сталину и Молотову направляются сообщения о реакции компартий на это решение. Сталин нетерпелив. Ночью 2 июня он звонит Димитрову: «Нужно ли ждать сообщений всех партий и тогда публиковать коммюнике?». Димитров объяснил ему, почему следует подождать еще несколько дней. Сталин согласился. 12 июня, через день после опубликования решения о роспуске Коминтерна, Димитров снова у Сталина в Кремле. В присутствии Молотова, Ворошилова, Берии, Маленкова, Микояна, Щербакова было решено создать в ЦК ВКП(б) специальный Отдел международной информации, возложив на него некоторые функции ИККИ. «Чтобы враги не могли использовать тот факт, – читаем в Дневнике, – что отдел возглавляется Димитровым, решено было назначить Щербакова зав. Отделом, а Димитрова и Мануильского заместителями» (с. 381) (О трансформации Коминтерна в Отдел международной информации ЦК ВКП(б) см. Адибеков Г. М. Коминтерн после формального роспуска (1943 – 1944 гг.). – Вопросы истории,1997, № 8).

Напряжение последних месяцев (смерть сына, роспуск Коминтерна) отрицательно сказались на здоровье Димитрова. Осенью 1943 г. он снова тяжело и часто болел. Запись в Дневнике 13 октября гласит: «Борьба между жизнью и смертью», а 31 декабря читаем: «Последние 4 месяца 1943 г. были особенно тяжелыми для меня. Едва не умер». В начале января 1944 г. Димитров постановлением политбюро был официально назначен заведующим ОМИ ЦК ВКП(б), но в Кремль к Сталину его в это время не приглашали. Вождь предпочитал теперь напрямую общаться с представителями национальных компартий (с. 448, 458). В 1944 г. внимание Димитрова все более и более переключается на болгарские проблемы.

Война шла к концу, и вопросы послевоенного мирного урегулирования, советской политики в странах Восточной Европы, и в частности на Балканах, все более занимали мысли Кремля, стремившегося укрепить в этом регионе свое влияние. Тут снова потребовался авторитет Димитрова. 9 января 1945 г. Сталин принимал югославскую делегацию и на следующий день позвонил ему: «Югославяне мне сообщили, что они предложили болгарам, чтобы Болгария вошла в Югославию на тех правах, как и сербы и хорваты. Но болгары с этим не согласились и настаивали на создании из Югославии и Болгарии, как равноправных, болгаро-югославского союзного государства. Я сказал, что болгары правы, югославы не правы. Следовало бы создать из Болгарии и Югославии двуединое государство на равноправных началах, нечто аналогичного как бывшая Австро-Венгрия. Иначе вхождение Болгарии в Югославию будет означать поглощение Болгарии. При этом у югославов нет еще правительства, чтобы заключить договор с Болгарией... Лучше начать с пакта взаимопомощи, а потом идти дальше... Югославяне хотят взять греческую Македонию. Хотят также Албанию и даже части Венгрии и Австрии. Это неразумно. Не нравится мне их поведение. [А.] Хебранг, видимо, толковый человек и понял, что я ему говорил, но другие в Белграде загибают». Сталин высказал сомнение относительно отъезда находившегося в Москве [В.] Коларова в Болгарию, поскольку его приезд туда может оттолкнуть часть населения, неготового поддержать коммунистов: «Распишут его биографию, поднимут шум, используют его присутствие для разговоров о советизации Болгарии и пр. Между тем, нынешнее правительство нужно сохранить и если можно даже его расширить...». Сталин выразил также свое неудовольствие по поводу развития событий в Греции: «Я советовал, чтобы в Греции не затевали эту борьбу. Люди ЭЛАС не должны были выходить из правительства [Г.] Папандреу. Они принялись за дело, для которого у них сил не хватит. Видимо, они рассчитывали, что Красная Армия спустится до Эгейского моря. Мы этого не можем делать. Мы не можем послать и в Грецию свои войска. Греки совершили глупость» (с. 460).

28 января 1945 г. Сталин принял у себя на даче югославскую (М. Пьяде, Хебранг и югославский посол В. Симич) и болгарскую (Димитров, К. Георгиев, А. Югов, Т. Костов и др.) делегации. Присутствовали также Молотов, Маленков, Берия. «Исключительно задушевная атмосфера», – записал Димитров. Речь шла о проекте союзнического договора между Югославией и Болгарией, создании федеративного государства. Участвовавший во встрече Димитров так зафиксировал позицию Сталина: союз между Югославией и Болгарией «положит начало союзу всех славянских народов. Эти народы должны друг другу помогать и взаимно защищаться. Германия будет разгромлена, но немцы – крепкий народ, с большим количеством кадров, они снова поднимутся. Славянские народы не должны оказаться врасплох, когда снова на них попытаются напасть, а это в будущем вероятно и даже наверняка будет. Старое славянофильство выражало стремление царской России подчинить себе другие славянские народы. Наше славянофильство – совсем другое – объединение славянских народов как равных для общей защиты своего существования и будущего. Мы не хотим ничего навязывать другим славянским народам. Мы не вмешиваемся в их внутренние дела. Пусть они делают то, что могут. Кризис капитализма проявился в разделении капиталистов на две фракции – одна – фашистская, другая – демократическая. Получился союз между нами и демократической фракцией капиталистов, потому что последняя была заинтересована не допустить господства Гитлера, так как это брутальное господство привело бы рабочий класс до крайности и до свержения самого капитализма. Мы теперь с одной фракцией против другой, а в будущем – и против этой фракции капиталистов. Может быть мы делаем ошибку, когда думаем, что советская форма – единственная, которая ведет к социализму. На деле оказывается, что советская форма – самая лучшая, но совсем не единственная. Могут быть и другие формы – демократическая республика и даже в известных условиях – конституционная монархия... (Чрезвычайно много важного и интересного еще было в высказываниях Сталина на этом замечательном вечере!)» (с. 463-464) (О югославско-болгарских переговорах, создании южнославянской федерации см. подробнее Гибианский Л. Я. Балканский узел. В кн.: Вторая мировая война. Актуальные проблемы. М. 1995).

Взаимоотношения между Болгарией и Югославией очень беспокоили Димитрова, и 8 апреля он послал письмо Сталину, в котором просил его во время пребывания в Москве И. Б. Тито рассмотреть и этот вопрос. В частности, считал Димитров, «у ряда югославских товарищей видимо имеются нездоровые настроения, известное головокружение от успехов и неправильное, высокомерное отношение к Болгарии и даже болгарской компартии. Считаю Вашу помощь и воздействие очень желательными» (с. 474). 12 апреля Димитров и Тито были у Сталина, где в присутствии Молотова, Маленкова, Берии и Булганина обсуждался вопрос о взаимоотношениях двух стран. Итоги этой встречи в Дневнике отражены так: «...договорились: 1. как первый этап – в ближайшее время восстановить дипломатические отношения между Болгарией и Югославией... Через некоторое время – как второй этап заключение договора о сотрудничестве и взаимопомощи по восстановлению обеих стран и защиты против возможной новой агрессии со стороны Германии. Как третий этап – подготовить после этого создание из обоих государств общую федерацию». Кроме того, согласно Дневнику, во время этой же встречи Сталин «критиковал самоуверенность болгарских коммунистов, неучитывание с их стороны трудностей, их желание, чтобы все гладко шло и пр. Считает, что компартия недостаточно укрепилась в стране, что Земледельческий союз имеет большое влияние на крестьянские массы и что не надо спешить с проведением выборов и пр. Надо найти те вопросы, на которые можно было бы привлечь крестьян на сторону компартии» (Там же).

Броз Тито в военной форме на переднем плане с Цолой Драгойчевой, известным болгарским государственным и политическим деятелем, учительницей, коммунисткой и антифашисткой. Фото: 1940 г.

Сталин считал необходимым выслушивать мнение Димитрова и по другим вопросам, в частности, касающихся судьбы Германии: «Сталин предложил: заявить буквально, что в данный момент путь насаждения советской системы в Германии – неправилен, необходимо установить антифашистский демократический парламентский режим. Компартия предлагает блок антифашистских партий на основе общей платформы. Не говорить в таком хвалебном тоне о Советском Союзе и пр.»,– записал Димитров (с. 481-482).

Требовала к себе постоянного внимания и Болгария, которая уже почти год развивалась по народно-демократическому пути. Компартия там имела прочные позиции, но немалым влиянием пользовалась и оппозиция. Предстояли парламентские выборы. Димитров рвался на родину, где не был уже более двух десятков лет. 6 августа он говорил с Молотовым о Берлинской (Потсдамской) конференции и, в частности, о решениях, относящихся к Болгарии и Балканам. «В основном эти решения выгодны нам. Фактически признана за нами (СССР) эта сфера влияния», – записал Димитров в Дневнике. Видимо, во время этого разговора зашла речь и о его переезде в Болгарию с целью баллотироваться в депутаты парламента. На следующий день, 7 августа, Молотов сообщил, что советовался по этому вопросу со Сталиным и что выставлять свою кандидатуру на выборах Димитров не может, поскольку является советским подданным и депутатом Верховного Совета СССР. Димитров настаивал на личной встрече и обсуждении другого варианта – отставке с поста депутата Верховного Совета СССР, «чтобы стать болгарским депутатом, что более выгодно с точки зрения будущей перспективы». 8 августа Сталин дал согласие на этот план.

29 августа Сталин и Молотов приняли Димитрова, Костова, В. Червенкова и Коларова. «Беседа со Сталиным исключительна важна в связи с положением в Болгарии»,– записал Димитров в Дневнике. Тогда же был решен вопрос о направлении в Болгарию Коларова, а после него – и Димитрова. На следующий день, 30 августа состоялась вторая встреча со Сталиным, на которой присутствовали Молотов, Хрущев, Булганин и С. С. Бирюзов. Обсуждался ряд вопросов советско-болгарских отношений и помощи Болгарии со стороны СССР. Сталин дал Бирюзову «следующую установку»: «Отсрочили выборы – это была несущественная уступка (Западу и болгарской оппозиции. – В. М.). Больше никаких уступок. Никакого изменения в составе правительства» (с. 492-495).

3 ноября перед своим отлетом в Болгарию Димитров направил письмо Сталину, который отдыхал в это время в Сочи: «Дорогой тов. Сталин! Уезжая в Болгарию в связи с депутатскими выборами, хотел бы выразить Вам свою глубочайшую благодарность за то, что я имел возможность на протяжении многих лет работать под Вашим непосредственным руководством и так много научиться у Вас, а также за то доверие, которое Вы мне оказывали. Разумеется, я приложу все усилия, чтобы и в дальнейшем оправдать Ваше доверие. Но очень прошу дать мне возможность и в будущем пользоваться Вашими исключительно ценными необходимыми советами. Желаю Вам от всей души доброго здоровья и долгой жизни на благо великой советской родины и трудящихся всего мира. Ваш всегда преданный Димитров» (с. 509).

4 ноября, вылетев из аэропорта Внуково, Димитров прибыл в Софию:

«После 22 лет снова на болгарской земле». Связь с Москвой поддерживалась с помощью шифрограмм. Сталин внимательно следил за развитием событий в Болгарии и 23 декабря вызвал Димитрова по ВЧ, сказав ему следующее: «Явился ко мне министр иностранных дел США и предложил в целях признания болгарского правительства реорганизацию правительства с включением представителей оппозиции. Я ему ответил, что для меня вопрос о реорганизации болгарского правительства недискутабельный. Это правительство после выборов зависит от Народного собрания. Дело Народного собрания составление болгарского правительства. Мы Считаем ненужным вмешиваться во внутренние дела Болгарии. Что касается оппозиции, как известно, имеется лояльная и нелояльная оппозиция. Болгарская оппозиция нелояльна. Она бойкотировала выборы... Есть у Вас (в США – В. М.) и нелояльная оппозиция. Включили ли бы представителей в Ваше правительство этой оппозиции? (Он начал смеяться). Почему же надо требовать это от болгар? На этом и закончился наш разговор. Чтобы, однако, было обеспечено разрешение болгарского вопроса, подумайте, не могли ли бы вы включить одного или двух министров из оппозиционных кругов, отрывая их от оппозиции. Дать им какое-либо незначительное министерство. Конечно, вопрос не идет о [Н.] Петкове. Можно найти другого, хотя и не очень известного. Посоветуйтесь со своими товарищами и сообщите Ваше мнение. Буду ждать завтра Вашего звонка». На следующий день, 24 декабря Димитров позвонил в Москву: «Говорил со Сталиным (через Поскребышева). Сообщил ему о нашем согласии. Хотим скорее сообщить ему о возможных кандидатах» (с. 518).

Москва непосредственно контролировала создание нового болгарского правительства. В феврале – марте Димитров получил от Молотова ряд директив по этому вопросу. В шифрограмме от 16 марта на имя Молотова (Алексеева) он сообщал, что почти все рекомендации советского руководства приняты. Однако 18 марта за подписями Сталина (Дружков) и Молотова (Алексеев) пришла новая шифрограмма, в которой отмечалось, что «нет ответа на вопрос о министре финансов» и говорилось, что соотношение партийных сил в болгарском парламенте позволяет рабочей партии иметь четыре – пять основных портфелей: «Нас удивляет ваша скромность и неинициативность в этом деле. Югославские коммунисты действуют куда лучше и напористее вас» (с. 521-523). Так на практике выглядело неоднократно звучавшее из уст Сталина заявление о невмешательстве Москвы во внутренние дела Болгарии и других стран.

5 июня 1946 г. Димитров снова в Москве. 6 июня он встречается со Сталиным и Молотовым в Кремле, а вечером приглашен к Сталину на дачу. «Сталин критиковал нас за недостаточно решительные действия, – записал Димитров в Дневнике. – Посоветовал нам взять решительный курс, не считаясь с мнением и настроением англичан и американцев и их агентуры в Болгарии». 7 июня Димитров снова у Сталина. Здесь, кроме Молотова, Жданова и Берии, были также члены югославской делегации Тито, А. Ранкович и Б. Нешкович. Обсуждались болгаро-югославские отношения, а о предстоящих в Болгарии выборах в Великое народное собрание Сталин сказал: «На предстоящих выборах сохранить Отечественный фронт. Предпочтительнее общие списки ОФ, если можно договориться на основе: 40% -коммунисты, 30% – земледельцы, 15% – звенари, 10% – социал-демократы и несколько процентов радикалы. Если этого не будет, тогда самостоятельное выступление коммунистов, но все сделать так, чтобы она стала первой партией». 9 июня, получив указания Кремля относительно дальнейших действий, Димитров вернулся на родину (с. 527-528).

15 августа Димитров опять отправляется в Москву, на этот раз «полуинкогнито» для лечения. 2 сентября его принимает Сталин в Кремле в присутствии Молотова, Жданова, Берии, Маленкова, Микояна и Булганина. Состоялась обстоятельная и длительная беседа по широкому кругу вопросов: о мирном договоре с Болгарией, о возможности занятия коммунистами поста премьер-министра, о подготовке новой болгарской конституции. (Сталин: «Ваша конституция должна быть народной конституцией; по возможности – меньше подробностей; конституция народно-республиканского государства с парламентским режимом; не будоражьте нетрудовые слои (промышленников, торговцев, кулаков); сделайте конституцию правее югославской» в которой «имеется излишнее подражание советской конституции, вплоть до пятиконечной звезды и пр.»), Сталин обещал ознакомиться с первыми наметками болгарской конституции и сделать свои замечания. Через год после беседы со Сталиным, будучи в Москве, 24 сентября 1947 г. Димитров направил телеграмму в Болгарию с просьбой не начинать «обсуждение проекта конституции во втором чтении до тех пор, пока не получите некоторых существенных замечаний от здешних друзей». Он сообщал, что ознакомился уже с замечаниями Вышинского, А. А. Лаврищева, А. Ф. Горкина и других лиц по проекту конституции (с. 569). В беседе 2 сентября 1946 г. Сталин поднял также вопрос о необходимости создания в Болгарии лейбористской (трудовой) партии путем объединения коммунистов и других партий трудящихся: «Невыгодно иметь Рабочую партию и при этом называться коммунистической. Ранее марксисты должны были обособлять рабочий класс в отдельную рабочую партию... Тогда они были в оппозиции. Сегодня вы участвуете в управлении страной. Вам нужно объединить рабочий класс с другими слоями трудящихся на основе программы-минимум, а время программы-максимум еще придет. На рабочую партию крестьяне смотрят, как на чужую партию, а на трудовую партию будут смотреть, как на свою партию. Я очень советую сделать так. Трудовая партия или рабоче-крестьянская партия подходит для такой страны, как Болгария. Это будет народная партия. Уверяю вас, что этим вы нисколько себя не погубите, наоборот только выиграете. И с точки зрения международного положения страны это значительно облегчит ваши задачи. По существу партия будет коммунистическая, но получит более широкую базу и удобную маску для нынешнего периода. Этим вы поможете переходу к социализму по собственному пути – без диктатуры пролетариата. Положение со времени нашей революции коренным образом изменилось и необходимо использовать другие методы и формы, а не подражать русским коммунистам, которые в свое время находились совсем в другом положении. Не бойтесь, что вас обвинят в оппортунизме. Это – никакой не оппортунизм, а применение марксизма в современных условиях». Сталин высказался за подготовку болгарских офицеров на родине, а не в СССР: «У нас имеются большие трудности в этом отношении. И наше обучение не совсем подходит для болгарской армии. Можно помочь с преподавателями, программами и пр., но лучше иметь свои учебные заведения в стране». Сталин посчитал невыгодным для Болгарии иметь в армии советских инструкторов: «Враги используют это. Вреда будет больше, чем пользы. При этом наличие инструкторов часто препятствует самостоятельному развитию собственных офицеров. Лучше было бы, если бы учились без нянек». Он согласился дать указание Бирюзову выделить несколько советских офицеров, «чтобы помочь болгарской армии неофициально и без шума» (с. 533-534). 5 сентября Димитров отбыл на родину. Через месяц, 3 октября – он снова в Москве по вопросу предстоящих выборов в Великое народное собрание Болгарии. Сразу по прибытии Димитров пишет письмо Сталину (копия – Молотову) о демарше американцев и англичан в связи с выборами. Однако сведений о том, что встреча со Сталиным состоялась, в Дневнике нет. 18 октября Димитров возвратился в Софию, а 4 ноября, уже после выборов в Великое народное собрание, снова был в Москве. Сталин в это время находился в Сочи, и 5 ноября Димитров встречается со Ждановым, чтобы выяснить отношение Кремля к результатам выборов.

Усвоив позицию Москвы из этой беседы, Димитров 6 ноября вылетел в Софию. 22 ноября 1946 г. он стал премьер-министром, с чем его 4 декабря телеграммой поздравил Сталин.

В Дневнике нет каких-либо заметок о контактах Димитрова с кремлевскими вождями в первой половине 1947 г., когда он был поглощен государственной деятельностью и в первую очередь решением внутренних вопросов. 18 июня Сталин и Молотов поздравили Димитрова с 65-летием, а 20 июля он говорил по телефону со Сталиным о своем приезде в Москву. Прилетев туда 8 августа, он вечером того же дня был на даче у Сталина. Предметом обсуждения стал вопрос, касающийся внешнеполитических шагов Болгарии, точнее конференции в Бледе (встреча Димитрова и Тито) по поводу болгаро-югославского договора. Сталин был раздражен, обвинял и болгар, и югославов в торопливости, нервозности, излишней шумихе, поднятой по поводу договора, подчеркнул решающее значение для обеих стран внешней, а не внутренней опасности. Далее «подробно говорили о положении в различных коммунистических партиях, особенно во Франции и Италии. Находит политику французской партии совершенно неправильной. Руководство стало жертвой страха, что Франция без американского кредита пропадет. Коммунисты должны были выйти из правительства с мотивировкой, что они против предательства независимости Франции, а не ждать, когда будут выдворены из него. И более того, заявлять, что будут поддерживать это правительство условно. Достаточно критически относится и к итальянской компартии во главе с Эрколи». Кончается запись словами Сталина: «Надо не только хвастаться нашей победой, но и стараться изучать допущенные ошибки в различные периоды и в военных операциях. И победителей надо судить за их ошибки!» (с. 555-556).

Георгий Димитров обсуждает важные государственные вопросы со Сталиным. Картина из музея, посвященного Сталину в Гори, Грузия

12 августа Димитров снова был принят Сталиным. Разговор опять шел об отношении к бессрочному договору между Болгарией и Югославией («Считает это ошибочным»). Сталин ознакомил Димитрова с решением советского правительства. В нем говорилось, что оно не может брать на себя ответственность за договоры большой важности в области внешней политики, которые заключаются без консультаций с ним. На следующий день Димитров направил в Белград Тито (Вальтеру) шифровку: «В связи с сообщением нашего большого друга следует признать, что мы увлеклись в вопросе о договоре. С целью поправить допущенные нами ошибки необходимо, по моему мнению, аннулировать этот акт, а когда наступит благоприятное время, после соответствующих консультаций с советскими друзьями договор подписать и опубликовать. Иван». Месяц спустя Москва сочла возможным изменить свою позицию. 14 сентября 1947 г. Димитров получил шифровку за подписью Сталина и Молотова: «С 16 сентября, после депонирования мирных договоров, последние входят в силу. Мы считаем, что сегодня правительства Болгарии и Югославии могут приступить к осуществлению договора о дружбе и взаимопомощи. Дружков, Алексеев» (с. 564, 583).

Получив «нахлобучку» за поспешность при заключении договора с Югославией, Димитров не хочет более «наступать на грабли». Переговоры о заключении болгаро-чехословацкого и болгаро-румынского договоров шли уже под наблюдением Кремля, а их тексты согласовывались с «советскими друзьями» (с. 572, 578, 580-581, 585-586, 593-594).

Создание в сентябре 1947 г. на совещании в Шклярской Порембе (Польша) Информационного бюро коммунистических и рабочих партий не получило всесторонней оценки в Дневнике Димитрова, но мысли и идеи, высказанные на совещании, разделялись им полностью. 5 октября Димитров записал в Дневнике: «Опубликованы в газете «Правда» документы коммунистического совещания в Польше. В данный момент это наша «атомная бомба», которая с грохотом взорвется во всем мире. Самый лучший ответ на антикоммунистический поход американских империалистов» (с. 567– 568, 574).

16 ноября после длительного пребывания в СССР Димитров вернулся в Болгарию, а через два месяца отправился в Бухарест, где состоялось подписание болгаро-румынского договора. В связи с этим были проведены пресс-конференции, материалы которых оказались на столе у Сталина. 24 января 1948 г. Димитров (Иванов) получил шифровку, подписанную Сталиным (Дружковым): «Считаем своим долгом обратить Ваше внимание на то, что Ваши высказывания на пресс-конференции в Румынии... в части, касающейся федерации или конфедерации стран народной демократии, в том числе Греции, Польши, Чехословакии и т. д., оцениваются московскими друзьями как вредные, наносящие вред странам новой демократии, облегчающие борьбу англо-американцев против этих стран. Столь же неосторожным и вредным считается Ваше заявление о таможенной унии между странами-союзницами, следовательно между странами, имеющими пакт о взаимопомощи, что может быть истолковано таким образом, что здесь подразумевается также и Советский Союз, который имеет или в скором времени будет иметь с ними пакты о взаимопомощи. Трудно понять, что могло Вас заставить сделать на пресс– конференции столь поспешные и необдуманные заявления». Димитров отреагировал немедленно: «Дружкову. Подтверждаю получение Вашей телеграммы. Принял с благодарностью Ваши замечания. Сделал соответствующие выводы. Иванов» (с. 595).

25 января московская «Правда» поместила критическую оценку советского руководства высказываний Димитрова на пресс-конференции в Румынии. 30 января «Иванов» с пометкой «сверхсрочно» направил «Дружкову» следующую покаянную телеграмму: «Как только из передач московского радио стало известно сообщение «Правды», у нас и за границей необычайно быстро распространились враждебные слухи о существующих будто бы разногласиях между болгарским и советским правительствами и о неодобрении со стороны Москвы политики нашей партии и правительства Отечественного фронта. Чтобы парировать эти крайне враждебные для нашей страны в настоящий момент, накануне конгресса ОФ, слухи, мы поспешили опубликовать сообщение «Правды» вместе с некоторыми разъяснениями, подчеркнув таким образом нашу солидарность с основной мыслью «Правды» по поднятому вопросу. Считаю излишним Вас уверять, что никто в нашей партии, и конечно менее всего я лично, не предпринял бы сознательно какой-либо шаг в нашей внутренней или внешней политике, который шел бы вразрез с позицией ВКП(б) и в ущерб интересам нашего общего дела. Очень прошу учитывать, что даже самый малый намек на существование разногласий между нашей партией и ВКП(б), между болгарским и советским правительствами, поощряет наших злейших врагов внутри страны и заграницей и может посеять смятение и неуверенность среди народа. Что касается моих неудачных высказываний, я извлек уже достаточно хороший урок из Ваших замечаний и можете быть уверены, что подобная невнимательность и необдуманность уже не повторится» (там же).

Именно в это время набирал силу конфликт Сталин – Тито. В Софии было получено приглашение посетить неофициально Москву вместе с югославской делегацией. 8 февраля болгарская делегация – Димитров, Коларов, Костов – вылетела в Москву. 10 февраля болгарская и югославская (Э. Кардель, М. Джилас, В. Бакарич) делегации были приняты в Кремле Сталиным в присутствии Молотова, Жданова, Маленкова, В. А. Зорина. Подробно обсуждались вопросы, касавшиеся обстоятельств заключения болгаро-югославского договора, выступления Димитрова на упомянутой пресс-конференции, югославско-албанских отношений. Результатом встречи, по словам Димитрова, явился «Протокол о взаимных консультациях между Болгарией и СССР, между Югославией и СССР по важнейшим международным вопросам, касавшимся двух стран». Т. Костов стенографировал ход беседы, и эта запись с пометкой «строго секретно» включена в Дневник (Документы о встрече 10 февраля 1948 г., включая указанную беседу (она была составлена на основе записей В. Коларова и Т. Костова) опубликованы Л. Я. Гибианским и В. К. Волковым в журнале «Исторический архив», 1997, № 4. См. также Гибианский Л. Я. К истории советско-югославского конфликта: секретная советско-болгаро-югослав-ская встреча в Москве 10 февраля 1948 г. Советское славяноведение, 1991, № 3). По сути эта была не беседа, а в большей части монолог Сталина, перемежающийся короткими вопросами и репликами присутствовавших. Помимо своей содержательной стороны она интересна тем, что дает представление о стиле взаимоотношений Сталина с руководителями восточноевропейских стран. По каждому из вышеуказанных вопросов советские лидеры изложили свои позиции, позволяя себе менторский тон в отношении собеседников и жестко отчитывая их подчас, как вызванных «на ковер» подчиненных. Молотов, например, употреблял такие выражения, как «Мы считаем это абсолютно неправильным и недопустимым в будущем», «В будущем т. Димитрову следует избавить и себя и нас от опасности таких высказываний» (по поводу интервью Димитрова). Сталинские высказывания в адрес Димитрова были куда более саркастичны: «Вы политический деятель, и нужно думать не только о своих намерениях, но и о том, что получится от Ваших высказываний», «Вы хотели сказать новое слово. Поляки и чехи смеются над Вашей федерацией. Спросите их: хотят ли они ее?», «Вы старый политический деятель. О какой ошибке можно говорить? У Вас есть другая постановка, хотя, может быть, Вы и сами не осознаете это. Нельзя давать столь часто интервью. Хотите сказать нечто новое и удивить весь мир! Вы говорите, как будто Вы еще Генеральный секретарь Коминтерна и даете интервью коммунистической газете», «если хотите объединиться, зачем поднимать такой шум вокруг этого? Вы или неопытные люди, или увлекаетесь, как комсомольцы, которые, как бабочки, летят прямо на пламя». Попытки собеседников Сталина и Молотова как-то объясниться и смягчить атмосферу переговоров ни к чему не привели. Заявление Карделя в конце встречи: «Мы считаем, что между нами нет разногласий по существу. Это касается отдельных ошибок» было парировано Сталиным: «Это не отдельные ошибки, а система» (с. 596-600).

На следующий день, 11 февраля 1948 г., в Кремле у Молотова был подписан Протокол о взаимных консультациях. 13 февраля Димитров вернулся в Софию, а 15 марта вновь он прибыл в Москву во главе болгарской правительственной делегации для заключения договора о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи между СССР и Болгарией. 16 марта Димитров имел беседу со Сталиным о договоре, который в присутствии советского лидера был подписан 18 марта. На следующий день Сталин дал обед в Кремле в честь болгарской правительственной делегации. 24 марта она возвратилась в Софию (с. 603-605).

Демонстрация в честь 30-летней годовщины октябрьского переворота в боллгарском городе Казанлык. На плакате написано: «Да здравствует славянское единство». Несут портреты Г. Димитрова, Сталина, маршала Тито. Фото: 11 ноября 1947 г.

Весной 1948 г. обострился советско-югославский конфликт, и 10 мая Димитров записал в Дневнике: «Рассмотрели новое письмо ЦК ВКП(б) к югославской компартии (прекрасный сталинский документ)», который «должен помочь не только югославской компартии найти выход из безвыходного положения, куда ее загнали самолюбивые, болезненно амбициозные и легкомысленные руководители, но имеет – особенно в своей принципиальной части– исключительно полезное значение и для других компартий, в том числе и для нашей партии» (с. 613-614).

После заседания Коминформбюро по Югославии в июне 1948 г., обсуждения его результатов на пленуме ЦК БРП(к), на котором Димитров подвергся резкой критике и вынужден был каяться в совершенных ошибках, состояние его здоровья резко ухудшилось. 12 августа у Димитрова был сильный сердечный приступ («В первый раз со мной случилось нечто подобное»), а через неделю он получил подписанное «Дружковым» и «Алексеевым» приглашение прибыть на лечение в Барвиху. 15 сентября Димитров вылетел инкогнито в Москву. На следующий день консилиум врачей дал заключение: сердечно-сосудистая болезнь, хроническое воспаление желчного пузыря, диабет («Все связаны между собой. Лечение от 6 недель до 2-х месяцев»).

Проходя курс лечения, Димитров одновременно готовился к V съезду БРП(к), назначенному на конец года, и размышлял о характере и дальнейших путях развития народной демократии. В этой связи интересны несколько его бесед с О. Куусиненом, итоги которых были изложены позднее в письме Димитрова Сталину (с. 631, 633-634, 637). 2 ноября это письмо было передано в ЦК ВКП(б) для отправки его Сталину в Сочи, где он тогда находился на отдыхе. Сообщая, что в начале декабря 1948 г. состоится съезд болгарской компартии, Димитров просил «помочь партии Вашими советами правильно ориентироваться в ее предстоящей трудной и сложной деятельности».

Недавно это письмо опубликовано (Советский фактор в Восточной Европе. 1944-1953. Т. 1. 1944-1948. Документы. М. 1999, док. № 219, с. 638-643), поэтому даем его в кратком изложении. Документ начинался с обширного теоретического введения, в котором рассматривался вопрос о характере государств народной демократии: 1. Государство народной демократии представляет собой власть трудящихся – огромного большинства народа при руководящей роли рабочего класса. 2. Государство народной демократии находится в сотрудничестве и дружбе с Советским Союзом. 3. Государство народной демократии принадлежит к демократическому, антиимпериалистическому лагерю. 4. Государство народной демократии является государством переходного периода, призванным обеспечить развитие стран по пути к социализму.

Далее ставилась проблема соотношения народной демократии и советского режима. Димитров считал, что открывается возможность осуществить переход от капитализма к социализму без установления советского режима, что режим народной демократии может и должен в новой исторической обстановке с успехом выполнять функции диктатуры пролетариата в целях ликвидации капиталистических элементов и организации социалистического хозяйства. Говоря об основной задаче сегодняшнего этапа, Димитров полагал, что страны народной демократии уже вступили на путь, ведущий к социализму, и идет работа по созданию необходимых экономических и культурных основ будущего социалистического общества. При этом решающее значение имеют следующие задачи: а) постоянное укрепление руководящих позиций рабочего класса во главе с коммунистической партией во всех областях государственной, хозяйственной, общественно-политической и культурной жизни; б) укрепление союза рабочего класса и трудящегося крестьянства под руководством рабочего класса; в) ускоренное развитие общественного сектора народного хозяйства, в частности крупной индустрии; г) подготовка условий для ликвидации капиталистических элементов в сельском хозяйстве на пути последовательной политики ограничения, а затем вытеснения и ликвидации капиталистических элементов деревни; д) всемерное развитие производственной сельскохозяйственной кооперации среди основных масс крестьянства.

Особо выделялся вопрос об интернационализме. Подчеркивалось, что национализм, какой бы маской он ни прикрывался, является врагом коммунизма. Пространно говорилось о воспитании в духе патриотизма и пролетарского интернационализма. В конце Димитров благодарил Сталина «за драгоценные советы» и «ценнейшую помощь» Болгарии и болгарской компартии (с. 637-639). Копию письма Димитров направил и Молотову с просьбой ознакомиться и дать совет. 15 ноября Димитров писал Костову:

«Ответа еще нет, но известно, что письмо Сталин получил своевременно и положил его в папку текущих дел, которые предстоит решить» (с. 642).

После 9 ноября 1948 г. Димитров переехал из Барвихи в Мещерино, где продолжил лечение. Но особых улучшений в его самочувствии не наблюдалось. Димитров спешит на родину, несмотря на то, что очередной консилиум врачей советует «никакого особого напряжения в работе» и видит «опасность осложнения со стороны сердца». Перед возвращением в Софию Димитров звонит Поскребышеву в Ялту, где в то время находился Сталин, и просит напомнить ему о письме. Чувствует себя Димитров по-прежнему плохо. Открытие V съезда БРП(к) решено перенести с 5 на 18 декабря.

1 декабря Димитров выяснил, что Сталин и Молотов возвращаются в Москву, и сразу будет определена дата беседы «по поставленным в письме вопросам». 5 декабря Димитров спецрейсом вылетел в Москву, сделав остановку в Бухаресте. 6 декабря вечером он приглашен на дачу к Сталину, где были также руководители польских коммунистов Б. Берут, Г.Минц и Я. Берман. «Ужинали вместе со Сталиным и Молотовым,– записал Димитров.– Сталин сообщил о важных поправках к моему письму о народной демократии и диктатуре пролетариата и других принципиальных вопросах». Далее приводится стенографическая запись замечаний Сталина, сделанная Костовым: «Строго секретно – 5 экземпляров. В истории марксистской мысли выделяются две возможности или две формы диктатуры пролетариата. То, что нельзя осуществить переход от капитализма к социализму без диктатуры пролетариата, это мы считаем аксиомой. Но пролетарская диктатура имеет две формы: одна форма – демократическая республика, которую Маркс и Энгельс увидели в Парижской Коммуне, когда сказали, что демократическая республика с перевесом пролетариата в ней является наилучшей формой диктатуры пролетариата, демократическая республика, не такая, как в Америке или Швейцарии, а республика, в которой рабочий класс имеет большой вес. После этого Ленин открыл советскую форму диктатуры пролетариата как более подходящую и целесообразную в наших условиях. У нас в России, где взятие власти пролетариатом осуществилось путем восстания – а когда начинается восстание, то все рушится – советская форма оказалась самой подходящей. У вас, где взятие власти рабочим классом осуществилось не путем внутреннего восстания, а путем помощи извне, советских войск, т.е. легко, без особых усилий, можно обойтись без советской формы, если вернетесь к той форме, о которой говорили Маркс и Энгельс, т. е. народно-демократической парламентской форме. Мы считаем, что вы можете обойтись без советского режима. Для вас народно-демократический режим достаточен, чтобы осуществить переход от капитализма к социализму. Но этот режим будет осуществлять функции пролетарской диктатуры.

Мы отняли избирательное право у кулаков и буржуазии. У нас только трудящиеся имеют избирательное право. Два миллиона кулаков мы должны были переселить на север и после того, как ликвидировали кулаков как класс, дали избирательные права всем. Капиталисты и помещики были 4 года против нас во время интервенции, а у вас просто бежали и сдались без боя. Не было другого государства, которое могло бы [помочь] нам, как мы сегодня помогаем вам. Поэтому нам была необходима другая форма организации власти рабочего класса и трудящихся. Но тот режим, который существует у вас, выполняет функции диктатуры пролетариата. Там, где существуют антагонистические классы, а у власти стоят рабочие и трудящиеся, нельзя без диктатуры. Но вы можете бить врагов на законных основаниях. Сегодня еще и у вас есть элементы гражданской войны. Только когда ликвидируете эксплуататорские классы, тогда вы можете заявить, что и у вас больше нет диктатуры пролетариата.

Демократическая республика с большим весом рабочего класса – это Маркс и Энгельс считали наиболее целесообразной формой диктатуры пролетариата. А у нас появились советы, не парламентаризм, которые были советами рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и исключали все нетрудящиеся элементы. Советская форма хороша тем, что решает быстро– кроваво, но быстро, – а вы можете обойтись без этого, потому что ваши капиталисты сдались сразу. Одним словом, у вас дела пошли хорошо, и виновны в этом мы, в чем признаемся.

Художник Л. Гриффель (Даллон), 1930 г.

До тех пор, пока существуют антагонистические классы, диктатура пролетариата будет существовать. Но она имеет другую форму у вас, не такую, как наша. Вы можете обойтись без советского режима. Но основные функции пролетарской диктатуры режим народной демократии может исполнять – и в смысле ликвидации классов, и в смысле строительства социализма. Народная демократия и советский режим – две формы диктатуры пролетариата» (с. 644– 645).

Далее Димитров отметил, что Сталин остро критиковал Костова за отказ предоставлять советским официальным лицам в Софии сведения об экономике Болгарии для передачи их непосредственно соответствующим советским ведомствам. Сталин расценил это, как случай, тождественный со случаем Тито: «Именно с этого начинался наш конфликт с Тито». Между коммунистами необходимы дружба и сотрудничество, «без лжи и высокомерия», – заявил он. «Долго говорил по этому поводу, – записал Димитров. – У Сталина очень серьезные подозрения (поддержанные Молотовым) в хитрости и обмане по отношению к Трайчо и в этой связи некоторые сомнения в отношении Югова(?). Это – крайне тяжелая история для нашей партии». Засиделись до утра, продолжал Димитров, «Сталин был очень бодр и весел. Угощал своих гостей. Завел граммофон с разными пластинками. Сам много шутил и танцевал».

8 декабря Димитров вернулся в Софию. 18 декабря открылся V съезд БРП(к). В докладе Димитрова важнейшее место заняли обсужденные со Сталиным теоретические проблемы народной демократии. Дмитров был избран Генеральным секретарем партии, получившей название Болгарская коммунистическая партия. В конце января 1949 г. Димитров опять заболел. 6 февраля – последняя запись: «Опасность осложнения после воспалительного процесса миновала. Состояние улучшилось» (с. 649-652).

На этом Дневник кончается. Что происходило с его автором в период с 7 февраля до 2 июля 1949 г., когда Димитров скончался в Барвихе (с. 52) (В книге «Коминтерн и вторая мировая война». Часть 2, с. 520 ошибочно говорится, что Г. Димитров погиб в авиационной катастрофе), не ясно. Возникает не один, а множество вопросов. Когда Димитров отбыл в Москву на лечение? Было ли его пребывание в Советском Союзе на протяжении последних пяти месяцев постоянным или он возвращался на какое-то время в Болгарию? С кем он общался в последние месяцы своей жизни? Какова история болезни и смерти Димитрова? Вел ли он Дневник? Учитывая, что Димитров вел записи ежедневно в течение 15 лет, в том числе и в самые тяжелые моменты своей жизни, трудно предположить, что он на протяжении пяти месяцев не делал этого. Если Димитров вел Дневник до последнего дня, то где находятся его записи? На эти и другие вопросы еще предстоит ответить.