Древнерусская литература как исторический источник

Игорь Данилевский и другие

Глава из книги: Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории: Учеб. пособие / И. Н. Данилевский, В. В. Кабанов, О. М, Медушевская, М. Ф. Румянцева. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1998

Поучения и послания

Одним из самых ранних памятников древнерусской учительной литературы является Слово о Законе и Благодати будущего первого киевского митрополита – «русина» Илариона. Судя по всему, Иларион произнес его 25 марта 6546 (1038) г. в новоосвященной церкви Благовещения Пресвятой Богородицы на Золотых воротах в Киеве. Точную дату установил A.Н. Ужанков, проанализировав порядок следования библейских цитат, который соответствовал порядку чтений во время предпасхальной вечерней службы в Великую субботу, совпавшую с праздником Благовещения. Эти тексты и были положены в основу произведения, в котором определялось место Киевской Руси в мировой истории. Сохранилось более пятидесяти русских и южнославянских списков Слова, относящихся к XV-XVII в. Его влияние прослеживается в творчестве митрополита Даниила, цитаты из него обнаружены в сочинениях сербского писателя XIII в. Доментиана, в южнорусском летописании, в Похвале Леонтию Ростовскому. Ссылки на Слово присутствуют в произведениях украинских авторов Хомы Евлевича и Касьяна Саковича (XVII в.). В конце Слова помещена похвала князю Владимиру, рисующая образ идеального князя-христианина. С источниковедческой точки зрения Слово представляет особый интерес, поскольку является уникальным памятником официальной идеологии Древней Руси. Кроме Слова о Законе и Благодати Илариону приписываются: краткое догматическое изложение веры, написанное им, как считают, по случаю рукоположения его в сан митрополита, а также Поучение о пользе душевной ко всем православным христианам, хотя авторство Илариона в последнем случае оспаривается.

Великий князь Владимир избирает религию. Художник Э. Эггинк, 1822 г.

Приблизительно в это же время появилось Поучение к братии новгородского епископа Луки Жидяты – первое собственно русское поучение, произнесенное, скорее всего, при вступлении и сан первого русского архипастыря (около 1035 г.). В нем излагаются главные обязанности христианина по отношению к Богу, самому себе и ближним (особенно в семейном, гражданском и церковном быту). Тем самым были сформулированы основные жизненные ценности, на которые ориентировала древнерусского человека христианская церковь. Подобные источники чрезвычайно важны для воссоздания внутреннего мира человека Древней Руси.

Первым русским полемическим сочинением считается трактат Об опресноках, приписываемый киевскому митрополиту Леонтию (992 – 1008 гг.). Написан он по-гречески и известен в четырех списках XIII-XIV вв. Это антилатинское сочинение посвящено осуждению отступлений римской церкви от канонов христианства и противопоставлению восточной и западной церкви в вопросах догматики и соблюдения обрядов. Некоторые исследователи приписывают его охридскому архиепископу Льву Болгарскому (XI в.).

Во второй половине XI – начале XII в. создавал свои сочинения игумен Феодосии Печерский. Они сохранились частично – в составе Повести временных лет и в Житии Феодосия, а также в позднем списке XV в. Среди них два поучения – о казнях Божиих и о христианских обрядах, обращенные ко всем русским людям, десять – к братии Киево-Печерского монастыря, два послания к киевскому князю Изяславу Ярославичу и, наконец, две молитвы. Все они касаются вопросов христианской нравственности и интересны замечаниями по поводу недостойного поведения прихожан, монахов и клира. В их основе лежат пророческие библейские книги (многие исследователи считают, что Феодосии цитировал их наизусть), святоотеческие толкования текстов Священного писания, известные в то время на Руси, и произведения Феодора Студита (напомним, что Алексеевская редакция Студийского устава была принята при Феодосии в Печерском монастыре). Авторство Феодосия Печерского в отношении посланий к князю Изяславу в последнее время оспаривается. Некоторые исследователи считают, что они написаны другим печерским игуменом – Феодосием Греком (середина XII в.) и адресованы киевскому князю Изяславу Мстиславичу.

Еще одним памятником учительной литературы конца XI в. является Память и похвала князю Владимиру Иакова Мниха. Ряд особенностей позволяет предположить, что в основе этого произведения лежало некое летописное произведение, предшествовавшее Повести временных лет и использовавшее не абсолютный, а относительный счет лет, а также устные предания.

К этому нее времени относится Стязание с латиною киевского митрополита Георгия (около 1062 – 1077 гг.), сохранившееся в сборнике конца XV – начала XVI в. Как следует из его названия, оно относится к числу полемических богословских сочинений и по тематике смыкается с уже упоминавшимся сочинением митрополита Леонтия. Близко по содержанию и послание русского митрополита Иоанна (около 1077 – 1088 гг.) к Клименту, папе Римскому. Оно сохранилось не только во множестве славянских списках, но также в греческих и латинских переводах. Три послания (1104 – 1121 гг.) против латинян (Владимиру Мономаху, неизвестному князю и Ярославу Святославичу Муромскому) оставил и митрополит Никифор. Ему же принадлежит Поучение в неделю сыропустную в церкви, ко игуменом и ко всему иерейскому и диаконскому чину, и к мирским людем.

«Долобский съезд князей – свидание князя Владимира Мономаха с князем Святополком», 1880 г. Художник А. Кившенко. Источник: Кутепов Н. И. Великокняжеская и царская охота на Руси с X по XVI век. Исторический очерк Николая Кутепова.– Спб., 1896

Анализируя все эти произведения, пожалуй, наиболее важно понять, почему «стязание» именно с католиками приобрело на Руси в XI – начале XII в. особую актуальность.

К числу поучений можно, видимо, отнести и знаменитое Поучение Владимира Мономаха, включающее три произведения: собственно поучение, «автобиографию» и письмо князю Олегу Святославичу. Относящиеся к концу XI – началу XII в., они, как считается, случайно попали в состав Лаврентьевской летописи (помещены под 6604/1096 г.). В центре внимания киевского князя – церковно-нравственная проблематика: вопросы «идеального» поведения князя. Источниками, на которые опирался Мономах, были Псалтырь, Шестоднев экзарха Иоанна, многочисленные наставления «к детям», святоотеческая литература (в особенности творения Василия Великого), апокрифические Заветы 12 патриархов (В частности, Завет Иуды), Пролог, произведения средневековой византийской и латинской, а также англосаксонской литературы. Одной из наиболее близких литературных параллелей к Поучению Владимира Мономаха является Покаянный канон грузинского царя Давида Агмашенебели (Давида Строителя) (1073 – 1125 гг.).

Следующий этап в развитии древнерусской проповеднической литературы связан прежде всего с именами Климента Смолятича, занимавшего митрополичий престол (с перерывами) с 1147 по 1154 г., и Кирилла, епископа Туровского (около 1169 – 1182 гг.). Из числа произведений, приписываемых Клименту, достоверно принадлежит митрополиту лишь полемическое послание к смоленскому священнику Фоме. Кроме ряда любопытных бытовых подробностей, оно содержит явные свидетельства знакомства Климента с литературой, необычной для круга чтения священников, в том числе с античными философскими произведениями. Интерес представляет символическое истолкование митрополитом образов и событий священной истории в их связи с актуальными и злободневными событиями своего времени. Это направление было развито в Притчах и Словах Кирилла Туровского. «Множайшие» его сочинения включают девять Слов, произнесенных в храме перед прихожанами, три послания к инокам, более двадцати молитв и молебный канон. Кроме того, до нас дошло Послание владимирского епископа Владимира печерскому монаху Поликарпу (1225 – 1226 гг.) и Послание (около 1231 г.) самого Поликарпа к киево-печерскому архимандриту Акиндину. Оба послания, имеющие непосредственное отношение к учительной литературе, в то же время стали непосредственными источниками создания древнейшего русского Киево-
Печерского патерика. Приблизительно в то же время появились Слово о небесных силах и Слово о мытарствах, приписываемые Авраамию Смоленскому, а также почти два десятка анонимных Слов и Поучений, включенные в Прологи XIII-XIV вв. Среди благочестивых рассуждений в них встречаются ценные упоминания древнеславянских верований и обрядов, с которыми вела борьбу православная церковь.

Памятник Кириллу Туровскому в Турове. Скульптор М. Иньков. Установлен в 1993 г.

К посланиям можно отнести и Моление Даниила Заточника (в литературе встречаются также другие названия, иногда в качестве особого произведения выделяется Слово Даниила). Жанр этого выдающегося литературного памятника домонгольской Руси вызывает множество споров и разноречивых суждений. В нем переплетаются публицистика и сатира. Моление оформлено в виде послания к неизвестному князю (имена адресата в различных списках расходятся). В основу положено переосмысление (пародирование?) библейских текстов (прежде всего псалмов и Притч Соломоновых). Все это позволяет говорить о нем как об очень своеобразном литературном источнике, Моление сохранилось в 19 списках XVI – XVII вв., представляющих две редакции и несколько их переделок. Датировка памятника, как, впрочем, и личность автора, спорны. Обычно приводится в качестве даты большой промежуток – XII – XIII вв. Точнее можно указать место появления Моления – Северо-Восточная Русь. Ценность сочинения Даниила определяется тем, что в нем приводятся суждения по поводу многих сторон жизни древнерусского общества (семейных отношений, монастырской жизни, быта княжеских и боярских хозяйств), слабо отразившихся в других источниках.

В тяжелые для русских земель годы монгольского нашествия традиция написания поучений и слов не прервалась. К концу XIII в. относится Слово (Правило) митрополита Кирилла, в котором излагались правила Владимирского собора 1274 г. Оно было разослано по всем русским епархиям для руководства. «Правило Кирила, митрополита Руськаго» включено в состав кормчих книг. Близки к нему по времени и Слова (или поучения) Серапиона Владимирского (1274 – 1275 гг.). Внимание епископа сосредоточено на обличении пороков своего времени, ответом на которые стали казни Божий в виде иноземного нашествия. Соответственно, следует призыв к слушателям покаяться и исправиться.

Поучения и послания, посвященные вопросам веры и нравственности, составляют значительную часть всех русских литературных произведений XIV в. Среди них – сочинения митрополита Петра, новгородского архиепископа Василия, митрополита Алексия, епископа сарайского Матфея. Кроме того, имеется множество анонимных слов и поучений. Все они отражают проблематику, остро волновавшую русское общество в период начала объединения русских земель. Важное место в них занимают проблемы соотношения светской и духовной власти, которые впоследствии будут перенесены в сферу публицистики. Особенно сильно начинают звучать мотивы подготовки христиан к концу света и Страшному Суду. Это вполне понятно, поскольку широко распространялись представления о возможном наступлении конца мира после 7000 г.

В конце XIV – начале XV в. появился ряд учительных русских сочинений, написанных выходцами из Сербии и Греции: митрополитами Киприаном, Фотием и Григорием Цамблаком.

Спас на престоле с припадающим митрополитом Киприаном. Иконописец Зиновьев Георгий Терентьев, 1700 г.

Писательское наследие Киприана, дошедшее до нашего времени, включает пять посланий, в том числе одно окружное, а четыре адресованы Сергию Радонежскому и Феодору Симоновскому (племяннику Сергия и духовнику Дмитрия Донского). Последние затрагивают затянувшийся на много лет конфликт, связанный с поставлением Дмитрием Донским на митрополию Митяя-Михаила. Наряду с обычными для произведений такого рода нравоучениями они содержат любопытные подробности и оценки отдельных эпизодов борьбы Киприана за митрополию.

Гораздо больше сохранилось учительных произведений митрополита Фотия. Это восемь Слов или Поучений, адресованных пастве, двадцать девять посланий и грамот, а также завещание митрополита. Однако по своему значению они существенно уступают сочинениям Григория Цамблака (22 Слова, полемическая статья против латынян и богослужебный стих на Успение Богородицы). Они опираются на творения свв. Иоанна Златоуста, Василия Великого, Епифания, Андрея Критского, Иоанна Дамаскина и других отцов церкви. Слова Григория Цамблака оказали заметное влияние на русскую письменную культуру.

Кроме упомянутых авторов, в жанре учительной литературы в первой половине XV в. писали также Кирилл Белозерский (послания к великому князю московскому Василию Дмитриевичу – 1399 – 1402 гг., можайскому князю Андрею Дмитриевичу – 1408 или 1413 г. и звенигородскому князю Георгию Дмитриевичу – до 1422 г.) и Симеон Новгородский (Поучение о молитве и Слово к псковичам – 1416 – 1431 гг.).

Авторы посланий и поучений второй половины столетия сосредоточивали свое внимание на важнейших событиях, в значительной степени определявших судьбу не только древнерусской литературы, но и всей России в целом. Это, во-первых, ожидание конца света в 7000 г. и связанная с ним борьба против еретических движений; во-вторых, выход русской митрополии из-под зависимости от Константинопольской патриархии после заключения Ферраро-Флорентийской унии; в-третьих, объединение русских земель вокруг Москвы и, как следствие для церкви, разделение (21 июля 1458 г.) русской митрополии на две – западную («Киевскую, Литовскую и всей нижней Руси») и восточную (Московскую).

Произведения, созданные по первому поводу, и составляют собственно учительную (и самую обширную) группу. К ним относятся шесть посланий (1448-1458) митрополита Ионы (к новгородскому архиепископу Евфимию и – отдельно – ко всем новгородцам; к новгородскому князю Юрию Семеновичу; в Боголюбов монастырь; к детям, непокорным своей матери, и к жителям Вятки), два сохранившихся Слова (1461 – 1464 гг.) митрополита Феодосия (похвала апостолам Петру и Павлу и похвала по случаю чуда от мощей святителя Алексия) и послание (1464 – 1473 гг.) митрополита Филиппа к игумену Троице-Сергиева монастыря Спиридону. Особой остроты в последние десятилетия XV – первые десятилетия XVI в. достигла полемика с ересью «жидовствующих». Она была непосредственно связана с ожиданием 1492 г., а затем – после ненаступившего конца света – с объяснением, почему этого не произошло. По поводу ереси написано несколько посланий новгородского архиепископа Геннадия (к епископу сарскому Прохору – конец 1487 г.; к епископам суздальскому Нифонту и Филофею Пермскому – январь 1488 г.; к архиепископу Ростовскому Иоасафу – февраль 1489 г.; к митрополиту Зосиме, а также к поместному Собору – октябрь 1490 г.). Эти послания являются скорее «историческими», нежели собственно учительными. В них излагаются обстоятельства дела и призывы к гонениям против еретиков. Подобные послания писал и другой теоретик ортодоксального православия – Иосиф Волоцкий (или Волоколамский). Однако главным его трудом, направленным против ереси, стал знаменитый Просветитель, в который вошла часть посланий волоцкого игумена против еретиков и их учения. Эта книга – «сочинение, которое по обширности своей и достоинству представляет явление, дотоле небывалое в русской духовной культуре» (митрополит Макарий). Ее создание заняло весь период борьбы Иосифа за чистоту веры примерно с 1493 по 1515 г. Возможно, в составлении Просветителя Иосифу помогал другой известный богослов Нил Сорский, в последние годы жизни ставший оппонентом полоцкого игумена по другому вопросу – о монастырском землевладении. Идеи, близкие идеям архиепископа Геннадия и Иосифа Волоцкого, высказывали в своих посланиях Дмитрий Герасимов и Нил Полев. Иногда Дмитрию Герасимову приписывают одно из важнейших учительных произведений того времени – Повесть о белом клобуке (сам Дмитрий писал Геннадию, что переписал это произведение с латинского перевода греческого текста). В ней обосновывалось перемещение центра православного мира на Русь вместе с символом высшей духовной власти – белым клобуком, переданным якобы новгородскому владыке папой Римским и константинопольским патриархом. В качестве их идейных противников выступали в своих произведениях князь-инок Вассиан Косой (Вассиан Патрикеев), поп Георгий Скрипица, новгородский архиепископ Серапион и другие авторы.

1) Иосиф Волоцкий. Икона 19 в. 2) Нил Сорский. Икона 1908 г. в ознаменование 400-летней годовщины со дня смерти преподобного

По второму вопросу сохранились послания великого князя Василия Васильевича, адресованные константинопольскому патриарху и греческому императору, а также послания митрополита Ионы к патриарху и своей пастве, в которых обсуждались и разъяснялись проблемы, связанные с самостоятельным возведением на престол русского митрополита.

Третьему из указанных вопросов посвящена довольно обширная переписка. Прежде всего это послания 1446 – 1453 гг. митрополита Ионы ко всем русским людям, а также к жителям Новгорода и Вятки. В посланиях поддерживался великий князь Василий Васильевич в его борьбе с Дмитрием Шемякой, К 1458 – 1461 гг. относится ряд посланий (послание великого князя Василия Васильевича польскому королю Казимиру и восемь посланий митрополита Ионы в Литву – епископам, князьям, боярам и всем православным христианам, а также в Новгород и Псков), в которых подробно обсуждались вопросы государственно-конфессиональных отношений. К этому комплексу примыкают также послания в Новгород преемника Ионы, митрополита Феодосия. Впоследствии (1473 – 1489 гг.) митрополиты Филипп и Геронтий также направили послания новгородцам и вятичам, призывая их к покорности московскому князю.

В XVI в. центральным стал вопрос о новом идеологическом и политическом статусе Московского государства. В связи с предсказанием немца Николая Булева о якобы грядущем в 1524 г. новом всемирном потопе появилось несколько антиастрологических произведений Максима Грека и старца новгородского Елеазарова монастыря Филофея. В учительных посланиях (сентябрь 1527 – март 1528 г.) елеазаровского старца к государям Руси и царскому дьяку Мисюрю (Михаилу Григорьевичу) Мунехину в связи с этим впервые в явном виде были сформулированы идеи перехода центра богоспасаемого мира на Русь (теория «Москва – третий Рим», хотя сам старец так Москву еще не характеризует). По образцу Просветителя Иосифа Волоцкого был составлен Сборник учительный (1522 – 1539 гг.), в который вошло большинство сочинений (33 слова) митрополита Даниила, закрепивших новый официальный статус царя. Серьезным вкладом в развитие отечественной учительной литературы стала трилогия (40-60-е годы XVI в.) Ермолая-Еразма, посвященная обоснованию и апологии православного учения о Троице: Слово преболшее о троичности и единстве, Слово о Божии сотворении тричастнем и Молитва к Троице.

В XVII в. учительные произведения такого рода пополнились Прениями о вере троицкого монаха Арсения Суханова, написанными в связи с богословским диспутом, проходившим в Яссах (резиденция Иерусалимского патриарха Паисия) в 1649 г. В этом сочинении, опирающемся на теорию о Москве – третьем Риме, доказывается не только независимость русской церкви от прочих восточных патриархов, но и «самодовлеющее значение Москвы, не нуждающейся в новшествах» (А. С. Лаппо-Данилевский). Главой православия Арсений провозглашал московского царя, имевшего при себе патриарха.

Однако средокрестием всей учительной литературы XVII в. является, несомненно, комплекс произведений, связанных с Расколом. Прежде всего, это послания и слова (1652-1667 гг.) идейных лидеров борющихся сторон – патриарха Никона и протопопа Аввакума. Только из-под пера знаменитого расколоучителя вышло не менее девяноста произведений, созданных им в основном в последние пятнадцать лет жизни. Собственно учительными являются Книга бесед и Книга толкований Аввакума, статья Списание и собрание о божестве и о твари и како созда Бог человека. В Книгу бесед вошли, в частности, толкования Послания к римлянам и Евангелия от Иоанна. Книга толкований содержит объяснение смысла псалмов, Притч и Премудростей Соломона, толкования на книгу пророка Исайи и др. Среди множества тем, затрагивавшихся Никоном, Аввакумом и их сторонниками, важное место занимали не только собственно богословские, но и темы нравственности духовенства и паствы, отношений между светской и духовной властью, о пределах «самовластья» личности и др. Тематика, так или иначе связанная с Расколом, а также с ожиданием скорого рождения Антихриста и, соответственно, с концом света, доминировала во всей учительной литературе второй половины XVII в.

Церковный собор. 1654 год. Начало раскола. Художник А. Д. Кившенко, 1880 г.

Рассмотренными произведениями, естественно, не исчерпывается вся оригинальная духовная литература древней Руси. Мы остановились лишь на наиболее важных из них, с точки зрения источниковедения. Житийная литература Самым ранним оригинальным древнерусским житием является Служба святым мученикам Борису и Глебу, атрибутируемая митрополиту Иоанну. Оно написано около 1021 г., а известно уже в списках XII в. Основные положения этого жития были развиты в Сказании о святых мучениках Борисе и Глебе, созданном во второй половине XI в. (возможно, печерским монахом Иаковом, автором Памяти и похвалы князю Владимиру). Оно известно во множестве списков и входило, видимо, в круг наиболее читаемых произведений древней Руси (Всего дошло свыше 250 списков произведении борисо-глебского цикла. В их число входят летописная повесть, Сказание и страсть и похвала святую мученику Бориса и Глеба. Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпца Бориса и Глеба, проложные сказания и паремийное чтение). Несколько позже Иаков написал Житие князя Владимира, встречающееся обычно вместе с Памятью и похвалой.

Младшим современником Иакова был Нестор, которому традиционно приписывается создание Повести временных лет. Однако если в данном случае авторство Нестора оспаривают многие ученые, то принадлежность его перу житийных повестей, посвященных Борису и Глебу (Чтение о житии и погубивши блаженную страстотерпца Бориса и Глеба), а также Феодосию Печерскому, не вызывает сомнений. Вопросы порождает в основном соотношение летописной статьи, Сказания и Чтения об убиении Бориса и Глеба, в которых к тому же находят отголоски чешского жития св. Вацлава. Отмечается, что Чтение является более «правильным», с точки зрения канонов агиографии, нежели Сказание. В нем меньше конкретных элементов, больше назидательности, присутствуют традиционные для таких произведений мотивы. Все это демонстрирует хорошее знание Нестором зарубежных образцов житийной литературы. Что же касается Жития Феодосия, то его создатель, видимо, опирался на утраченное житие Антония Печерского, а также на образцы греческой агиографии. В то же время в нем сохранилось множество картин быта киевских монахов и горожан конца XI в. Важно отметить, что, описывая поведение Феодосия во время конфликта Ярославичей из-за киевского престола, Нестор продекларировал несколько положений, легитимирующих неподчинение деятелей церкви светской власти князя. Впоследствии Нестерово Житие Феодосия стало образцом для новых древнерусских житийных произведений.

К концу XI – началу XII в, относится анонимное описание жизни и чудес Николая Мирликийского, созданное каким-то русским книжником. Он, в частности, ссылается на чудеса в Царьграде и Киеве, свидетелем которых был.

В уже упоминавшихся посланиях Симона и Поликарпа содержался ряд отдельных рассказов о печерских подвижниках (девять в послании Симона и одиннадцать в послании Поликарпа). Их объединение в сборнике создало основу Киево-Печерского Патерика. Туда вошел также фрагмент Повести временных лет (Слово о первых черноризцах печерских). Первоначальная редакция Патерика не сохранилась. Самым ранним датированным текстом его является редакция 1400 г., составленная по инициативе тверского епископа Арсения. В нее вошли Сказание о начале Печерского монастыря (возможно, принадлежащее перу Нестора), Несторово Житие, а также Похвала Феодосию Печерскому. Независимо от Арсениевской редакции в самом Киево-Печерском монастыре в 1460 и 1462 гг. были созданы так называемые I и II Кассиановские редакции Патерика. В них первоначальный текст был расширен несколькими статьями, восходив шими ко времени до XIII в. Последняя, II Кассиановская редакция получила на Руси широкую известность и легла в основу всех последующих переработок Патерика.

Преподобные Антоний и Феодосий. Художник Сайда Афонина. Современная живопись

В XIII в. список русских житийных повестей пополнился Житием преподобного Антония Римлянина, написанным его учеником и преемником Андреем, а также Житием Авраамия Смоленского, созданным его учеником Ефремом.

К последней половине XIII в. относятся житийное сказание о мученической кончине князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора, жития Александра Невского и Ростовского епископа Исайи. Написанные вскоре после смерти своих героев, эти жития отличаются целым рядом конкретных фактов, позволяющих восстановить многие детали упоминаемых в них событий. Точность описаний поддается проверке при их сличении с современными летописными источниками и записками иностранных путешественников.

XIV в. пополнил список отечественных агиографических повестей житиями Кирилла Туровского и митрополита Петра, а также близкими к житиям сказаниями о благочестивых князьях Довмонте Псковском, Михаиле Тверском и Дмитрии Донском. Последние имеют светский характер и вошли в состав летописей.

К первой половине XV в. относится составление житий, оказавших самое серьезное влияние на все последующие агиографические сочинения, писавшиеся на Руси. Это жития Стефана Пермского, Сергия Радонежского, Дмитрия Прилуцкого и митрополита Алексия. Первые два написаны Епифанием Премудрым, лично знавшим и Стефана и Сергия. Кроме того, Епифаний был учеником, а затем и духовником радонежского игумена. Все это позволило ему создать повести, в которых, несмотря на заведомо заданные жанром рамки, отразилось множество живых подробностей жизни и быта подвижников и их окружения. Вместе с тем в новых агиографических произведениях появляются витиеватость и многословность, затрудняющие выявление достоверной исторической информации. Около 1440 г. Пахомий Серб, или, как его иногда называют, Логофет (афонский иеромонах, видимо, специально приглашенный на Русь создавать агиографические произведения), написал еще одно Житие Сергия Радонежского, а несколько позже – жития митрополита Алексия, Кирилла Белозерского, Варлаама Хутынского, Троице-Сергиева игумена Никона и новгородских владык Моисея и Иоанна.

Кроме того, он написал несколько житий местночтимых святых. При этом Пахомий использовал житийные повести, составленные его предшественниками (Епифания, Питирима и др.). Во второй половине 60– начале 70-х годов иеромонах Спасского ярославльского монастыря Антоний написал житие князя Феодора Ростиславича. Вскоре после смерти митрополита Ионы какой-то новгородец составил по воспоминаниям его житие. В 1495 г. под пером глушицкого инока Иринарха появилось житие преподобного Дионисия Глушицкого, основанное на устных рассказах-воспоминаниях и монастырских заметках.

Преподобный Сергий Радонежский. Художник М. В. Нестеров, 1890-е гг.

Таким образом, к XVI в. набралось около 40 жизнеописаний князей, митрополитов, епископов, настоятелей монастырей, живших в XI – первой половине XV в. и – в большинстве своем неофициально – причисленных к ликy святых, а также несколько десятков рассказов о печерских подвижниках XI-XIII вв., составивших отдельный сборник – Патерик Киево-Печерского монастыря. Поскольку почти все эти произведения не были утверждены властью митрополита и Собора, почитание их было не общерусским, а местным. В связи с этим в 1547 г. в Москве был созван поместный Собор, на котором был придан общерусский статус одиннадцати святым, а еще девять были объявлены местночтимыми. Основанием для такого решения, в частности, являлось и наличие житийной повести о святом, соответствующей канону. После этого Иван IV обратился к епископам с просьбой разыскать в своих епархиях данные «о великих новых чудотворцах». Через два года, в 1549 г., на новом Соборе были представлены обнаруженные материалы о святых. Все материалы были освидетельствованы Собором, после чего было принято решение о канонизации святых.

За четверть века до этих соборов председательствовавший на них митрополит Макарий сам вел колоссальную работу по кодификации «всех святых книг, которые в Русской земле обретаются». Итогом этой двадцатилетней работы стали Великие Четьи Минеи (т. е. месячные чтения). Они составили 12 больших книг – по числу месяцев. В каждой из них были собраны краткие или подробные (иногда даже обширные) жития святых, сказания об открытии их мощей, об установлении дней их памяти, поучения, похвальные слова, назидательные повести и изречения подвижников, иногда целые книги и т. д. В конце каждого тома были помещены наиболее авторитетные христианские произведения (Синайский и Египетский Патерики, Хожение игумена Даниила, Шестоднев экзарха Иоанна, Пчела, Космография Козьмы Индикоплова, сочинения Григория Цамблака и др.), которые по тем или иным причинам не могли быть отнесены к определенным календарным датам. В 1541 г. все 12 книг были внесены Макарием в новгородский Софийский собор на помин души своих родителей. На этом, однако, работа Макария не была прекращена: в 1552 г. ом пожертвовал новый список Четьих Миней московскому Успенскому собору, а еще один подарил Ивану Грозному.

Труд Макария в значительной степени дал основания решениям Соборов. После них работа по подготовке житийных произведений стала организованной и велась под непосредственным контролем митрополита, а после 1589 г. – патриарха. Вместе с тем с этого времени жития – жанр и без того жестко регламентированный каноном – становятся гораздо более формальными, а заключенная в них конкретно-историческая информация сводится к минимуму. В связи с этим житийные произведения позднего времени представляют для историка минимальную ценность.

Исключение составляет житийная Повесть о Петре и Февронии, созданная Ермолаем-Еразмом и сохранившаяся в автографе (середина XVI в.). Нарушая агиографический канон, она перекликается с западноевропейским рыцарским романом и русским фольклором. Видимо, поэтому Повесть не была включена в состав поздних редакций макарьевских Великих Четьих Миней.

Панкратий Тавроменийский, Петр и Феврония Муромские. Новгород. Вторая половина XVI в.

Совсем особняком стоит Житие протопопа Аввакума, им самим, написанное, которое, хотя бы формально, следует также отнести к жанру житийной литературы. Первая русская автобиография (если не считать Поучения Владимира Мономаха) была написана «огнепальным» протопопом во время пустозерского заключения, по «понуждению» его духовника и соузника старца Епифания: «да не забвению предано будет дело Божие». Житие известно в двух автографах и множестве списков (не менее 45). В обоих автографах фраза о «понужении» написана рукой самого Епифания, тем самым, возможно, с Аввакума снимались возможные упреки в грехе гордыни – впервые писалось собственное житие, Списки Жития позволяют выделить три его редакции. Первая была написана Аввакумом в 1672-1673 гг., третья – не позже 1676 г. Наличие в Житии полемических и учительных особенностей не позволяет однозначно отнести его к тому или иному виду литературных произведений. Аввакумово Житие является уникальным памятником саморефлексии русского человека XVII в. Оно сохранило чрезвычайно ценную информацию не только об обстоятельствах жизни своего автора и о том, как происходил Раскол, но также о повседневной жизни, быте, поведении людей. В целом Житие Аввакума как исторический источник довольно далеко отстоит от прочих произведений жанра, из которого оно выросло.

Изучение житий с источниковедческой точки зрения большинство ученых вообще признают малоперспективным. Фундаментальное исследование древнерусских житий, предпринятое В. О. Ключевским, привело его к весьма скептическим выводам относительно полезной информации, которую может почерпнуть исследователь прошлого из агиографических произведений. Справедливое в отношении конкретной темы, которой занимался великий историк (колонизация русского Севера), оно не вполне справедливо толкуется в расширительном плане. Одним из следствий такого отношения к житиям стало то, что большинство из них до сих пор не имеет научного издания.

Современное состояние источниковедения позволяет более оптимистично взглянуть на возможности использования агиографии в исторических исследованиях. Нам кажется, что можно шире использовать формулярный анализ при изучении житийной литературы. Это, в частности, позволит точнее воспроизвести представления о святости в древней Руси. Следует больше внимания уделять тем нравственным нормам, которые пропагандируются в житиях. Важно подчеркнуть, что « ряде случаев авторы повестей о подвижниках – иногда в неявной форме – утверждали возможность девиантного (отклоняющегося от общепринятых норм) поведения, в том числе неподчинения светским властям, а также определяли условия, при которых подобные поступки были не только возможными, но и желательными, Несмотря на абстрактно-трафаретное содержание каждого жития, на то, что многие агиографические повести были написаны спустя десятки, а то и сотни лет после смерти святого, те из житий, которые принадлежали перу современников, сохранили ценные исторические свидетельства. Часто они рассказывают о повседневной жизни монастырской братии, крестьян и горожан. Большой интерес представляют жития основателей монастырей. В таких памятниках можно найти сведения о местностях, в которых основывались монастыри, о соседних селениях, реках, урочищах, о князьях, дававших монастырям льготы. Это позволяет установить, каким княжествам принадлежали земли, на которых поселялись монахи, каким образом они получали эти земли. Иногда прозвища князей, зафиксированные в житиях, даже дают возможность судить о существовании определенных княжеств. Так, по наблюдению В.А. Кучкина, в Житии Дионисия Глушицкого содержится уникальное упоминание о князе Юрии Бохтюжском, благодаря чему выясняется, что в конце XIV – первой четверти XV в, в бассейне р. Бохтюги, левого притока р. Сухоны, существовало особое княжество. Однако «ключа» к полноценному использованию житийной информации в историческом исследовании пока не найдено.

Летописец. Художник А. Н. Новоскольцев, 1887 г.

«Хожения»

В древней Руси были широко распространены оригинальные произведения, описывающие паломничества в Святую Землю – так называемые хож(д)ения.

Самым ранним из них является Хожение (Паломник, или Странник) игумена Даниила (1112-1115 гг.). В нем Даниил подробно рассказывает о своем путешествии в Иерусалим. В качестве литературных источников можно назвать западноевропейские описания Святой Земли Зевульфа, Иоанна Вирцбургского, Фоки. В начале XIII в. описания своих «хожений» в Константинополь и на Афон оставили новгородский архиепископ Антоний (в миру Добрыня Адренкович) и киево-печерский архимандрит Досифей. Особый интерес к Паломнику Антония объясняется тем, что архиепископ побывал в Константинополе как раз накануне разграбления столицы Византии крестоносцами в 1204 г. и оставил уникальные упоминания о русских реликвиях, хранившихся в Царьграде. Досифей же основное внимание уделял распорядку жизни афонских монахов.

С середины XIV в. возобновились путешествия русских людей к святым местам, а с ними возродился и временно угасший жанр хожений. Около 1350 г. появился Странник новгородского инока Стефания, в котором автор довольно подробно описывал свое пребывание в Царьграде, но умалчивал о том, что побывал и в Иерусалиме. Более обстоятельным оказывается «хожение» смоленского иеродиакона Игнатия, также побывавшего (в составе свиты митрополита Пимена) в Константинополе и Иерусалиме (1389). Несколько более светский характер имеет рассказ о путешествии «куплею» (т. е. по торговым делам) в Царьград дьяка Александра (конец XIV в,). К 1420 г. относится путешествие иеродиакона Троице-Сергиева монастыря Зосимы в Иерусалим, описанное им в Ксеносе (от греч. – гость). Довольно подробно в нем повествуется о посещении Царьграда, Афона, Солуни, Иерусалима и других мест Святой земли. К жанру хожений примыкают и два сказания о Флорентийском Соборе, приписываемые суздальскому монаху Симеону: Повесть об осьмом, или Исидоровом, Соборе и Путешествие Исидора митрополита па Флорентийский Собор. Оба сказания представляют большой интерес как записки очевидца события, непосредственно повлиявшего на Русь и на ее международное положение.

Иерусалим. Художник К. И. Горбатов, 1935 г.

В 1466 г. появилось описание путешествия некоего «гостя» Василия, посетившего святые места Палестины. Оно очень кратко и «отзывается всею детскою простотою веры».

Источником, можно сказать завершающим жанр хожений, является знаменитое Хождение за три моря (1468-1475 гг.) тверского купца Афанасия Никитина. Оно сохранилось в трех изводах, или редакциях. Один из них содержится в составе Софийской II и Львовской летописях и восходит к Московскому летописному своду конца XV в. Другой вошел в состав сборника конца XV – начала XVI в. (Троицкий список). Третий включен в состав летописно-хронографической компиляции XVII в. Несмотря на светский вид, Хождение Афанасия Никитина вполне можно отнести к духовной литературе. Написанное как авантюрно-приключенческое произведение, оно пронизано идеей сохранения веры в условиях, когда христианин не только лишен привычного окружения, но и не имеет возможности нормально отправлять религиозные обряды. Недаром Афанасий Никитин столь часто обращается к проблеме утери веры. Одновременно это – серьезные рассуждения мирянина о единстве Бога для всех людей, независимо от того, кому и как конкретно они молятся. Вместе с тем Хождение Афанасия Никитина – подробный и обстоятельный отчет об увиденном в незнакомых странах, которые, по представлениям того времени, вплотную примыкали к Раю: описываются внешний вид и обычаи людей, с которыми он сталкивался, природа и т. п. Еще одной важной стороной этого источника являются особенности восприятия древнерусского человека, которые косвенно говорят о его собственных привычках и внутренних установках.

Смысл хожений до сих пор остается не вполне ясным. В литературе их часто называют «путевыми записками» или «своего рода путеводителем» (Д. С. Лихачев). Представляется, однако, что подобные определения – при всей их условности – значительно модернизируют хожения. Описания паломничеств являются важным источником для изучения не только деталей жизни и быта (например, систем измерения), но и общих представлений о Русской земле и ее месте в мире.

Воинские повести

Особый раздел древнерусских литературных источников представляют так называемые воинские повести. Возникшие в рамках летописания, они постепенно выделились в самостоятельный жанр и обладают своей источниковедческой спецификой. На его формирование оказали серьезное влияние переводные воинские повести и западноевропейский рыцарский роман. Воинские повести – это не документальные описания войн и сражений, а художественные произведения, образный язык которых довольно своеобразен и требует адекватного истолкования. В отличие от летописцев, которых в основном волновали проблемы передачи смысла, авторы воинских повестей были озабочены созданием образа происходящего. Большинство подобных повестей писалось через много лет после описываемых событий, что не могло не сказаться на точности упоминаемых деталей, а иногда и на описании общего хода. Буквальное понимание и прямое заимствование из них исторической информации может привести к серьезным ошибкам в исторических построениях. Появление воинских повестей, естественно, прежде всего было связано с событиями военной истории, оставившими заметный след в сознании современников и ближайших потомков.

Вольга с дружиной. Иллюстрация к былине «Вольга». Художник И. Я. Билибин, 1903 г.

Одним из самых ранних самостоятельных произведений, близких к таким повестям, является всемирно известное поэтическое Слово о полку Игореве. Список Слова (как полагают по косвенным данным XVI в.) был приобретен в середине 90-х годов XIX в. известным собирателем раритетов А.И. Мусиным-Пушкиным, по его словам, у архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля Быковского. Текст был издан в 1800 г. Кроме этого, сохранилась копия, подготовленная А.И. Мусиным-Пушкиным для Екатерины II. В 1812 г. оригинал Слова сгорел вместе с частью библиотеки А.И. Мусина-Пушкина во время московского пожара, Это дало основания для сомнений относительно подлинности данного памятника. Однако достаточно веских доказательств поддельности Слова до сих пор не найдено. Спорной является датировка текста Слова. Отсутствие в нем сколько-нибудь точных датирующих признаков позволяет исследователям высказывать самые разные соображения на этот счет. Большинство ученых считают, что Слово было создано непосредственно вслед за походом 1185 г. на половцев, который оно описывает. Встречаются, однако, и иные датировки. В качестве возможных дат написания поэмы называют XIII, XVI и далее XVIII в. Неизвестен и автор, создавший уникальный памятник древнерусской письменности. Все предпринятые в этом направлении попытки не увенчались успехом. Даже наиболее основательные проработки (скажем, атрибуция Слова боярину Петру Бориславичу) могут рассматриваться лишь в качестве рабочих гипотез или догадок. Работа со Словом как с историческим источником, с одной стороны, облегчается наличием нескольких параллельных текстов, повествующих о походе новгород-северского князя. С другой стороны, оригинальная информация Слова не может быть подвергнута независимой проверке (тем более, что ранний список утрачен, а надежные сведения о его происхождении отсутствуют). Поэтому степень ее достоверности приходится оценивать лишь с точки зрения внутренней непротиворечивости. Наличие в тексте Слова «темных», трудных для понимания мест еще больше осложняет эту задачу. Кроме того, исследования последних лет показывают, что в целом ряде случаев «Слово о полку Игореве» опирается на значительное число литературных памятников. Это также должно учитываться при работе с этим источником.

Однако собственно воинские повести появляются как самостоятельные произведения только с середины XIV в. Именно к этому времени относят создание Повести о разорении Рязани Батыем. Она непосредственно примыкает к рязанским агиографическим произведениям. Древнейшая редакция Повести отразилась в Новгородской I летописи, однако впоследствии она вошла в литературные сборники, что позволяет говорить о ней как о самостоятельном произведении. Не теряя некоторых особенностей стиля, характерных для летописных статей, Повесть включает ряд фантастических моментов (например, в числе князей, сражающихся с монголами, находится Всеволод Пронский, погибший в 1208 г., Давид Муромский, скончавшийся за десять лет до нашествия, и пр.) и отличается эпической обобщенностью образов. Впоследствии Повесть была расширена путем включения в нее некоторых эпизодов, отсутствовавших в первоначальном варианте (например, рассказ о Евпатии Коловрате). В основе Повести лежат устные предания, летописные, агиографические и, видимо, еще какие-то письменные источники.

Мощным толчком к созданию цикла воинских повестей стала Куликовская битва 1380 г. Из подобных самостоятельных произведений следует выделить Слово Софония Рязанца о Куликовской битве (Задонщина) и Сказание о Мамаевом побоище.

Дмитрий Донской на Куликовом поле. Художник В. К. Сазонов, 1824 г.

Задонщина – поэтическое повествование о Куликовской битве, написанное, скорее всего, в 80-90-е годы XIV в. Она дошла в шести списках 70-х годов XV – конца XVII в. Задонщина имеет множество общих мест со Словом о полку Игореве. Собственно, дискуссия о датировке Слова во многом упирается в вопрос о том, какие чтения – Задонщины или Слова о полку Игореве – являются первичными. Кроме Слова, Задонщина опирается и на другие источники, в частности, как считает М.А. Салмина, на летописную повесть о Куликовской битве конца 40-х годов XV в. (соответственно, дается и иная датировка Задонщины). Возможно, что даже имя Софония Рязанца, которое упоминается в заглавии двух списков, было заимствовано из какого-то другого, не дошедшего до нас произведения Куликовского цикла. Очевидно, автор поэтического сказания о Мамаевом побоище пользовался и фольклорными источниками. Задонщина интересна прежде всего отраженными в ней непосредственными впечатлениями современника от сражения русских войск с отрядами Мамая.

Сказание о Мамаевом побоище – самый большой по объему памятник Куликовского цикла. Именно из него заимствуются подробности об обстоятельствах и ходе сражения на берегах Непрядвы (например, о действиях засадного полка, о «контузии» Дмитрия Донского и т. п.). Это не только самое подробное, но и одно из самых поздних произведений о Куликовской битве. Его создание чаще всего относят не ранее чем к первой четверти XV в. В последнее время все чаще высказывается мнение о еще более позднем ее появлении. Сложность вопроса о датировке Сказания усугубляется тем, что оно неоднократно перерабатывалось (вплоть до начала XVIII в.). Сохранилось множество списков этой повести, делящихся на восемь редакций и большое количество изводов. И все-таки большинство исследователей сходятся на том, что, помимо различных письменных источников (скажем, южнорусского летописания), автор пользовался устными источниками, в том числе воспоминаниями участников самой битвы. Однако при использовании Сказания в качестве исторического источника приходится признать, что для автора художественные достоинства создаваемого текста, несомненно, были гораздо важнее точности в передаче фактических подробностей.

Примерно в 1402-1408 гг. была создана Повесть о Темир-Аксаке, рассказывающая о походе на Русь Тимура (Тамерлана). Разгромив Золотую Орду и захватив Елецкое княжество, Тимур остановился на границе Рязанского княжества, а затем неожиданно ушел из русских земель. Отступление поиск Тимура связывается в Повести с перенесением в Москву иконы Владимирской Богоматери. Повесть сохранилась в составе летописей (в частности, Софийской II летописи), а также в сборниках литературных произведений. Впоследствии (во второй половине XVI в.) на основе нескольких редакций Повести и других источников было написано Сказание об иконе Владимирской Божьей матери. Оба связанных памятника интересны, кроме всего прочего, объединяющей их идеей принципиально нового статуса Московского государства.

Падению Византийской империи под ударами турецких войск посвящена Повесть о Царьграде Нестора Искандера. Она также дошла как в составе летописей, так и отдельно. Мнения о раннем происхождении Повести – вторая половина XV – начало XVI в. – придерживаются почти все исследователи. Она написана (если доверять сведениям, которые автор оставил о себе) непосредственным участником событий, причем рассказ ведется как с точки зрения турок, так и осажденных греков. Причем, кроме рассказов очевидцев, Нестор Искандер явно пользовался другими древнерусскими воинскими повестями (скажем, Повестью о разорении Рязани Батыем). Помимо всего прочего, Повесть о Царьграде занимает важное место в обосновании теории «Москва – третий Рим».

К воинским повестям близка Казанская история (Сказание вкратце от начала царства Казанского), созданная в 1564 – 1566 гг. В то же время ряд черт роднит ее с краткими летописцами, поскольку автор Сказания в очень сжатой форме излагает всю историю Казанского ханства. Казанская история основывается на множестве источников. Есть все основания говорить о связи ее текста с Хронографом, Сказанием о князьях Владимирских, посланиями Ивана Грозного, Повести о Царьграде Нестора-Искандера, Александрии и Троянской истории. Все это затрудняет работу с Историей как источником. Особо следует отметить, что именно в Казанской истории Москва впервые прямо называется третьим Римом.

Вступление Иоанна IV в Казань. Художник П. М. Шамшин, 1894

Многие источниковые особенности Казанской истории характерны и для последней воинской повести XVI в. – О прихождении Стефана Батория па Псков. Она не только напоминает свою предшественницу, но и опирается на близкий комплекс текстов, в том числе на переводные литературные произведения (Александрия, Повесть о Стефаните и Ихнилате).

Одной из последних древнерусских воинских повестей является Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков (около 1641 г.). Она существует в трех вариантах: «историческом», «поэтическом» и «сказочном». «Историческая» повесть появилась вскоре после того, как весной 1637 г. донские казаки в результате двухмесячной осады захватили Азов – турецкую крепость в устье Дона. Повесть написана в форме казачьей войсковой отписки. Очевидно, автор ее был связан с войсковой канцелярией. Наряду с сугубо документальными описаниями в ней присутствуют конфессиональные мотивы, характерные для древнерусских воинских повестей. Цель, которую ставил перед собой автор, – описать Азовское осадное сидение «на память роду христианскому... на укоризну и на позор нечестивым родом поганьскаго языка». «Поэтическая» версия Повести была написана непосредственно после героической обороны Азова казаками в 1641 г. Возможно, ее автором был казачий есаул войсковой дьяк Федор Порошин. Реальные подробности перемежаются в ней с фантастическими деталями. На автора Повести оказали влияние не только древнерусские воинские повести (Повесть о Мамаевом побоище, Повесть о взятии Царьграда), но и казачий фольклор. В «сказочной» версии Повести главное место занимает художест венный вымысел. Она непосредственно примыкает к «историческому баснословию» второй половины XVII в. С этого времени воинские повести прекратили свое существование, превратившись в авантюрную беллетристику.

Воинские повести древней Руси являются важным историческим источником не только потому, что многие сообщаемые в них сведения уникальны, но и потому, что в них – как ни в какой другой разновидности повествовательных источников – отразились дух времени, непосредственное восприятие описываемых событий современниками и ближайшими потомками.

Публицистические произведения XV-XVII веков

Период формирования единого Русского государства связан с зарождением публицистики (при всей условности данного термина для памятников древней Руси). В частности, публицистические черты носят произведения, возникшие в связи с распространением во второй половине XV – первой половине XVI в. еретических учений. Одной из центральных проблем, вокруг которых разгорелась полемика, была проблема человеческого «самовластья». Естественно, она развивалась прежде всего в богословской традиции, а потому все сочинения на эту тему близки учительной литературе того времени. Темы «самовластья» касались как представители ортодоксального направления (из посланий которых историк получает основную информацию и о взглядах их идейных противников), так и «еретики»: Федор Васильевич Курицын (например, его программное Лаодикийское послание, дошедшее в нескольких списках конца XV – начала XVIII в.), неизвестный автор Написания о грамоте (иногда оно атрибутируется тому же Федору Курицыну). Кроме уже упоминавшихся архиепископа Геннадия, Иосифа Волоцкого и Ермолая-Еразма, большое значение в борьбе с еретиками имели сочинения ученика Максима Грека, новгородского инока Зиновия Отенского (Послание многословное к вопросившим на зломудрие Косого и Истины показание к вопросившим о новом учении – конец 50 – начало 60-х годов XVI в.).

Одним из аспектов темы «самовластья» был вопрос о пределах царской власти: должен ли государь отчитываться за свои действия перед подданными либо он отвечает за них только перед Богом. Этот вопрос стал одним из центральных в сочинениях Иосифа Волоцкого. Отношениям духовных наставников и светской власти посвящены публицистические произведения уже упоминавшегося лидера «нестяжателей» Вассиана Патрикеева. Известно одно небольшое сочинение Вассиана, направленное против Иосифа Волоцкого. Оно состоит из введения и трех Слов. В них он выступает против монастырского землевладения, монашеского «лихоимания», а также против массовых казней раскаявшихся еретиков. Вассиану Патрикееву приписывается и Ответ кирилловских старцев на послание Иосифа Волоцкого об осуждении еретиков (предположительно конец 1504 г.). Основанием для этого служат близость тематики, взглядов и стиля создателя этого памятника князю-иноку. Ответ составлен от имени монахов Кирилло-Белозерского монастыря, а также всех «заволжских старцев» (т. е. пострижеников монастырей, расположенных к северу от Волги). В них также осуждается решение о казнях еретиков, принятое церковным собором под влиянием Иосифа Волоцкого.

Монах. Художник В. И. Суриков, 1900-е гг.

В несколько ином аспекте (анализируются принципы, на которых должны строиться отношения государя с подданными) проблему «самовластья» рассматривал Иван Семенович Пересветов (Большая и Малая челобитные, Сказание о Магмете-Салтане и др. – сохранились в поздних списках не ранее 30-х годов XVII в.). В последнем из названных произведений поднималась еще одна острая проблема: что важнее для человека и государства – точное соблюдение обряда или истинная вера. Иван Пересветов критикует также сложившуюся систему отношений государя к своим подданным, одновременно настаивая на необходимости сильной власти.

Почти все эти проблемы поднимались и в переписке Ивана Грозного с Андреем Михайловичем Курбским. Она дошла в отдельных списках и сборниках второй трети XVII – XIX в. Известно три послания Курбского 1564 – 1579 гг. (первое – в двух редакциях) и два послания Ивана Грозного 1564 г. и 70-х годов (первое – в краткой и двух пространных редакциях). Поднимались эти темы А. М. Курбским и в Истории о великом князе Московском (1578 г.). Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским и сочинения беглого князя являются важным источником для понимания процессов, происходивших в России в середине XVI в.

Распространение источников публицистической направленности непосредственно связано с событиями Смутного времени. По форме такие произведения близки к традиционным жанрам духовной литературы: это Видения (например, Повесть о видении некоему мужу духовну протопопа Терентия, Видения в Нижнем Новгороде и Владимире, Видение у Устюге и др.), Послания (скажем, Новая повесть о преславном Росийском царстве), Плачи (Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства). В этих небольших по объему произведениях авторы пытались осмыслить про исходившие драматические события, понять их причины, найти выход из создавшегося положения.

Близки к памятникам публицистики и исторические произведения, написанные «на злобу дня». В их число входит, прежде всего, Сказание Авраамия Палицына (1612 – 1620 гг.). Это одно из самых популярных и объемных (включает 77 глав) сочинений о Смуте. Будучи непосредственным участником описываемых событий, Авраамий оставил яркий рассказ о происходившем, сопровождающийся прямыми и косвенными личностными оценками. Другим памятником такого рода является Временник дьяка Ивана Тимофеева (1616 – 1619 гг.). В нем описываются многие события, свидетелем и участником которых оказался Иван Тимофеев, занимавший значительный пост в государственном аппарате. Многие известия, содержащиеся во Временнике, уникальны. Особенно интересны детали некоторых важных событий, подмеченные автором. Незадолго до 1625 г. появились Словеса дней и царей и святителей московских князя И.А. Хворостинина. Им присущи некоторые черты мемуаров (это воспоминания, в которых автор явно пытался оправдать свою службу у Лжедмитрия). В то же время Словеса Хворостинина интересны как памятник, вышедший из кругов, близких самозванцу. Можно отнести к публицистическим памятникам эпохи Смуты и многочисленные произведения С.И. Шаховского – человека, много видевшего и знавшего, притом обладавшего определенным литературным талантом. Среди его творческого наследия челобитные, Моление патриарху Филарету (по поводу четвертого брака С. И. Шаховского), Повесть известно сказуема на память великомученика благовернаго царевича Дмитрия, Повесть о некоем мнихе («како послася от Бога на царя Бориса во отмщение крове праведнаго царевича Димитрия») и, наконец, одно из самых ярких источников по истории Смуты – Повесть книги сея от прежних лет (не позднее конца 20-х годов XVI в.).

Инок Филарет в заточении в Антониево– Сийском монастыре. Художник И. И. Репин, 1888 г.

Во всех перечисленных произведениях первых двух десятилетий XVI в. присутствуют личностный момент, элементы полемики, содержатся попытки анализа происходящего. Еще более четкую публицистическую направленность имеют многие литературные памятники, относящиеся к периоду Раскола. Наиболее ярко она проявляется в многочисленных посланиях, письмах и челобитных протопопа Аввакума. Однако о развитии публицистики в собственном смысле слова можно говорить, видимо, только с появлением периодических массовых изданий, позволявших оперативно реагировать на происходящее и своевременно обсуждать актуальные проблемы общественной жизни.